Декабрь
Я разодрал свои вены зубами. Крови, впрочем, не обнаружил. Все это время неживым я являлся, приходя под ее дверь и стоял до предрассветных сумерек в её хрустальном доме из надежд, прося впустить. Прося, требуя, крича. Она одна живет в двенадцатиэтажном доме, так что соседи нас не услышат. Лишь найдут замурованное изнутри тело и обнаружат огромный счёт за непогашенный нагоревший свет. Меня оно не интересует.
Наблюдение за людьми — обычная таблетка без срока годности и рецепта врача. Она не греет душу, не может быть противопоказана и не имеет дозу, выше которой может случиться передозировка. А вот вмешательство в чужой ритм жизни — лучше любого прихода.
С утра встречаюсь с ней на темной лестничной клетке с перегоревшей лампочкой. Ее стекло хрустело под подошвой и я думал, что так рассыпаются мечты, аппетитно хрустя крошкой разочарования и злости, но ошибался. Мы курили, развернувшись друг к другу спинами. На ней была надорванная в районе лямки и груди розовая пижама со следами запекшейся крови. Она едва прикрывала шелком сатин синяков.
И никому в голову не могло прийти, что туда может прилететь нож предательства. В спину и сердце. Пройти навылет не сможет, — не пуля.
Но и незнакомцы друг друга не предают.
У них нет секретов друг от друга, потому что им попросту нечего скрывать и не с кем разговаривать.
За тридцать первым декабря всегда следует первое января и похмелье от опьяненности жизнью. Одно неизменно как данность, второе — как придётся.
Photo by Evgeny Ozerov on Unsplash
Автор публикации
