А Данил шёл, периодически спотыкаясь о все встречные неровности земной поверхности. Поржать, видите ли, у них тут нельзя, эка важность! Видал он в гробу этот их Курултай или что это, как это называлось… Но все равно в душе было обидно, мог же сидеть и есть сушки с чаем. Вишневский сидел бы, мешал ложкой чай приторно-сладкий, позвякивая о стенки, и переглядывался с ним, травя какие-то странные, но смешные истории из жизни, ибо в диалоге они бы не участвовали… Ну, может, что-то бы писал.

Данил пнул камень, попавшийся под ноги. Вспоминая о Денисе, не чувствовал себя готовым поверить во всё, не хватало ему ещё во всякую ересь верить! А если не чувствовал, то по их логике и слушать ему было нечего?

Он постепенно сбавлял ход, замедляя темп. Аккуратно парень спускался по деревянной двери, что была опущена на манер мостика на яме. Одно движение — соскочил бы прямо, как в ловушку на медведя. Красиво сравнил. Да только в грязь. Обида и негодование неспешно отпускали его из своих объятий, а мозг ехидно подкидывал мысли о том, что не он ли прошлой ночью столкнулся с неведомой ересью. Пиррова победа без знания-то.

Данил шмыгнул носом, охлопывая себя привычно в поисковом жесте капель или спрея, что всегда в его карманы пихала мать. Но потом вспомнил, что эта жёлтая ветровка не его, и почувствовал себя ещё большим кретином, потому что и из своей всё выложил, зная это.

Но вот уже показалась треугольная крыша колодца и дряхлая, но вполне рабочая ручка. Савицкий ее даже покрутил в обе стороны, чтобы точно убедиться в верности своих мыслей, приноровиться. Из интереса парень заглянул в темноту, отмечая, что из него исходит какой-то странный запах тухлятины и прелости. Не стоялой воды. Даже с полузабитым носом он чуял этот отвратительный запах, что минута от минуты не позволил опустить туда ведро спокойно. Но Савицкий решил, что раз послали, значит, знали, куда и как. В любом случае, он пить это не хочет и не будет, козленочком, стало быть, не станет.

Данил начал крутить ручку колодца, обмотанную тряпкой, оглядываясь по сторонам в поисках какого-то, возможно, другого источника запаха… И он нашёл. Была огромная сточная канава из которой торчал погруженный наполовину в грязную воду труп растерзанной огромной собаки. По видимой части тела виднелись глубокие рваные раны от когтей, никак медведя… Зрелище было противное, но Данил не мог заставить себя отвести взгляд и машинально продолжал крутить рычаг, второй рукой ударяя в плечо, чтобы в него не отходило. Забавно было наблюдать за тем, как у ее пасти летают мухи. И если улицы городов, по определению, не иначе, чем средневековые, заполненные нечистотами, продолжения мусорных Альп, то все они потонут в этом дерьме и кале, вперемешку с кровью. Савицкий инстинктивно дёрнулся, когда ему показалось, что разжатая челюсть животного дернулась. Ручка колодца остановилась, будучи выкрученной до упора.

Стоило только Данилу развернуться, чтобы налить воду в баклажку, практически не глядя, как он обнаружил, что жидкость в ржавом старом ведре была блеклого мутного розового цвета.

Он с силой отшвырнул от себя ведро, что было возвращёно на место натянутой веревкой, и лицо Савицкого, и одежда тоже стали изгвазданными в странной жидкости с запахом железа.

«Это не может быть кровь», — дал себе установку Савицкий четкую, в противовес первым мыслям, усмехаясь.

Ведро одиноко прочертило круг с лязгом и остановилось. Парень стал медленно и осторожно отползать назад. В липком поте и учащённом дыхании закралось подобие страха. Он наткнулся рукой на что-то тёплое и от неожиданности матом блякнул — он рукой задел тот самый труп, и теперь хотелось ладонь помыть с мылом, самому помыться и вообще просто отсюда уехать, что-то тут явно не так! Чёрная шерсть обожгла неприятно и жутко, словно он об неё порезался и обжегся, как о накалённую сталь. А рукав объемной ветровки оказался зажат прямо рядом с запястьем сомкнувшейся челюстью. Данил дёрнул руку на себя, а после заставил себя дернуть в разные стороны пасть, борясь с чувством брезгливости и одновременно неосознанного накатившего.

Савицкий часто задышал. Он не решился подходить к колодцу обратно, не задумываясь даже о том, чтобы в лучших традициях дешевого фильма ужасов поднять крышку и заглянуть в непроглядную и далёкую темень. Не удивился бы уже ничему, что увидел.

По лицу Савицкого медленно стекала холодными каплями жидкость, затекая за ворот с затылка. Желая её оттереть, у парня создавалось ощущение, что размазывая, её становилось все больше, и ладони уже были перемазаны все. Точно он стоял под холодным душем, льющимся непрекращающимся потоком крупными бусинами, а не немного расплескал вокруг. И ржавая вода, потому что не было из-за перебитых труб её две недели, пасла не только железом и металлом, но и но ещё и болотом, травой и гнилью. Ибо качать из другого места не представлялось возможным. Потому он исправно накручивал вручную сломанный счётчик до нужных чисел, и все равно было на отсутствие горячей воды — устал от слипшихся сальных волос на которых впору яичницу жарить.

Подумал, что ответит, что не нашёл он ничего, и пошлют кого-то другого. Авось бабка и сама дойдёт, чай, не сломается, спотыкаясь и отползая полурывками, думал Данил. Пошло оно все и горит пусть пламенем синим!

Но за своим плечом Данил увидел девушку, привлекшую его внимание звучным, как переливы колокольчика, смехом. Почти синичкиным щебетанием… Было бы что романтичного в птичках… Она опиралась на деревянный брус дома, что тоже заставило от несвоевременности выругаться. Она даже не пыталась сделать вид, что сожалеет о подсмотренном и оправдаться, что это вышло случайно, лишь поправила на голове венок с веточками крупных огоньков мимозы.

— Не сквернословь, бог все видит, — произнесла тихо и с укором девушка. Она была похожа на прекрасную райскую птицу. Утонченное лицо, не по-деревенски грубое, а бледное, фарфоровое, тонкие изящные руки и шея… Данил оценивающе смотрел.

— Я в него не верю, — с фырком выплюнул раздражённо Савицкий, когда опомнился.

— А очень зря, — произнесла красавица, вильнув бёдрами и демонстративно возвращая брошенный предмет на законное место, нагнувшись. Савицкий сглотнул беззвучно, силясь оторвать взгляд и уже уйти, но она продолжила: — Дьявола-то поминаешь. Хотя бог милостив и оберегает даже тех, кто в него не верит…

«Эдакий машущий палочкой регулировщик на дороге жизни и суровая воспитательница детсада — тюрьма», — со смехом подумал Данил.

У него семья была неверующей, но вот у прабабки под конец жизни сорвало от этого крышу. Она пожертвовала свою огромную трёхкомнатную квартиру и не маленькую накопленную сумму храму на окраине города, секте, как выяснилось в дальнейшем. Свидетели Иеговы курили на лестничной клетке до сих пор, узнавая, что у них выкуплены все квартиры на этаже и из всех дверей выходил один и тот же человек. Отец тогда орал очень громко на матушку, что ее бабка маразматичка старая, что у них и так все неблагополучно, даже хуже, чем неблагополучно, они начинают грязнуть в долгах, а она…

Данил дальше уже не слушал, накрыв лицо и уши большой перьевой подушкой. Завтра надо было рано вставать в школу. Не думал о том, что оправдание, мол, родители ругаются, и он не может спать, нормально, сами бы посчитали как при совместно-нажитом все разделить, хоть чуть тронуло бы учителей.

В его памяти образ прабабушки отложился лишь горьким привкусом скандалов и при визитах благовоний во рту, от которых его тошнило, как и от запаха церковного воска, он мало проходил на обычный… Хотя в детстве он ее очень любил, как и прадеда, их коммуналку по старому образцу на Ленина. Соседи, правда, были шумные, суетливые, но лишним себя никогда не чувствовал в потоках кипящей жизни. Она много ему историй рассказывала и мистических, и криминальных, она судьей была, обычных дождаться было трудно. Ночами спать не мог, но это было приятным страхом, когда он мог прийти к прадеду и тот заварил бы самый вкусный лимонный чай, из наструганного и взятого из соседского холодильника лимона. Словно самое хорошее осталось лишь в воспоминаниях и детстве.

А касаемо вопросов вездесущности и всеведения Бога, он готов был смеяться в лицо открыто. Были, есть и будут люди, которым все прощается, ничего не обещается, и их не ждёт никакого возмездия высших сил, а если и загробной жизни нет, то вот кто точно знает, как надо прожечь свою жизнь. Связать свою жизнь с такой глупостью, как религия — сущий ад на земле.

— Мне не нужна его опека. Ты же это видишь, что это? — произнёс Савицкий показательно непринуждённо, указывая на себя и покрытую уродливыми разводами землю.

— Что ты орал, как оглашенный и водой облился? Да, — со смешком ответила девушка, прикрывая рот ладонью, боясь показать истинное лицо.

— Я не орал вообще-то, и что за вода красного цвета… — пробубнил недовольно Савицкий под смех девушки уже открытый.

Он не мог не заметить, что только ему одному видится что-то странное, что отказывалось складываться в голове единым пазлом. Инцидент ночной этот придавал уверенности, конечно, что Вишневский тоже это видел и может подтвердить, но личные наблюдения раз от раза множились. Он не верил никогда во что-то такое, в сторону чего даже язык не поворачивался, а тут… Испытал личностный крах буквально за полтора дня, когда поверил глазам. Он привык доверять собственным ощущениям, и они кричали о том, что тут явно не чисто… Не ложиться же и умирать.

— Ты на солнышке не перегрелся, гарный хлопец? — сладко протянула девушка и неожиданно окатила Данила водой из набранного ведра. Чуть плесканула невзначай за шиворот и в лицо, но тот вздыбился и ощетинился. Савицкий вскинул руки, но в ту же секунду уже вытирал сожмуренные глаза от попавшей в них воды.

— Больная! — в сердцах выкрикнул Савицкий, отплевываясь.

— Да я просто помочь хотела, неровен час совсем бы слег с солнечным ударом, а то охладился, очистился от дурного глаза, — и она приметила его перевёрнутую и откинутую также баклажку, наливая оставшуюся воду в неё. Данил мог поклясться, что вода была чистой, даже кристально прозрачной и переливающейся в лучах солнца. Такую вечно крутили в рекламе «Святого источника».

— Какого ещё дурного глаза? — возмутился разгоряченный до предела Савицкий.

— Я Ульяна, дочка ойууна Ефима, такое вижу сразу. А ты не должен, ты лишний. Альвали и Сэвсики два медведя, где Куль местами поменял Луну, да Солнце, а ты… — она покачала головой и порывшись в карманах своего простого платья, но словно из другого времени, более древнего, извлекла маленькую баночку с темно-зелёной жижей внутри, — возьми и шею помажь, вижу проблемы от асфиксии.

— Е…антизм какой-то… Что? Не нравится, ушки нежные или бог слышит? Да, по…стика… Мат нечисть отпугивает… — скривился Савицкий под тяжкий вздох Ульяны. — Это точно не звездочка? Господи… Эта фигня меня старше… — выгнул бровь Данил с явной неохотой принимая ёмкость и оценивая её скептичным взглядом, повернув на солнце.

— Моё дело — сказать, что вижу. Можешь верить, можешь нет, — грубо отрезала на реакцию парня Ульяна. Ещё мгновение, и девица, махнув руками, вспорхнула со своего места точно птица, расправив крылья. Данил мог сказать, что ему даже показалось, что ее раскинутые в сторону руки напоминали широкий размах орла, но её Савицкий схватил тут же за рукав, — Что значит лишний? — заглянув в глаза, прошептал скрипуче Данил.

— Вы же та самая группа туристов. Мы вас давно ждали, — она словно зачарованная посмотрела на свое отражение в блестящей на свету луже. Когда успело только выйти солнце?

— Что значит «ждали»? — неприятно отметил про себя, что по позвоночнику текла уже не вода, а пот. Он понимал подсознательно, что его психика пытается отгородиться, сам не чувствуя страха. Просто понимал, что он должен быть. Перевёл взгляд на лужу и не увидел ничего, вообще ничего кроме чёрной вороны.

— Скоро сам все поймёшь, но проходят же семь кругов с отсчёта божьего суда, Данечка, зеркала тебе врут, вода нет, — её улыбка стала кривой, глаза светлые точно помутнели и затянулись полупрозрачной слюдяной оболочкой. Волосы светлые на глазах становились ненасыщенно серыми, она спешно вырвала руку у ничего не понимающего парня.

— Нет погоди, постой!

— Увидимся сегодня вечером! — и не успела девушка скрыться за углом ближайшего дома, за какой сразу же сообразив, побежал Данил, гонясь словно за неведомым призраком, как и след девушки простыл.

— Дань, ну, ты чего, как на полгода пропал, меня за тобой послали, а чего тут разлито… — послышался за спиной недовольный голос Дениса, после ставший непонимающим и замедляющимся.

— Умоляю, даже часа не прошло! — с усилием выдал непринуждённо Данил, криво ухмыляясь.

— Два с половиной, Дань.

— Че?! Ты сейчас видел девушку тут? — спросил, проведя пальцем по траектории парень и покрутив в воздухе, заметно внутри себя мрачнее и сгущая тучи. Его настораживали слова девушки, особенно на фоне того, что ещё дед тот говорил, что… Вероника в чем-то первая будет, это бред сумасшедшего, но на психику действовало отменно.

— Нет, — резко и жестко проговорил Денис. — Дань, ты опять…

— Что опять? — возмущённо закатил глаза парень, переводя взгляд на Вишневского, впрочем, тут же накрывая рукой веки. — Мы так и будем делать вид, что ничего не происходит?! — он развёл руки в риторическом вопросе.

— Ты о чем? — спокойно, не повышая голоса, терпеливо спросил Денис.

— О ночи сегодняшней, сегодня что утром было, сейчас в конце концов! Ты же это видел! — Данил не размахивал руками и не повышал тон, он просто выделял слова ощутимым нажимом, отчего Денису стало неуютно. Не то, чтобы он его собирался в ином случае истеричкой и параноиком обзывать, но отпечаток серьёзности ему несвойственной и ненужной наложило.

— Может, нам показалось. Даже не может, а точно, — вздохнул, запуская руку в волосы Вишневский. — Дань, подумай, ведь не буди лихо, пока оно тихо, мы не знаем, что… — он помассировал переносицу, глядя на собеседника, обрывая собственную мысль. — И я не хочу лично знать.

— Двоим сразу, охотно верю! — усмехнулся с сарказмом Данил, пока его за ворот ветровки притянул к себе Денис, упираясь взглядом прямо в глаза.

— А что ты предлагаешь? Голосить на всю округу?! Мы этих людей даже не знаем, — выцедил Вишневский, пока Данил повис безвольно с ухмылкой, точно только того и добивался, нарывается на удар ещё отрезвляющийся и улыбается так, зубы с кривизной обнажая.

— Узнаем, когда из нас сообразят очень вкусный суп! — выделяя каждое слово, сказал Данил, когда Денис его отпустил. — Индюки же. Надо или к ментам идти, или…

— Какой, к черту, суп, ты нормальный? — перебил Вишневский. — Менты нынче самые коррумпированные, не вариант.

— Нормальный, — ответил, поводя челюстью Данил, — и я тут больше не хочу оставаться, мне ночи одной хватило и половины дня, ибо я не смогу спать нормально, ещё и все это…

— Давай пока не будем, — мягко произнес Вишневский, понимая, что ругаться не вариант, а Данил сейчас в кровь раздерет себе запястье ногтями. — Ладно, мне тоже это не нравится и настораживает. Признаю, замолчать было не лучшей идеей, но давай хотя бы посмотрим пару дней, может, действительно чего… Да и как я сказал, тетя Люда к мужу пошла ночью, поэтому ее и не было.

— Ты ей рассказал? — лицо Савицкого было непроницаемым.

— Спросил, я не стал ничего говорить в подробностях, сказал, что попить ночью пошёл, — оправдываясь, зачастил Вишневский.

— Кроме, как «бл…ть», мне сказать тебе нечего! — усмехнулся криво Данил. — И ты про ментов мне, будто они контролируют пропажи эти все, и что я ненормальный! — закусил неосознанно губу парень, выдыхая с нервным смешком. — А я почему-то уже не думаю, что просто это развлекушка. А если она знает чего, ты ее видел? А муженька ее видел? Ты чем думал? Это прямо: накорми, напои, спать уложи, баньку истопи и только потом расспрашивай! — выходило у парня практически из эмоций, и от этого брало не хуже, чем если бы он орал это ему, до мурашек, в лицо.

— Успокойся, — на фоне того, что парень на него и не кричал, это звучало крайне неубедительно. Сопутствовало чему угодно, кроме успокоения.

— Вон ту бабку мы вчера видели, она роняла клюшку… — и стоило только этой фразе со стороны Данила оборваться, как так и случилось.

— Пора возвращаться, — смятенно высказал Вишневский, закуривая. Данил бесцеремонно вытянул сигарету прямо из его губ, с видом ожидающим, пока тот найдёт зажигалку. Нашлась она в собственной ветровке, хоть и была Вишневского, — пошли, нам ещё в центр идти.

— Не пойду я никуда, — закинув одну руку за голову, сказал Савицкий.

— Как знаешь.

— Смотри, какой кот огромный! — присвистнул с улыбкой Даня. — Хах, точно Бегемот булгаковский.

— Ага… Скажи ещё, что Баюн, да Змей Горыныч где-то спит, — поддержал тоном более смешливым Денис, поднимая баклажку за ручку.

Photo by Alvis Taurēns on Unsplash

Продолжение: Пир во время чумы

Предыдущая часть: Одмор-Гамада

Начало: Чёртовы пальцы

Хотите рассказать свою историю?
Зарегистрируйтесь или войдите в личный кабинет и добавьте публикацию!