Дурман. Проклятый дом
Хруставин рыдал, уткнувшись лицом в подушку, и Горичевский, отсчитав пятнадцать капель из тёмного пузырька и взглянув на его дёргающиеся плечи, подумал пару секунд и добавил в стакан ещё десять капель.
— Выпейте, Михаил Аркадьевич, — сказал он и посмотрел на часы. — Вам бы и пообедать заодно, второй час уж скоро.
— Пообедать?! — Хруставин резко поднялся. — Разве человек, который едва другого не убил, может об обеде думать?!
— Пища всякому необходима. Возьмите себя в руки. Не убили же.
— А если б убил? Тогда что?
— Ну… Вас в полицейском участке бы покормили.
Хруставин потёр красные от слёз глаза и непонимающе уставился на доктора. Невозмутимое и довольно дружеское отношение Горичевского удивило его.
— А как он… Как Каурский?
— Ничего. Воздухом в саду дышит.
— То есть… я его и не ранил совсем? Осечка была?
— Почему же? Отлично ранили, немного выше бы и всё, конец.
— И как мне дальше быть?
— Посидите у себя в комнате, отдохните хорошенько, пообедайте.
— Я не про то. Дался вам этот обед! С Каурским как же?
— А к нему пока не приближайтесь. Он утверждает, что ружьё у вас случайно выстрелило, но всё-таки не надо бы вам сейчас пересекаться.
Горичевский зашёл и к Раисе, у постели которой сидели Аполлинария Николаевна и Татьяна Яковлевна. При его появлении их оживлённый разговор прервался.
Каурский померил пульс у Раисы, посмотрел глаза и язык, спросил о самочувствии.
— Полагаю, Раиса Аркадьевна, всё обошлось, — сказал он. — Вечером можете с постели встать.
— Лежите, Раиса Аркадьевна, — сказала Аполлинария Николаевна, посмотрев на Горичевского неприязненно. — Река в русло войдёт, мы за Могиляевым пошлём. Уж он настоящий доктор.
Горичевский усмехнулся, слегка поклонился и вышел.
До вечера в доме было тихо, словно все обитатели покинули его. Губернаторша сидела с Екатериной, которая решила уехать отсюда при первой же возможности. Евгении Васильевне было жаль уезжать, она остро чувствовала, что неизбежен новый скандал, но она готова была согласиться ехать, тем более заметив, что Екатерине будто бы стало лучше.
Начали собираться к ужину. Хруставиных посадили во главе стола, Аполлинария Николаевна села рядом с Раисой.
— Ничего, мой друг, они ответят за всё, — пообещала Аполлинария Николаевна и накрыла руку Раисы своей ладонью.
Екатерина и Евгения Васильевна сели чуть поодаль от них. Пришли Каурский с Горичевским, последней села за стол Дарья Сергеевна.
Начали есть в полной тишине. Вдруг со стены в коридоре упало зеркало, сначала был гудящий грохот деревянной рамы, от падения которой пошла дрожь по полу, и сразу же звон осколков. Женщины вздрогнули, Аполлинария Николаевна истово перекрестилась, но тишину никто не нарушил.
Екатерина поднялась и подошла к окну. В этот момент ко входу подъехала телега, на которой лежало что-то, накрытое тряпками. Лошадь била копытом и фыркала.
— Там мужик какой-то приехал, — сказала Екатерина. — Разговаривает с кем-то, руками машет.
— Что тебе за дело до него, Катрин? — спросила губернаторша.
— Тревожно.
Дарья Сергеевна собралась узнать, кто и зачем приехал, но у выхода из залы столкнулась с незнакомым мужиком, сопровождаемым перепуганной Машей.
— Барышня, извольте за мертвяка-то мне заплатить. Инда нехорошо это, мне господа только задаток дали, — сказал он, поклонился и принялся разглядывать дам.
— Дарья Сергеевна… там… — еле выговорила Маша и замолчала.
— Как же с мертвяком-то, барышня?
— Давайте выйдем, — сказала Полетаева.
Мужик пошёл вперёд, она за ним. За её спиной раздался истошный крик Аполлинарии Николаевны.
Горичевский вышел тоже. Губернаторша и Каурский подошли к окну, остальные столпились вокруг Аполлинарии Николаевны.
— Рассказывай, кого привёз? — спросил Горичевский, придерживая Полетаеву под руку.
— Барина, кого же вам ещё?
— Какого барина? Зовут его как?
— Про то не ведаю. Сказали — ваш барин-то, вам и платить, выходит.
Горичевский сбежал по ступеням вниз, откинул рогожку с тела, лежащего на телеге. Это был Антон Антонович.
Не торгуясь, Горичевский сунул мужику в руку требуемую сумму и велел позвать пару помощников, чтобы убрать тело с телеги.
Полетаева присела на ступени. Мелко перебирая ногами, подошла Аполлинария Николаевна, увидела Антона Антоновича и запричитала:
— Я знала, я-то наперёд знала, пускать его не хотела. Сердце всё чувствовало! Ах ты, горе-то какое! Антоша, соколик мой ясный! Ты Антошу убила! — выкрикнула она и указала на невестку пальцем. — Убийца! Ты на смерть его отправила!
— Уведите её в дом, — велел Горичевский Татьяне Яковлевне, со страхом и любопытством заглядывающей на телегу через его плечо.
— Не пойду! Антоша, дорогой ты мой! — Аполлинария Николаевна опустилась на колени и вцепилась руками в телегу. — Убила, такого парня ласкового убила! Проклятый дом! Никто меня не слушал, а я знала, что этим всё и кончится!
Каурский сел рядом с Полетаевой и взял её за руку. Она смотрела вдаль и казалась безучастной.
Зарыдала Раиса, тяжело и надрывно всхлипывая. Сначала было это натужно, словно для роли, но после вполне достоверно.
Тело Антона Антоновича сняли с телеги и понесли в дальний флигель. Аполлинария Николаевна поползла на коленях и вскоре упала, запутавшись в юбках.
Екатерина смотрела на всё с ужасом.
— Я не могу здесь быть, — сказала она Евгении Васильевне. — Умоляю, узнай, можем ли мы прямо сейчас уехать?
— Да, душа моя, непременно. Быть тут более неприлично и, пожалуй, скандально. Присядь, я о нас позабочусь, — губернаторша огляделась по сторонам и пошла догонять Горичевского.
В этой ситуации он был единственным, кто совершенно не потерялся и, как она рассудила, был готов к действиям.
Горичевский выслушал её и сказал, что раз мужик доставил тело с того берега, то путь есть.
— Собирайтесь, Евгения Васильевна. Я всё устрою.
Губернаторша вернулась к Екатерине.
Татьяна Яковлевна и Раиса под руки увели Аполлинарию Николаевну.
— Екатерина Владимировна уезжает, — сказал Горичевский Каурскому и протянул ему руку, чтобы помочь подняться. — Не желаете ли проститься?
Каурский подошёл к Екатерине, поцеловал её холодную руку.
— Прощай, Катенька, — сказал он печально и погладил её по щеке. — Я ничего не забыл и никогда не забуду. Я всё ещё люблю тебя, любовь эта под толщей льда, но она останется со мной навечно.
— Прощай, Андрей. И прости меня. Моё малодушие погубило нас.
— Никто не виноват. Будь счастлива.
Он помог ей сесть в экипаж, затем простился с Евгенией Васильевной, и лошади тронулись.
Каурский смотрел вслед до тех пор, пока карета не скрылась за деревьями. Екатерина очень хотела оглянуться, но вместо этого прислонилась к спинке сиденья и закрыла глаза. Только сейчас она поняла, как сильно изменился Каурский за время, прошедшее после их расставания. Он осунулся, стал будто бы жёстче, в глазах вместо весёлого блеска теперь горечь. «Прежнего Андрея больше нет, как и нет прежней меня. Ничего не вернуть». Эта мысль не расстроила её, наоборот, даже успокоила.
Photo by Alberto Restifo on Unsplash
Автор публикации
