Ноябрь
Она стучит в дверь. Я отчётливо в голове визуализирую ее безжизненные глаза, медные волосы старомодной укладки середины шестидесятых. Они должны были выцвести, ведь все со времени сохнет и вянет. Прикрыл глаза, снова ощущая потрескавшиеся от мороза губы, в трещинках которой скопилась красная помада, на своём лице.
Открываю глаза.
Она всего лишь проверяет встану ли я, пойду ли к двери, загляну ли в круглое окошко глазка. Начну ли я эту игру в гляделки. Она знает, что я не сплю.
Если у великих поэтов высокопарные сравнения образов вечной нетленной женственности, то ко мне являлась самая необычная в своей прозаичности и разложении, как я ее окрестил: она. Просто. Неоригинально и обезличенно. Я и не поэт.
Она ждёт, что когда-то я не смогу выбраться из зеркального коридора, затеряюсь среди своих грёз, снов и грехов, как в паутине арахны, сплетённой из нитей Ариадны. Если монстры из ночных кошмаров выглядят именно так, то я не хочу, пожалуй, просыпаться.
Только она опоздала на четверть часа, когда уже нет души, которой можно полакомиться, как десертом Фаберже, сколько и нет того, кого можно спасать. Я и был тем самым парнем, который отравился кислотой.
Photo by Vincent Chan on Unsplash
Автор публикации
