Дурман. Оживление
Последние летние дни в усадьбе Полетаевых царило оживление. Дарья Сергеевна взялась ставить благотворительный спектакль, а потому после обеда и до темноты пропадала на веранде с актёрами, которые были соседями и знакомыми Полетаевых и являли собой весь цвет местного общества.
Стемнело. На веранде остались трое театралов, остальные час-два назад покинули имение.
Раиса Аркадьевна, исполняющая главную роль, старательно читала свой монолог в пятый раз, ожидая похвалы и полезных замечаний от Полетаевой. Та прохаживалась вдоль импровизированной сцены и, утомлённая затянувшейся репетицией, почти не слушала актрису.
Чем ближе была дата представления, тем более нервничала Раиса Аркадьевна, и Дарья Сергеевна прикладывала много усилий, чтобы успокоить её.
— Я всё провалю! — заламывая руки, сказала Раиса и повалилась в плетёное кресло. — Напрасно вы поверили в меня!
— Теперь уже и мне кажется, что напрасно, — согласилась Дарья Сергеевна, резко повернувшись к ней.
— Вы так считаете? — встрепенулась Раиса. В её маленьких глазах мелькнул неподдельный испуг. — Но что же делать?
— Думайте, милая моя. Всё зависит от вас, — Дарья Сергеевна накинула на плечи шаль и зашагала в сторону дома.
— Мишель, хоть ты посоветуй, — капризно проговорила Раиса, растягивая слова.
Мишель, Михаил Аркадьевич Хруставин, её брат, принимавший деятельное участие в подготовке спектакля, вскочил со стула.
— Ты бы меньше фокусов, Раиса, — сказал он отрывисто. — Дарья Сергеевна нянчиться не будет.
Он догнал Полетаеву на аллее, подал ей руку.
— Позвольте извиниться, Дарья Сергеевна. Сестра порой невыносима.
— Ей нравится внимание, как и всякой молодой девице. Приятно, что хоть в вас нет этого жеманного, показного.
Щёки Хруставина вспыхнули.
— Вам бы оставить главную роль за собой, — сказал он, глядя под ноги. — В вашем исполнении героиня раскрылась бы и засверкала…
— Я не терплю лести, Хруставин, — поморщилась Полетаева. — Героиня молода, кому её и играть, как не вашей сестре?
— Но вы, Дарья Сергеевна, вы ничуть не старше её, то есть вы старше, разумеется, но вы тоже молоды.
— Ах, Хруставин, между девятнадцатью и двадцатью шестью годами непреодолимая пропасть. Запомните, пожалуйста. Пропасть.
— Я готов шагнуть в обрыв не глядя, лишь бы поймать ваш взгляд…
— Вы обещали решить вопрос с декорациями, Михаил Аркадьевич, — прервала его Полетаева. — Мне всё ещё стоит на вас рассчитывать?
— Я всё устрою, Дарья Сергеевна, — он остановился, схватив конец её длинной шали. — Прошу вас, давайте не пойдём сразу к дому. Все эти часы я ждал мгновения, чтобы остаться с вами наедине.
— Послушайте, Мишенька, — Полетаева потянула шаль, преодолевая слабое сопротивление его пальцев. — Держите себя в рамках приличий. Ваши вздохи и взгляды заметны со стороны, на ваш счёт шепчутся и забавляются.
— Так что ж! Пусть я смешон, пусть я шут для них…
— Не паясничайте, Михаил Аркадьевич, — строго оборвала Полетаева. — Выберите другую персону для восхищения и волнуйте общество сколь угодно, а меня в это не вмешивайте. Сегодня утром Аполлинария Николаевна пыталась намекнуть на что-то моему супругу, мне было неприятно оправдываться.
— А что Илья Иванович? — поспешно спросил Хруставин.
— Ничего. Глотал свой кипяток, потел и хмурился. Будто вы его не знаете. Но сам факт, что эта ужасная женщина получила повод, чтобы упрекнуть меня, злит невероятно. А вот и она… Легка на помине, чёрт бы её побрал.
Из боковой аллеи вывернула Аполлинария Николаевна в сопровождении компаньонки, мадемуазель Лер. Хруставин отошёл на два шага от Дарьи Сергеевны, что не ускользнуло от Аполлинарии Николаевны, направившей на них свой лорнет.
— Даша, пора чай собирать, — сказала Аполлинария Николаевна дребезжащим голосом, когда их пути пересеклись. — Совсем ты дом забросила с этими развлечениями. Всё это не должно быть в пику семейным обязанностям.
— Да, сейчас распоряжусь, — ответила Дарья Сергеевна, бросив на неё недовольный взгляд.
Хруставин увязался было за ней, но под напряжённым взглядом Аполлинарии Николаевны приостановился, спрятал руки за спину и сказал с натянутой улыбкой:
— А хорошо здесь вечером. Тишь и покой.
— Эту аллею мой покойный супруг разбил, царствие ему небесное, — сказала Аполлинария Николаевна и перекрестилась, беззвучно бормоча какие-то слова. — Работал, живота своего не жалея. А нынешние-то чего ж? Одни шпектакли им подавай.
Хруставин топтался на месте, ожидая, когда старуха уйдёт, не смея сдвинуться, будто она накинула на него невидимые путы.
— А всё потому, мил человек, что старших не уважаете, — продолжала она. — Вот разве я могла так на свою свекровь взглянуть? Как крапивой осекла. И за что? Что я посмела ей об её святых обязанностях напомнить?
— Дарья Сергеевна устала очень, — сказал Хруставин.
— Устала?! Развлекаться устала? Выходит, её ещё и пожалеть надобно?
— Quelle pitié! — произнесла мадемуазель Лер. — Какая жалост.
— Вечно вы не в тему, — качнула головой старуха.
Совсем рядом за деревьями сильный мужской голос крикнул «Ау!» Аполлинария Николаевна вздрогнула и подхватила под руку компаньонку. Из ближайших кустов, с треском продираясь сквозь переплетённые ветки, выбрался высокий молодой человек.
— Не парк, а амазонские заросли, право слово! — воскликнул он и направился к ним.
— Андрей! — обрадовался Хруставин, узнав в нём своего приятеля.
Аполлинария Николаевна подобрала свои юбки и заторопилась к дому.
Хруставин обнял Андрея, похлопал его по плечам. Тот крепко стиснул его, а потом отстранился, отряхивая с одежды репей.
— Впервый раз такое, чтобы дамы при виде меня убегали, — сказал он.
— Знал бы ты одну из этих дам поближе, так и рад был бы, что она устранилась. Вцепилась в меня, аки тигра, — улыбнулся Хруставин.
— Надеюсь, это была не Дарья Сергеевна, ради которой я по твоей просьбе закинул все дела и срочно выдвинулся в эти дебри, и не твоя прелестная сестра, с коей ты грозился познакомить меня вот уже года три как.
— Отбрось сомнения, друг. Вот я вас познакомлю, ты пожалеешь, что не приехал сюда раньше.
— Я не склонен жалеть о чём бы то ни было, — усмехнулся Андрей. — Веди меня в свой розарий. Впрочем, погоди, как же я в таком виде покажусь перед дамами?
— Тебе бы всё красоваться, Андрей?
— Нет, пустое. Глаженного и напомаженного всякая полюбит, а пускай прежде полюбят меня в пыли и репьях.
Они вышли к дому, перед центральным входом которого стоял длинный стол под белой скатертью. Накрывали к чаю. В кресле сидела Аполлинария Николаевна, неодобрительно взглянувшая на приятелей.
В дверях показалась Полетаева и тут же исчезла.
— Войдём в дом, Андрей, — сказал Хруставин. — Не хочу вас при этой тигре знакомить.
Хруставин уверенно шёл по галереям и схватил за локоть Андрея, заслышав лёгкие шаги.
— Она, — прошептал Хруставин.
Андрей отошёл на шаг к стене, оглядывая подходящую к ним миловидную темноволосую женщину в синем платье.
— Позвольте вас представить, Дарья Сергеевна, — сказал Хруставин. — Мой давний приятель Каурский, Андрей Венедиктович. Прошу любить и жаловать. Ну, Каурский, не конфузьтесь, целуйте же даме руку.
Каурский поцеловал протянутую руку, коснулся губами холодного голубого камня на её перстне.
— Что-то подсказывает мне, что на вашем пальце один из тех топазов, которыми Люцифер украшал свою тогу, пока его не изгнали с небес, — сказал Каурский.
Дарья Сергеевна нахмурилась, посмотрела в его насмешливые глаза и улыбнулась.
— Идёмте лучше чай пить, — сказала она. — И не вздумайте при Аполлинарии Николаевне о Люцифере упоминать. Садитесь за стол, я тоже скоро буду.
Она вошла в одну из боковых комнат, за ней закрылась дверь.
— Я не успел предупредить тебя, Андрей, Дарья Сергеевна страсть как не любит комплименты и всё такое.
— Да… Строга, но лишь на первый взгляд. Улыбка у неё дивная. Веди меня к чаю, друг, и постарайся разместить между нею и этой вашей гонительницей Люцифера.
Photo by Mehdi-Thomas BOUTDARINE on Unsplash
Автор публикации
