Июль
До сих пор работаю в баре, где впервые ее не встретил, хотя хозяин, упитанный начальник с металлическими долларами вместо глаз и горящей лампочкой идеей о личном обогащении, хочет его продавать.
Он просто не видел мою осень и не слышал ее чудесных криков с утра.
На стенах расползались светлые желтые пятна от никогда не висевших здесь фотографий, и старый граммофон с приваренной намертво трубой дополнял картину беспрецедентного декаданса времени прошлого. Ленивая бутафория. От лампы, стоящей на столе, воняет керосином, а от собственных рук, которые копошатся в подтекающем агрегате, как в чужих органах в бывшем, — коричневым рафинадом.
Гирлянда с маленькими камерками, хранящими крохотные яркие янтарные лампочки сорвалась с гвоздя, будто кто-то дернул его гвоздодером до этого. Я засмеялся. Похоже на мои нервы, когда был канат, а осталась тонкая медная проволочка. И несмотря на то, что медь упругий, но крепкий металл — из него не так просто раскатать тонкую слюду, как из золота.
А золото — молчание, оно эфемерно, все решает срок развязанного языка. Лишь тот развязать невозможно, которого нет, и то, есть руки, которые любовно сдадут своего инвалида с потрохами.
Юность больше не поёт мне о любви, не диктует замолчать. Она просто хрупко хранит зыбкую тишину и призывает признать тот факт, что что-то осталось в прошлом. И сны я перестал видеть в том числе.
«Скорбные элегии» я бы прочитал, если бы вспомнил автора или хотя бы обложку и не уснул на первой странице под действием выписанного фенибута. Вру, как дышу, даже чаще, а самого мыслями и остатками того, что именуется сердцем тянет на Львиный мост. Подумать только, пять месяцев я выменял на пять копеек.
— Передаём за поезд, молодой человек.
Радости от того, что меня заметили, я никакой не испытал, глядя перед собой. Пусть резюмирует, что я глухонемой, если ей очень хочется.
От холода, какой идёт изнутри, язык не поворачивается, и на стекле проявляется тонкая полоска ажурного инея при дыхании.
Это было адресовано не мне, а парню, сидящему по левую сторону от меня, что также едет зайцем. Но пока им, а не его вспоротым, набитым газетами, трупом.
Не удивлён. С ним сидит его осень и, ласково обнимая за руку, шепчет всякие глупости на ухо.
Photo by TariQ on Unsplash
Автор публикации
