До Долохова обрывки фраз долетали на фоне, какими-то посторонними ненужными шумами, как когда пытаешься в наушниках посмотреть фильм в общаге после одиннадцати вечера. Но в итоге оставляешь в их ушах, чтобы просто никто не трогал. А там тишина. Тишина была и тогда, когда начала расходиться такая реальная картинка, которую никак не мог схватить Герман, как ни старался.

— Пришёл в себя, пришёл в себя! — ознаменовала победно Милена с облегчённым выдохом. Долохов узнал по голосу, ибо перед глазами стояло только расплывчатое пятно-силуэт. Слизистую носа щипало от каких-то странных трав, что оседали кислецой ещё и на кончике языка.

Герман ощущал себя свободно и спокойно. Ватно-мягко. На ноге больше не чувствовалась тяжесть стали капкана. Он сожмурился на вопросе Николая о количестве пальцев, называя верное количество.

— Как ты так умудрился? — всплеснул руками Денис. — охота… а у вас браконьерство? На копытных и медведей же запрещены.

— Не увидел, — будто бы не своим голосом проговорил Герман, тяжело ему было признать свою оплошность даже в мыслях, несостоятельность, и он качнул головой.

— Это все воздух местный, — произнёс к неожиданности смятенных и испуганных молодых людей Николай. Хорошо обошёл вопрос. — Много кислорода, дождь голову кружит, галлюцинации тут иногда видят, повело, а может просто, правда, не заметил, — он знал явно больше, чем говорил.

— А вы сами местный? — склонив голову спросила Оля. Она начинала сомневаться, что они достигнут пункта назначения. Опять начинал моросить мелкий дождичек.

— А дашь? — в такт, практически идентично дублируя тон, произнёс Николай, отрицательно качая головой на транспортировку Долохова сначала.

— Нет, — отозвался хриплым голосом Савицкий, лениво покусывая ту самую траву, щёлкает языком, к неожиданности. Улыбка расцвела на его губах. Денис немного назад за предплечье потянул назад, чтоб вперед батьки в пекло не лез. Савицкий, казалось, сейчас короткими ногтями раздерет себе шею. Милена подала требуемую Николаем палку для наложения жгута. Дендрально-фекальный способ не был ещё настолько буквален.

— Правильно. Родился здесь, но вырос и жил в городе всегда, отсюда далеко, Салгыы таҥара суох. — он очень внимательно и въедливо смотрел на Данила, что к происходящему потерял всякий интерес, как и страх. Необъяснимое отступало незримо, он верил глазам и сейчас все было хорошо. А, может, начались побочки обещанные, не знал. Размытая речь Николая для него не несла никакой боле смысловой нагрузки. Только отмыться хотелось очень. Все равно в бане, или есть если, под душем. Соскрести с себя все. — Но вот вернулся к самым истокам…

— А как это переводится? — уточнил Денис, прикусывая кончик языка от усердия. Усаживали Долохова в более удобное положение.

— «Дальше Бога нет», — в тишине проговорил Данил не только к всеобщему удивлению, но и к своему, когда мысль в слух подтвердил Николай, кивнув головой глубоко.

— Опираясь на двоих дойти сможешь? — спросил Вишневский, глядя в лицо снова начинающего бледнеть Долохова. Его рана не вселяла веры во что-то хорошее, потому и сам он на неё тоже не смотрел.

— После медвежьего-то? — усмехнулся Николай криво. — Смеёшься.

— Действительно, — кивнул головой Савицкий, скидывая теперь безвкусный колос себе под ноги одним движением. — мы сорок минут шли только сюда, мы его не дотащим банально. Сусанин, на той стороне может ещё деревня есть какая, до куда ближе, а там больничка? — пожал плечами неопределённо Данил.

— А ещё отель с рестораном внизу и бассейн, ага, — язвительно ухмыльнулась на вопрос парня Милена.

— Здесь есть дом лесничего, не так далеко, но скоро снова разразится гроза и дороги пуще прежнего размоет. — Николай говорил уверенно, как человек прекрасно знающий и глядящий не то, что вдаль, будто это у них регулярно происходило и не возникало вопросом о ином течении обстоятельств. — Если просохнет, в лучшем случае, завтра приедем за вашим товарищем. — он кинул взгляд на Геру,

бледный отпечаток остался на его лице. — Данил прав в бессмысленности, что до Пальцев, что до Чёрных Земель.

— Эти названия-а-а, — ни капли не удивлённо проговорила Милена, выдыхая объемный клуб дыма, что несколько секунд висел не рассеиваясь. — а город этот Ваш, он далеко?

— Достаточно, — отрезал Николай. — Так, сходите пока и посмотрите, тут несколько вёрст в одну сторону, — прикинул приблизительно мужчина. — закрыт ли дом. Вернётесь, нежели всем своим маленьким гражданским обществом будем ходить…

— Конюшня, как понимаю, откладывается? — с кривым, но душевным смешком, проговорил Вишневский, зарывшись пятерней в волосы. Не мог удержаться от смеха от ложившегося столь странного словосочетания на слух.

— Если силы будут и желание идти по погоде такой — все для вас, мне не привыкать.

— Стало быть мы тут тоже с ночевкой останемся? — произнесла с сомнением Оля, оглянувшись через плечо на переговаривающихся в стороне.

— Скорее всего успеете дойти, идите все время прямо, не заплутаете, тут это сложно, а время нынче дорого, а я парням помогу в том ити ином случае, — подгонял Николай и у Савицкого мелькнула странная мысль о том, что и само место, и их странный спутник их разделяли. Как будто заставил жить по правилам неозвученный игры. А жизнь же — это игра без правил. Или Савицкий их просто не знал. Для каких именно целей предпочтительно было не думать, как и свинье перед скотобойней о своей дальнейшей участи. Все люди недалекого ума, что решали разделиться в фильмах ужасов или переспать, зачастую кончали далеко не радужно и перспективно. В отличнике, что оказался работником Макдональдса и то больше было.

— Дань, ты чего завис? — толкнул парня в плечо Денис, разворачивая, и заставляя поравнявшись идти рядом с собой.

— Ден, знаешь… — выдержал небольшую паузу Савицкий, складывая руки на груди, не глядел на собеседника, больше вперёд себя. — А нам все это кажется.

— Чего? Ты о чем? — непонимающе спросил Вишневский, ускоряя шаг.

— Ну, нам показалось, Лёне, Гере что-то показалось, я уверен, этого же просто нет, ну, не может такого быть… И Нике тоже, скорее всего. — парень рассуждал, периодически цепляясь за выступающие коряги. — но этого нет. Или с воздухом или с водой чего-то… Чуешь запах такой… Формальдегида, серы. Мы, я уверен, ее найдём, но… Этого же нет. — как заезженная пластинка повторял Данил, перекатывая колосок под язык.

— Ты про формальдегид говорил, как ты понял?

— Я жил же в химическом городе, я отличу друг от друга запах бензина, ацетона, растворителя, керосина и тем более уж формальдегид от серы. Тут я задыхаюсь. — проговорил парень, оттягивая ворот футболки.

— Странно тебя проперло на рассуждения, да и с чего бы, сам же говорил… — дёрнул плечами Денис, несколько беспокоясь за моральное состояние Данила. Из личного комфорта в подавляющей, мало ли чего у него в голове там крутиться. Оружием может стать и обычная палка, а поводом к агрессии любая мелочь. Странная мысль проскользнула. — и прекрати эту херню жевать постоянно, — он выдернул зажатую в зубах траву прямо изо рта парня, отшвыривая, словно она была причиной всех бед.

Савицкий усмехнулся практически беззвучно, хлопая по своим бёдрам вертопрашно. В одежде чужой он выглядел ещё тоньше и меньше. Заметно стало когда развел руками секундно, чтобы в ту же минуту в карманы сунуть. Он схуднул за пару дней, отметил Вишневский, глядя на проделанные по старинке раскалённым шилом дырки ремня, что призваны бы держать мешковатые штаны… Сейчас же он постоянно поправлял и они ходили в разные стороны. Они шли в молчании аналогично, на расстоянии друг от друга. Дениса тяготила тишина и он порывался начать какой-нибудь незамысловатый диалог, да хоть о чем угодно, лишь бы она не висела в воздухе, но вид Данила останавливал. В отличие от многих, кому доводилось с Денисом ходить в лес или походы, кто старался вертеть головой и смотреть на красоты леса под разные интересные истории Вишневского, что знал если не все, то очень многое, он смотрел исключительно себе под ноги и ни разу не поднял взгляда. О чем-то своём думал. Хотел Вишневский спросить только чего, как Савицкий сам открыл рот.

— Нас же ничего не держит, — он усмехнулся. — нет тут тебе родственников близких, родственников, близких, или даже просто знакомых, так это, кучка незнакомых людей. —мерно и степенно произнёс Савицкий, пока Вишневский старался не вдыхать стойкий запах возникшего формальдегида, который раньше упоминал собеседник, а он отмахнулся. Странно, Учитывая привычный запах старой домашней аптечки с верхней полки серванта. — Ничего не мешает уехать отсюда, хоть прямо сейчас, поехали, Ден! — загорелись у Савицкого глаза и он впервые за все это время поднял их на Дениса.

«А близких и вправду нет», — подумалось с привкусом горькой соли, стало несколько неуютно. Вишневский имел много-много знакомых бездельных и был человеком, что мог заменить собой солнце. Душа компании, но не в окружении свиты, а тот самый парень-романтик в кедах с последней парте, что посвятил песню своей первой любви на выпускном. И на него за это вылили йогурт. Клубничный.

Но не имел никого близкого. Абсолютно. Сирота при живых родителях, а среди знакомых он себе друзей не искал, хоть и облепливание они его, как муравьи сахарницу. Если даже и найдётся такой человек, что придёт к нему на могилу, если таковая будет… Слишком много «Если» убеждало его самого себя в том, что этого попросту не случится. И не потому что он бессмертный, хоть и живет на всю катушку, пока другие просто ждут момента для ещё одной минуты вечера… Денис покраснел. Он легко рдел, всем лицом и шеей, да так, что по видимым участкам, коли тоже, шли безобразные горячие пятна.

— Да на чем, Дань, ты че, — скомкано произнес Вишневский, когда они вышли к светлому перелеску, что образовывал собой перекрёсток. — Сам же слышал, что дороги ещё размоет…

— Ты же это видишь, да?! — Вишневский не успел головы повернуть на округлившиеся глаза Савицкого и его тон, как он озвучил причину сам. — Тачка!

И впрямь по правую часть широкого перелеска стояла пустая машина с открытыми передними дверями. Это был старый преемник «Волги», ГАЗ-24. Шестьдесят седьмой – восемьдесят пятый год выпуска. Денису удавалось уже видеть один такой автомобиль в ряду с Москвичом-400, ГАЗ-12 ЗИМ, «Чайкой» в частном собрании одного любителя старых автомобилей, у которого он проводил заказную съёмку для журнала. Он не успел схватить Данила за ворот кофты нараспашку, потому вынужден был приускорить шаг. Все равно же размоет, о чем он думает, что у него там, в его голове, происходит одному только богу известно. Или черту. Во что уж там он верует, если верует…

— Да стой ты! — Савицкий повиновался, резко остановился, но скорее не оттого, что его попросил Денис. Но Вишневский уже с размаха влетел в его спину.

— Владельца нет, все открыто, но ключ зажигания повернут, будто бы только что кто-то остановился… Он действительно, — проговорил Данил с ходу, оглядывая машину, да по-умному отпечатками не пятная и следов не оставляя. Его голова просунулась в салон, пахло чем-то сладким. — но мы бы слышали!

— Может охотники, мало ли, — отмахнулся Денис, не испытывая жгучего желания соображать что-то в отношении находки, хоть и находил истинно странным. Да и озвученная собственная мысль заставляла отвесить шлепок по лбу, сам же говорил про размытые дороги, да и после дождя кто едет наперевес-то…

— И кидать машину открытой, да? — с усмешкой поинтересовался желчно Савицкий, ставя на пробу на обивку колено. Вперёд батьки в пекло не лезь, знамо, но ничего не произошло. Ни страшного, ни наоборот приятного. Никто и не планировал подавно появляться. Вишневский хотел уже дернуть бессовестного Савицкого, что моменты обнаружения следов присутствия кого-то уже сменил на откровенное прошаривание салона в поисках одному ему известного. Головой ещё ударился о верх, непутевый. Он уже глянул карман в двери и потянулся к бардачку.

— Это уже слишком, пошли отсюда, блять, — он хлопнул Данила по спине, за кофту притягивая к себе. — не наше дело.

— Смотри часы какие, — Савицкий невольно упал в попытке дотянуться до предмета на разгоряченную кожу чехлов сидений. Не таким уж и старым оказался автомобиль, с такой-то отделкой. Неловко задел магнитолу, откуда послышался голос Горшка из «Короля и шута». Спешная попытка прервать канонаду закончилась тем, что Савицкий, как истинный вредитель вырвал ее с корнем, неловко сжав зубы. Он вылез из машины, сжимая в руках металлический корпус старых, но добротных часов. Они были будто когда-то на цепочки и ремень, опоясывающий запястье был только для того, чтобы не потеряться в своём времени. Не остаться в старом каким-то пережитком. Начищенные стрелки дрогнули под пристальным взглядом. Но они же нерабочие…

— Старые, — констатировал Денис со вздохом, пока Данил вложил их ему в открытую ладонь. Он повертел предмет без особого интереса. Насколько они стары, что даже не застеклены, или так и должно было быть? Но шестерни не должны быть…

— А чего на корпусе написано крышки и, черт, они не идут… — сморщился Данил с цыком разочарованным. — А с виду ничего такие, деньги можно было бы приличные, такое любят сбывать.

— Дань, это не твоё, — напомнил услужливо в своей желчности Денис. Данил подумал, что никогда его таким не видел, он в лице поменялся напрочь. Странно, в его голове не укладывалось, что Вишневский может быть смурным, хмурым, недовольным. Все же образ, который он сам себе создавал не вязался.

— Владельца, как видишь, не вижу? — полувопросительно произнес Савицкий. — Э-э-эй! Видишь, никого? — ухмыльнулся парень.

— Я не прочитаю, налёт. — отмахнулся Вишневский, но Савицкий улыбнулся и тут же достал из второго кармана пассажирской двери пластиковую бутылку с водой. Без этикетки. Данил не смог совладать с крышкой, потому прибег к помощи футболки. Стало понятно что это не вода по резкому запаху. Слизистую зажгло, — растворитель или ацетон, что ли.

— Ацетон, — лучше бы они нюхали, поджигая, kush, запивали пурпуром.

— The Dominus ultimum last sonata, — прочитал Денис, небрежно оттирая странную краску или налёт, он никак не мог понять, что это такое было, прямо пальцами через тонкую ткань кофты.

— И чего это?

— Я похож на человека, что понимает? — спросил более миролюбиво Денис со смешком и в такт этому несколько поизменился в лице Данил, спесь подспала. В конце-концов, он относился к людям зачастую, как и они к нему. И в противовес шёл не всегда. Он понимал, что на него можно злиться, но не понимал причины. Уголки губ его дрогнули и плечи в незнании зашлись. — Я не могу разобрать английский это, латынь, или ещё какой… Последняя соната чего-то. Не вздумай их брать, ты же не серьезно.

— Да брось, это вылитый антиквариат, — произнес ранее озвученную мысль Данил ещё раз. Закрыть бы рот степлером ему, — а мне жить после этого на что-то надо будет, так хоть окупится моральный ущерб. Плохо же лежит!

— Не играй в сказку о потерянном времени, положи, — осек резко Вишневский, вспоминая некстати статью о том, что часто часы бьют последний час своему владельцу.

— Вот винтик утоп, они же исправные, наверное… — начал проводить кропотливые манипуляции на весу Данил, пока Денис не хлопнул с раздражением ему по рукам, заставляя от неожиданности выронить предмет. — Эй! Ты чего делаешь?! Они, конечно, сейчас в цене упали… — дёрнул головой Данил, рассматривая поломанный механизм.

— Я пошёл, — Вишневский кинул часы в машину и захлопнул дверь с ходу. Врезалась она с оглушительным треском, что Савицкий даже поморщился, хоть и не вздрогнул. — А ты… Да делай ты чего хочешь, бл…ть, хоть уезжай.

— Ден, я водить не умею! Я же не уеду! Но хочу очень… Ты куда, стой! — нагнал в несколько шагов отошедшего собеседника Савицкий, размахивая руками. В нем взыграло что-то мальчишеское. На манер: вынь и положь, Хочу и все. Все попытки как-то проанализировать собственную рациональную прихоть провалились. — Когда ещё такое совпадение?! Ты веришь в совпадения? Я вот нет!

— А я за руль не сяду, — отсек грубо Денис, передергивая плечами узкими, запихивая с усилием руки в карманы. Ноги будто к земле приросли, но он сделал над собой усилие. — я тебе все сказал. Хочешь лично убедиться, что при первой возможности встрянешь – флаг в руки.

Вишневскому стало отвратительно от самого себя, он никогда не сел бы больше за руль при всем желании. Не из-за самого страза, а из-за ощущения давления неконтролируемой паники, что возникала вблизи машин. Все родом из детства. Перед глазами не мелькало ничего хорошего, выжженное на внутренней стороне век. То время, когда маленький Денис сидел в натопленной машине. Много лет назад. Его отец громко хлопнул дверью их «Опеля», выходя из машины. Остановили ДПС. Последнее, что хорошо помнил Денис, это то, что он обещался собственноручно убить того, кто дяде ввёл какой-то сложный на произношение препарат, что приводит к асфиксии, закладывая дыхательные пути. Это Вишневский узнал уже из материалов больницы. Когда через пару лет разбирал вещи при переезде. Только вот… Краем уха он ещё тогда слышал, что ещё не выяснена истинная причина смерти. А сам он должен был размориться и задохнуться от газа там же — отцу впоследствии поставили шизофрению, и он подробно расписывала кто, когда, где и как в тетради. Она лежала в бардачке, серая такая, неприметная. На несколько лет вперёд, каждый день по одному имени. Вишневский искренне боялся за себя все последующее время. Ибо невменяемым срок меньше, а находится он при всем желании не сможет. Только тот кошмар закончился и выдалось пару лет тишины… В том числе отпечаток наложил и взрыв, когда машину сложило, как консервную банку. Он теперь ни ногой. Ни в машины, ни в скандалы. Сразу накрывает паничка и желание все поскорее прекратить любой ценой.

Савицкий перестал за ним идти, хоть сначала просто замедлил шаг. Не понял, что на себя в одним момент нашло, будто ему должно было быть дело кроме самого себя… Щелкнуло и защемило. Хочет идти — пусть идёт, ему он свободу выбора предоставил… Не очень-то манипуляция. Тем временем широкая спина, что казалось ссутулилось, скрылась за огромными еловыми лапами. Чувство было противоречивое и странное, прямо, как в детстве, где каждый второй думал, что сухое вино — это порошок. И наступало лёгкое в недомогании разочарование.

Данил развернулся на пятках. Рассуждения вслух растворялись в тишине, как и мысли, словно глушились. Нет, нельзя ему тут оставаться. Лучшее, что его ждёт это скоропостижная смерть от тварей, а худшее, его напополам недуг согнёт и поставит на колени. В теории, если тут есть ФАП, то это вселяет некую уверенность в завтрашнем дне, но настолько ничтожно маленькую, что и не значит ничего. В привычный темп он вряд ли вернётся, но при этом обратно тянет гораздо сильнее, словно его место отторгало и не принимало, будто был он инородным телом. Савицкий сел на водительское сидение и повернул вставленные ключи в замке зажигания. Загудел-затарахтел старый двигатель и машина поехала, действительно поехала!

Радости Данила не было предела. Пусть он не умел водить, пусть, он осторожненько и потихоньку… Но он уедет. Он мягко набирал скорость, оставляя за собой перелесок. Благо, это корыто было в состоянии. Давно известно, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Может встретит своих, а нет… Так на «нет» и суда нет, он просто не вывозит. А там выедет до места, где хотя бы есть связь, сообщит. Хотя… Они и не хотели быть спасёнными, если подумать. Будто бы у каждого был, как минимум, один предлог остаться. Что с Лариным — неизвестно, но без него никто никуда не поедет. Гера и вовсе будто прятался от чего-то и в упор не делал видеть происходящее. Оля не поедет пока не найдёт сестру. Рациональным костяком оставались он сам, Вишневский, да Милена. Но спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Он на секунду прикрыл глаза в удовлетворении.

Когда Данил открыл глаза, то по тормозам ударил в ужасе, выжимая педаль до предела, а потом и вовсе наоборот по газу. Послышался скрипучий свист. В нескольких метрах перед автомобилем стоял огромный силуэт. Навскидку ростом в метра три, если не больше. Он был весь в траве, будто слился с ней единой отвратительной массой, как уроненная на землю жевачка, а голову украшала маска в виде черепа козла… Савицкий и очень хотел верить, что это действительно маска.

Столкновение произошло резко, несмотря на то, что Савицкий все же дёрнул руль в сторону, но, видимо, и нечисть тоже. Данил запаниковал и закрыл глаза. Машину качнуло туда-сюда и парень крепче сжал руки на руле, чтобы не удариться лбом или носом о широкую панель. Все же старьё, то не санки. Нынче жить дешевле, чем умереть, промелькнула шало мысль. Он тут же поднял глаза, но никого не увидел. Никого и ничего, кроме клубистого пара, что валил из под капота. Механиком Данил не был. Тем более хоть сколько-то понимающим в автомобилях. Накрылась его затея медным тазом. Савицкий упал на сложённые на руле руки секундно. Решил, что выскочить и оставить, как есть, это самое рациональное, что он может сейчас сделать. Будто он тут и не при чем совсем. Огляделся порывисто и оголтело. Никаких признаков невиданной нечистой силы он не видел. Зато отметил другую деталь…

Он вернулся к тому же месту. Ровно туда же, откуда он уехал немногим меньше получаса назад. Данил протер запястьями глаза. Точно оно… Будто и не уезжал никуда. Савицкий ещё несколько раз покрутил головой, отойдя на безопасное состояние. Вот ветка сломанная, что была Вишневским погнута, вот они вышли отсюда. Будто Московская кольцевая дорога или лучше временная петля. Данил разом вспомнил эту падающую ложку, стук об стол, клюшку на дороге, все наложились друг на друга, как треугольники и сложились в звезду Давида. Печать Соломона. Это место, оно для него, как рак, та же опухоль мозга. Если не вырежешь — сдохнуть можно.

Он, оглянувшись ещё раз, пошёл в примерном направлении, куда, как ему казалось, ушел Вишневский. Это место просто так не отпустит… А если сам выбраться не можешь, то тебе должен помочь кто-то другой.

Данил шёл минут пятнадцать. Перед глазами от зноя, что обычно наступал с духотой после дождя, начинало размывать картинку перед глазами. Пот солеными каплями затекал в глаза и неприятно щипал. Савицкий утирал упрямо лицо сначала рукавом, после ладонью, повязав кофту на пояс. От усталости Данил решил опуститься прямо на пыльную дорогу и его передернуло всем телом — то же самое место.

Он засмеялся. Несколько истерично и безысходно, словно познал какую-то истину. За смехом можно спрятать все, усмешка становится лучше парфюма. Но громче всех смеётся обычно тот, кто совсем не является веселым и тем более счастливым позитивным человеком. Если улыбаться, то это на некоторое время обманывает мозг… Видимо, тараканы, живущие в голове Савицкого, уже были бывалыми и провести их было той ещё задачей.

Данил на секунду закрыл глаза.

Очнулся от криков прямо над головой. Резко и внезапно, будто кто-то дёрнул за шкирку из топкого болота, где над головой только солнечный обод — единственный источник света. Голову чудовищно сжало и было чувство, что сейчас лопнут барабанные перепонки, как кинутый об стенку стакан, но даже не было сил закрыть уши. Удалось лишь сильнее сожмурить глаза.

— Я его с вами не оставлю, бл…ть, он из-за вас… — Савицкий слышал голос Вишневского обрывками. Он здесь… Хоть где-то можно выдохнуть. — И сам не останусь, мы уходим!

Photo by Eugene Triguba on Unsplash

Предыдущая часть: Скелеты в шкафу

Начало: Чёртовы пальцы

Хотите рассказать свою историю?
Зарегистрируйтесь или войдите в личный кабинет и добавьте публикацию!