Он, стоя рядом с лестницей, глянул на стену украдкой, поддавшись приступу накатившего перфекционизма, чтобы поправить рамку с фотографией. Той самой, которую он брал уже. Отшатнулся, так и не поправив. Даня же помнил, что она датировалась шестьдесят девятым, а они… И не изменились совсем, только сейчас заметил, а рядом мужчина, это же его новый знакомый… Присмотрелся въедливо, что глаза начинало жечь, а ведь в первый раз он даже и не подумал… Его подогнало появление Долохова с лестницей.

Старый чердак встретил видимой на свету пылью, от которой Данил чуть не закашлялся ещё подставляя под трубу деревянную дряхлую лестницу. Воздух был хоть и сухим, но затхлым, застоявшимся. И ни одного звука, как в морге. В сознании парня так могло быть на болотах, например. Бадараан, на их… По необъяснимой причине запомнилось. Весь пол был покрыт вырезками из журналов, газет, книгами раскрытыми, что опущены страницами вниз. Савицкий поднял пару из любопытства, огибая развешенные над головой разные банные веники, вот дубовый, вот березовый. В углах скопившаяся паутина тоже не радовала глаз. Парень боялся пауков до одури.

Он лениво побежал глазами по одной, по второй, подставив их под оконный свет, согнувшись в три погибели. Газета за шестидесятый год… Данил стряхнул пыль с неё рукавом. Бумага хранила информацию о лете, что выдалось аномально жарким в тех краях. Исключая какие-то отчетности за урожай, фотографии счастливых людей на фоне полей, взгляд Савицкого зацепился за одну статью и фотографию, что относилась уже чуть позже, к сентябрю. Говорилось о прекращении сезона охоты… Семь людей?! Это соседствовало со статьей про найденные в конюшне останки людей? Они тут охотятся на них или что это?

На фотографии рядом стояли Николай, Серафим, его жена и несколько мужиков с ружьями в полуобнимку. Сначала картинка просто расплылась перед глазами, он вглядывался в лица, вокруг, но они словно стали обезличенными в одночасье и потеряли свои очертания. Однако через пару мгновений они начали очертания эти приобретать и Данил узнал сначала вдали Регину, поближе Геру, потом Лёню, Олю, Дениса… Только его не было. Под сапогом Николая, он увидел, когда опустил взгляд, стояла человеческая голова со слипшимися в клочья волосами, изувеченная настолько, что только по длинным волосам можно было разобрать, что это Девушка, стоп… Это Никина голова?! Татуировка дракона на шее…

Данил откинул от себя бумаги с характерным шелестом страниц, отползая назад. Коротко вскрикнул, но голоса своего он не услышал. Готов был несмотря на все свои внутренние принципы забиться в истерике от непонимания и бессилия, одновременно не чувствовал ничего, словно это привычное дело. Восстанавливать дыхание не получалось, как он не старался, становилось только хуже, и было ощущение, что его душат невидимые ледяные лапы. Чем больше он пытался вздохнуть, тем больше у него не получалось. А потом хриплый и надрывный кашель с вылетающей под ноги мокротой.

— Данил, ты там чего? — послышался снизу настороженный крик Долохова и возня, он поднимался повыше по лестнице, чтобы было лучше слышно.

— Все нормально, — поспешил заверить Савицкий охрипшим влажным голосом, подтягивая к себе ноги, чтобы оказаться в позе эмбриона. Если это паническая атака, то протекает она явно не так… Через пару минут становится возможным снова дышать и подняться на ноги. Отряхнул чисто механически одежду и с досадой понял, что гвоздём из бревна разрезал джинсовую ткань штанов под коленом. Теперь ходить с дыркой, штопать сейчас не вариант. Да и все равно. — Инструментов тут нет. — пересилив себя и вздохнув глубоко, Савицкий потянулся пальцами к желто-коричневой бумаге, что грозилась вот-вот рассыпаться в его руках.

— Ну, и слезай тогда давай, — крикнул Долохов снизу недовольно, мол, чего там копошиться.

С фотографии смотрели уже не Николай и Серафим, но люди, определённо, имеющие с ними какие-то общие черты. Были похожи. Ч е р т о в с к и. Так не бывает! Он до боли и жжения вглядывался в изображение, но черты расплывались, как и в первый раз. И вместо человеческой головы под сапогом нареченного «Николаем» красовалась огромная бошка, с не менее внушительного размера рогами, убитого оленя.

Он уже перестал списывать это на банальные глюки, но вспоминая странные изречения колдуна, что записал Вишневский, Данил понимал, что видеть глазом Грай… У них он тоже был один на троих, не факт, что это увидят остальные. Савицкий сунул бумагу свёрнутую в рукав. Вечером и посмотрят, все равно их, скорее всего, ждёт бессонная ночь. Хоть и не перед Рождеством, а черта с черевичками пади ждать не придётся долго.

На предпоследних ступеньках лестницы, спускаясь, Савицкий поставил ногу не туда и она плавно соскочила с рассохшегося дерева. Трубу нижнюю он побоялся сорвать, оттого туда не поставил, нелепо взмахнув руками, парень уже был готов хорошенько с высоты своего роста приложиться спиной. Но Долохов быстро среагировал и Савицкого тут же спас от падения, перехватив в аккурат повыше бёдер.

Данил не поблагодарил, сразу выскочив из неудобного положения, так любой бы сделал, а тому много чести… Он, прочистив горло, предложил уже со двора заходить домой.

Долохов парню исключительно не нравился. От его прикосновений хотелось уйти больше всего, но тот Савицкого вниманием не баловал, не видя достойного соперника, отодвинул вовсе. А сам Данил лидера в нем видел такого, что за чужой счёт лишь поднимается и по принципу того, что никто не хочет брать ответственность, а он, эка важность, одолжение делает, что так уж и быть, вот вам с барского плеча. Видел и понимал, местами неприятными шутками, распределения обязанностей, что самому ничего не оставалось, держался гордо, как лев, вальяжно. Таких хотелось за его высоко вздернутый подбородок схватить и упереться заставить взглядом в грязные разводы под ногами, что это все, что ему останется в конечном итоге. Сам на лидерство не претендовал, но и этому херу баварскому не собирался ни в чем ни помогать, ни даже малейше содействовать. У Савицкого было, что если решил, то так и никак иначе. Мог быть человек и не плохим, но в этом уже было не переубедить, ибо психологические портреты ввиду отстраненности он составлял излишне хорошо и мог с уверенностью сказать: «Тебе кажется».

— Нет вообще никакого инструмента, — изрёк Герман, будто самолично лазал и видел, и теперь Савицкий подумал, что они знают, что он знает, и это было специально. Гаденько так, издевательски, намекая на то, что он не сможет ничего с этим сделать, как со вколотым кубиком адреналина, что уже расползается по телу. Они вели его к чему-то…

Без успеха молодые люди прошли в глубь кухни. Милена мяла в руках пачку сигарет в поисках компании и лихо нашла в лице Данила. Порывалась что-то сказать, поднявшись с насиженного места, но ее перебила женщина.

— В сарае посмотри, Данюш, — обратилась женщина, махая куда-то в сторону зада дома. Начатую реплику за неё закончил ее муж — да Милену возьми, перекурите, как раз. А тебе сколько сахара ложить, цурлик?

Просьба показалась не странной, но Данил уже заранее предчувствовал какой-то пиздец. Ещё и обращение это, она каждый раз это спрашивала, как заезженная, зажёванная годами, пленка, каждый раз поднимала упавшую ложку и стучала ей о стол, приговаривая, что гостей им не надо… Девушке дважды повторять не надо было и она первая дёрнула не сводящего с женщины глаз Савицкого.

Воздух улицы не отрезвлял, был каким-то спертым, горячим и пыльным. Настолько, что эта пыль оседала на языке горечью. Савицкий издал нервный смешок, прикрывая руками расползающуюся по лицу змеей улыбку. Отсюда бы ему бежать, как святому по воде, да только провалится и угодит в болото.

— Дань, на тебе лица нет. На, — Милена протянула парню помятую пачку сигарилл. Капитан Блэк. Выбирать не приходилось, потому он ждал, пока девушка ему прикурит. С первым вдохом хотелось оттереть язык от навязчивого привкуса вишни, что осел на языке. Отвратительно…

— Столько совпадений, слов, все всё знают и знают, что мы знаем, это как в одни ворота мяч гонять, а я состыковать не могу! Как четко рассчитанная, чтобы не откинуться доза морфия. Фотки эти на чердаке, смотри! — Савицкий о них вовремя вспомнил, вытаскивая мятые вырезки из под кофты, но без какой-либо надежды. Не смиренность, но ясное понимание, что ничего своими потугами он не изменит, а веревки вечности лишь сильнее войдут канатами в ослабшие руки. Чем больше сопротивление, тем больнее. Хоть он и вечный Агасфер. В глазах его промелькнула какая-то мысль на короткий промежуток времени, как искра от напряжения, но он счёл ненужным произносить её.

— Я, конечно, понимаю… — покосилась на тонкую рассыпающуюся бумагу Милена, принимая, свободной рукой отодвигая прядь волос за ухо. Ее губы тронула несколько нервная секундная улыбка, что перетекла в ядовитую. — Но че я здесь должна увидеть?

— Ничего ты не понимаешь! — перебил Савицкий, будто был в полной уверенности, что не сможет и сам сейчас видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману. Махнул рукой. — вообще этих двоих на охоте. Шестьдесят девятый год.

— Не голоси… Да такое только в кино бывает, — она развела руками в сторону, потеребив железную сережку в губе. — очень странно, я до сих пор думаю, что это все один большой аттракцион для туристов, — она глотает язвительное, что просто у него с головой какие-то беды или бесы. Вот уж не знала, что в его темном омуте водится.

— Что сестра Рыковой пропала это тоже часть развлекушек?! Потанцуем на костях! — с негодованием и явственным сарказмом спросил Данил.

— Не знаю! Не знаю, ясно?! Че у тебя все с костями-то связано, можешь не нагнетать?! — Девушка обожглась о фильтр дотлевающей сигареты, раздраженно цыкнув, откинула обугленный фильтр. Рыкнула раздраженно.

— Раз попытался и х…ли? — сверкнул глазами Савицкий, агрессивно вскинув руки пафосно. — Бля, прекрасно, где ключ? — постучал по высоким деревянным запертым воротам замком Данил с безуспешной попыткой сдёрнуть железного сторожа с его вверенной позиции, хоть и не двести квадратов, но…

— Да где-то здесь должен быть, — дёрнула острыми плечами Милена, — может к дереву или железу прибит, знаешь, на гвозди типа, как у бабки в деревне.

— Странная у тебя бабка была, — присвистнул Савицкий с поддевкой, пока сам прекратил мучить замок и принялся осматривать его окружающее пространство на предмет поисков. — у нас всегда или во дворе висел, или стучали по замку и он открывался…

— Хоть сейчас к твоей не менее странной бабке езжай, это зная, — акцентировала Милена язвительно, роняя звонкий звучный смешок. — да выноси, че там есть…

— Там были только соленья всегда и самогон, — ответил с подобающей интонацией Данил, но поправил себя, оговариваясь уже горше. — пока прадед не умер.

— Больная тема? — догадалась Милена и дальше в терновые заросли темной души лезть не захотела, ограничившись насмешливым тоном.

— Нет, — отрезал Савицкий непроницаемо и остро. — Нашёл, — изрёк спустя пару минут Данил, демонстрируя железный небольшой ключ на чёрной осыпающейся от времени ленте. — Бинго. Бл…ть…

— Ты чего? — Милена, пускавшая кольца белого волокнистого дыма в воздух, вскинув подбородок, обернулась. Савицкий возился с замком, крутя железку, проворачивая и дергая на себя, пока в руке не остался лишь обломок. Контрастно разрез выделялся чистотой металлической, нежели сам металл покрытый пятнами и ржавым налетом от времени. Два куска одной детали перестали составлять целое и были никуда негодными. — Стоп, ты ключ сломал? — произнесла, констатируя факт, но недоверчиво Девушка.

— Да нет, что ты, — обернулся через плечо Данил, — ты видишь, что я дверь открыл силой мысли, мне бы на тв-3! Как там, Светозар всемогущий!

— У тебя сил больше, — протянула девушка, закатив глаза, грубо лом, стоящий у боковой стены толкая в руки. — Не разводи.

— Да сама не…

— Будешь п…деть — будешь летать, — улыбнулась на секунду Милена с задором на манер, мол, меньше слов и больше дела. Раз уж начал – побеждай.

— Что… — уронил Савицкий матюк корявый и острый, усмехаясь вразрез лицу несерьёзно.

— А будешь много п…деть, то не приземлишься, — с ухмылкой проговорила Милена, заканчивая, забивая последний гвоздь и заставляя Савицкого засмеяться окончательно заливисто.

— Так красиво меня ещё никто не затыкал и не клеил, — проговорил Данил, когда ему, наконец, поддалась сарайная дверь. Ломом вышибить с первого раза замок оказалось для слабаков, но бог любит троицу.

— Ой, да было бы что, — фыркнула Милена, поправляя волосы да глаза закатывая, уходя от темы.

— Стены, например, — ответил с пожимом плеч Данил, в этом жесте читалось неприкрытое ёрничество.

— Ты понял, что на безрыбье и рак рыба.

— Сейчас как свистнет на горе-то… — показательно присвистнул Данил и тут же уронил невзначай. — «Любовь мой и мой любовь, и Амур рядом крыльями машет» не я к тебе стал катить, прошу заметить.

— Ну, допустим, — сложила руки на груди Милена, проходя за парнем в глубь достаточно просторного сарая, что был открыт незатейливо, больше назвать гаражом, ибо он был не просто большим, а огромным, — а нахера это сейчас мне заводишь?

— Брось, я вижу, как ты смотришь, — дёрнул бровью Данил, откидывая с порога упавшие метёлки зверобоя с какими-то ещё вкупе неопрятными пучками травы, — Ты хочешь, я хочу, стресс, понимаю…

— Мечтай, мальчик, — не могла не оскалиться в этот момент Милена, заходясь в хриплом смехе.

— Повторяй себе почаще, — усмехнулся в таком же тоне в ответ Данил, и вот не поймёшь, серьезно он говорил или так, прикалывался просто. Ей грузиться не хотелось, а ему грузить. Как грузилами на дно пойти при рыбалке. На самое илистое вязкое дно.

В конце деревянного строения они нашли деревянный ящик с мелочью, типа плоскогубцев, разных отверток, крестовой, хоть и взята не в церкви, плоской. Но в приоритете оставалось у Савицкого найти гвоздодёр. Лом тяжелее, да только гвозди им не вытащить, оттого практичнее. С девушкой они больше никакими фразами не перебрасываются и, кажется, что они даже излишни.

— Попробуй, просто попробуй, — миролюбиво попросил Николай, когда компания в сопровождении словоохотливого провожатого остановились передохнуть на небольшой поляне в лесу после сорока минут движения в одну сторону. Их спутник дёрнул колос ранее не виданной Савицким травы и сам перекатив меж зубов, царапая десны, протянул одну ему.

Данил скривился, выражая всем своим естеством неприязнь к подобному и надеялся, что это сработает и от него отстанут. Выберут в качестве жертвы-дегустатора травы, ягод и прочего, что может ещё расти в лесу, какого-нибудь Долохова. А его обзовут нехорошим словом, да забудут. Главное, чтоб не в лесу. Данил чувствовал себя таким ненужным, таким потерянным порой, как будто снова играл в прятки, в детстве, у прабабки с прадедом в деревне… И все разошлись, его забыв.

Часто забывали. В магазинах, на остановках, в парках. Из деревни уехал, а забытым быть не перестал, хоть и не терялся. А в городе потеряться было не сложно. Он отличался от изображения на карте от действительности, как в понимании питерцев и москвичей пончик и пышка. Обозначен добротным, чуть не областной город Москвы, а на деле, предприятие, переулки, темные закрома и искаженное восприятие «Брата»… Проезжие долго могли ломать голову, где оказались. Глупо думать, конечно, что и на атласах и картах столицы, он, когда хотел поступать, купил, тоже обозначены все существующие переулки и дома. Было даже больше тайных мест, улиц, ведущих в тупики, перекрёстков. Города не строятся на одних площадях и проспектах.

Но, тем не менее, протянутая рука Николая со спелым колосом бледного зеленоватого цвета никуда не делась, как и испытывающие, а где-то торжествующие над ним взгляды. Вот она карма и необъяснимое нежелание переставлять ноги, будто что-то мешало идти дальше. Он закатил глаза показательно и недовольно, опустив подбородок на изогнутый конец гвоздодёра. Чего он к нему прицепился?…

То и дело свое внимание на него обращал.

Савицкий сначала принюхался, но никакого запаха не было, что мог бы намекнуть: «Тебе лучше меня не есть». На вкус оказалось после лёгкой вязи даже приятно, как горечь запиханных в рот горстью сладких карамельных ирисок. Сладенько, а потом немного горчит от этой самой сладости на кончике языка.

— На вкус, как мой характер. Такая же противная, — вразрез ощущениям фыркает Данил, руки о штаны отряхивая небрежно и спешно.

— Это Мис, названа, по лесному духу, — пояснил Николай и Данилу показалось, что он знает о том, что Савицкий ему целенаправленно врет. И не краснеет. Оттого дёрнулся у мужчины чуть уголок губ в однобокой ухмылке и глаза прочертили по силуэту тонкому внимательно. Но ничего не сказал.

Кабаньими тропами они двигались пусть и медленно, но верно. Уверенно. Под регулярные напоминая, что осталось недолго, но многие начинали сомневаться в том, что их провожатый ведёт их куда надо. Казалось, в тех местах не ступала нога не то, что человеческая, даже нечистая сила там являть свой поганый лик бы побоялась. Денис бился об заклад. Этот выжженный участок поляны Николай назвал Мертвой Землей. С ним было связано предание о коронации хозяев и властителей леса. Все не культ очищения через страдания и не культ смерти северных земель. Денис писал, а Савицкому было прозрачно безразлично. Мозг заволокло туманом.

После очередного привала Долохов неохотно поднимался, прибитый к прохладным камням солнцем. И то, когда уже подошло время, потому что Вишневский прикрикнул, что сейчас они уйдут без него. Звуки стали долетать до разморенного Германа, как сквозь толщу воды, будто он был на автопилоте. И терялись канонадные шумы в пространстве, что ни в одной сотне мутно-зелёных бутылок не найтись было. Разбитое стекло лишь стало бы цветными камушками, облизанными морем. Он не заметил, как стихли вокруг звуки, сливаясь сначала с тихими фоновыми шумами, а после с тишиной. Герман размял лениво шею. Выискался командир, патетически подумал Долохов. Без него не уйдут все равно…

На секунду, готов был поклясться, он видел его среди веток орешника и лип. Тот самый кошмар своей жизни, который преследовал его уже давно не хотел выпускать из своих цепких пальцев. Долохов оступился в немой попытке отогнать видение, что забралось под свитер, к самому сердцу, своими липкими лапами, руками… И не заметил, как на его ноге сомкнулся зубьями капкан.

Крик боли разрезал знойный воздух.

— Мне холодно, Гер, — раздалось сверху. Долохов от боли не мог распахнуть сожмуренные, будто прижженные веки, судорожно пытаясь наощупь раскрыть незатейливую ловушку, да не биться, как рыба об лёд. — пиздец, как холодно… — повторил мучитель и обладатель знакомого до отвратительной боли переломанных костей голоса.

— Конечно, холодно, — выкрикнул, срываясь на стон, Долохов, валясь на бок. Он подтягивал к себе травмированную конечность. Ситуация напоминала игру, небезызвестную змейку, на старых телефонах, что исчезала при повороте небольшого экрана к солнцу, а так, того гляди, свой хвост норовила съесть. — Ты же мёртвый! Ты умер! — он вновь обрёл возможность видеть и глаза его широко распахнулись, упираясь в грязные ботинки-балморалы, где один был развязан и шнурки по земле разметались. Не привычные «Ворк бутс» или хайкеры… Точно, в тот вечер на станции он прибежал с опозданием с танцев… Взгляд его переместился выше и остановился на безжизненном крахмально-белом лице.

— А кто тогда стоит сейчас перед тобой? — спросил мертвец белыми бескоровными губами, смотря снисходительно сверху вниз на Долохова. — За что ты меня столкнул тогда, Гер? — под всхлипы мужчины спрашивал тихо, но отчётливо. — Я же в тебе кумира видел… — и пальцы холодные вокруг запястья сжимаются ледяным обручем, когда на корточки сел и белёсыми своими заглянул в зажмуренное лицо.

И Долохов видел все перед глазами сквозь пелену боли так, будто это не то, что было вчера, будто это происходило с ним сейчас вновь. Снова и снова, как день сурка, покалыванием пульсирующих висков. Герман не открывал глаз. Он подсознательно чувствовал зной того лета, сигаретный дым с ароматом темного шоколада от курящего в непосредственной близости друга и привкус сладкой ваты во рту, что они ели минутами десятью ранее в коттедже. Даже тепло костра, что облизывал теплом бок. Страх, как и боль отступили.

— Ты чего-о-о? — протянул нетрезво с улыбкой веселой, увенчавшей лицо, мертвец, икнув. Глаза блестели живым блеском. Он присел на корточки, чуть сам сам не откидываясь, идя на поводу у закона тяготения. — а я говорил, что тебе хватит, ноги уже совсем… Давай руку, — перед ним раскрылась в уверенном пригласительном жесте тёплая ладонь младшего парня.

Одна лишь мысль: он растрепет. Непременно р а с т р е п е т все. Он все з н а е т. А не знамши не растрепешь… Ведь сам виноват в том, сто оказался не в том месте, не в то время, сделал не то. А ещё в том, что язык-помело.

Герман не до конца понимал. На руку с татуировкой дракона косился, полулежа до сих пор на разгоряченной траве, и в чужое лицо, будто прокаженного встретил, глядел. Отмахнулся, не принимая помощь, и видел только поджатые обиженно губы, пока отряхивался от налипшего мелкого сора. Пусть на гордость и обиду думает. Такого же просто не может быть… Долохов осматривал свои руки и шрам, пересекающий всю ладонь еще свежий, потому что рассек только…

— А я ведь могу им и рассказать твой маленький секретик, Гера. — повёл головой с похабной ухмылкой Ваня, желчно подмечая простой факт. — Никакой же ты не лидер…

Со временем у Долохова остались только ощущения от произошедшего. Без картинок. В затуманенных глазах напротив снова отразились собственные руки в крови и замызганный кафель туалета корпуса после пары. «Сказал, что если не откажется, то покажу who есть кто, значит, покажу… Я лучший, я должен возглавить этот поход». Разговор на повышенных и небрежный тычок грубый. Неаккуратный толчок, а у его молчаливого визави замедленная реакция и неловкость движений. Кран. Разводы и полосы на грязной зелёной холодной плитке, расходившиеся бледными пятнами, что пытался отмыть вручную и скрыть следы случившегося. Понял, что в чувство привести не получится и пощёчины не заимеют результата. Ничего не имело кроме вязкой крови, что запекалась у головы, и остывающего тела, которое постепенно покидала жизнь. Скрипнула не вовремя грязно-белая дверь, выпуская в коридор поток воздуха с привкусом и запахом железа. Ванина голова показалась в дверном проеме неожиданно. В два шага Герман сократил расстояние меж ними, прижав к двери кабинки намертво, закрыв рот рукой. В глазах напротив тогда мелькнул ужас и блеск одновременно. Горько воняло терпким «беломором». И как в тот раз:

— Ты накуренный? — усмехнулся самодовольно, прихватит парня за ворот свитера, Гера, встряхивая. — Заткнись, ты ничего никому не скажешь, — с нажимом произнёс Долохов. От напряжения у него нервно дёрнулся уголок губ.

— Уверен? — глядел в краснеющие глаза напротив Ваня.

— Уверен, — в такт ответил ему Герман.

— Просто интересно… А как тебе спиться с мыслью, что ты убил человека? Как на его месте сидится… — нетрезвый мозг ещё больше развязал ему язык, линия улыбки стала ломанной. Ему самому резало его знание, в то же время находил его исключительно полезным, ведь с Долохова можно было столько поиметь… С паршивой овцы хотя бы шерсти клок.

— Я его не убивал, это была нелепая случайность. Как и твоё появление там. Ты об этом прекрасно знаешь, — выцедил сквозь зубы Долохов, выделяя каждое слово и медленно отпуская парня. Он так грезил о лидерстве и этом походе… Но он не хотел всего этого такой ценой…

— Случайности не случайны. Да и этого мы уже никогда не узнаем, что на самом деле там было… — отшатнулся Ваня от угрожающей фигуры Германа. Нет, так это оставлять было решительно нельзя. Ваня пятился назад, пока Долохов размеренно наступал, уверенный отчего-то, что парень не закричит.

— Ты летать умеешь? — поинтересовался, как истинный дуэлянт, следуя кодексу чести. Единственное, не обдавал право выбора в затылок или в лоб, но кому нужна была такая условность в из реалиях.

— Что? — непонимающе качнул головой Ваня, дергая губы в испуганной истерической улыбке, глядя на маниакальную Долохова. Заходил ходуном незащищённый кадык.

— Передавай привет Сереже, — улыбнулся Герман секундно, перед тем, как столкнуть парня с обрыва и ещё наблюдать минут десять, как быстрая вода мешается с красным, унося с собой потоки крови и все его возможные проблемы вниз по течению.

Развернулся против лунного света и пошёл пошатывающимся шагом к палатке, чтобы провалиться в зыбкий сон, не осознавая до конца, что он натворил и чьи кресты несёт на спине. Если два ещё мог выдержать, хоть как-то, то последний вогнал под плиту, как Иисусу в ладони и ступни вогнали гвозди… Сам себя распял.

— Он вырубился от болевого шока…

— Держи здесь…

— Чего там с нашатырём?

Photo by Rudy and Peter Skitterians on Pixabay

Продолжение: О потерянном времени

Предыдущая часть: Приз авантюриста

Начало: Чёртовы пальцы

Хотите рассказать свою историю?
Зарегистрируйтесь или войдите в личный кабинет и добавьте публикацию!