Возвращение. В уходящем дне
Был поздний час, когда в малом зале начали собираться ничего не понимающие приглашённые.
Зефирайн хотела проигнорировать приглашение, так ей советовала поступить и маркиза, но записка от Ланса была написана в таком тоне, что она не решилась.
Этьен беседовал с епископом. Теперь, когда Белла не стало, никто и ничто не мешает Дорбьену возглавить церковь. Этьен вспоминал венчание брата, слова, сказанные Беллом, его добрую улыбку и исподтишка поглядывал на епископа. В те мгновения, когда Дорбьен думал, что на него не смотрят, с лица его сползала любезность, а виделась в нём холодная решимость человека, готового на многое ради своих целей.
Матис сидел в стороне от остальных, устало положив голову на обивку соседнего кресла. «Каким бесконечным выдался день… Будто это тянется несколько недель, а не прошло и суток. И зачем я полез со своими признаниями? Теперь Кристель может отказаться от моей помощи».
Марси улыбалась ему с издёвкой, или это только казалось герцогу, но смотреть на неё ему не хотелось.
Пришёл Ланс в сопровождении Готье и Адриана, которые встали по разные стороны от него.
— Случилось что-то важное, Ланс? — спросил Этьен. — Почему бы не отложить это на завтра?
— Я хочу, чтобы всё осталось в уходящем дне. Пусть завтрашний будет лучше.
Ланс сел в кресло, стоящее на небольшом возвышении, и с нетерпением посмотрел на двери, прислушиваясь к шагам.
Спустя пару минут на пороге появилась Кристель в чёрном платье и вуали под руку с Тобиасом, который надел шутовской костюм с маленькими бубенцами, звенящими при каждом шаге. Он довёл Кристель до центра зала, а сам отошёл к стене.
Кристель поклонилась Лансу.
— Что она тут делает? — воскликнула Марси, вскочив со своего места.
— Я пригласил Кристель и собрал вас, чтобы объявить о полной её невиновности, — сказал Ланс. — Заявляю перед всеми, что обвинения против Кристель и господина Гуадинота оказались ложными.
— То есть то, что я видела в спальне, мне приснилось? — спросила Зефирайн. — Или мои глаза обманули меня?
— Не совсем. Нас опоили какой-то отравой, и возможно та женщина не плод воображения… Но это точно была не Кристель.
— Вы это утверждаете, герцог? — спросила Зефирайн. Губы её задрожали, на глазах выступили слёзы.
— Утверждаю, и так это и есть, — твёрдо сказал Ланс. — Господин Гуадинот вызвал французского лекаря, который поможет понять, что это было. К утру следующего дня он будет в Монтрезеле. Также сообщаю вам о новых назначениях. Граф де Мортен будет нашим главным распорядителем, а господин Гуадинот станет моим военным советником. Взвалить всё на одного Готье было неразумно с моей стороны, как и отказаться от талантов графа. Этьен, надеюсь, теперь ты доволен, я прислушался к твоему совету.
Готье и Адриан учтиво раскланялись.
— Спасибо, Ланс, — сказал Этьен. — Не уверен, что в этом есть моя заслуга, но надеюсь, что ты не пожалеешь о принятом решении.
— Пусть принесут вина! Это надо отметить, — сказал Адриан на правах распорядителя.
Матис подошёл к Кристель, не зная, что сказать. Она взяла его за руки, заглянула в глаза.
— Другие женщины мне не важны, если ты любишь меня, Матис, — сказала она. — Моё отношение к тебе не изменилось.
Матис поцеловал её, приподняв вуаль.
— Боже, какая идиллия! — воскликнула маркиза, останавливаясь возле них с бокалом. — Простить предательство — это так великодушно. Не думала, что великодушие тоже входит в число ваших добродетелей. Увы, целомудрие не из их числа… Представляю, как вы расстроились, что не стало Белла, прикрывающего все ваши грешки и похождения.
— Маркиза, прикрывайте рот, когда собираетесь что-то сказать, — ответила Кристель, — ни к чему демонстрировать всем свой раздвоенный язык, с которого капает зловонный яд.
На мгновение Марси потеряла дар речи, а молчаливое одобрение, читающееся в глазах Матиса, вывело её из себя окончательно.
— Враг не тот, кто говорит вам неприятные вещи, моя наивная овечка, — с притворной улыбкой сказала Марси. — Вы ступили на опасный путь, прощая измены герцога, поверьте, одной Агнесс он не ограничится. Он будет предавать вас снова и снова, как было с бумагами, касающимися епископа Дорбьена, как было с его уверенностью в вашей измене.
— Я не понимаю, — проговорила Кристель.
— Ну так попросите герцога объяснить вам, когда ляжете с ним в постель. Да, Кристель, именно герцог де Клеманси-Пренс стащил у вас бумаги, которыми вы надеялись испугать епископа! — последние слова прозвучали в полной тишине.
Кристель хватило выдержки сохранить спокойствие.
— Герцог, это правда? — спросила Кристель.
— К сожалению, да.
— О, я не зря пришёл сюда, обожаю всякие признания! — громко заявил Тобиас. — Герцог Матис молчит, его благородство не позволяет ему говорить такое, но я-то отребье, мне можно. Расскажите и вы, прелестная маркиза, как во время отъезда Кристель брали штурмом спальню герцога, и как он вам отказал! Уж не по этой ли причине вы обвинили её в колдовстве?
Этьен шагнул к Тобиасу и схватил его за комзол. Посыпались на пол бубенцы.
— Что ты несёшь, Тоби? — в ярости прошипел Этьен.
— Все знают, что я дурак, герцог. Какой спрос с дурака? — улыбнулся Тобиас своей кособокой улыбкой.
— Скажи, что ты всё придумал!
— Разумеется, я всё придумал, ваше высочество, — сказал Тоби. — Меня опоили каким-то зельем, ведьму-то мы так и не нашли.
Кристель покинула зал, пока всё внимание было приковано к Тоби и Этьену, вышла во двор и села на камень. Измену она могла объяснить внезапной страстью или изрядным количеством вина, но как объяснить кражу бумаг? А ведь он знал, как это важно для неё. Разве можно сделать подобное, если любишь человека?
Кто-то сел на камень слева, Кристель повернула голову и увидела Ланса.
— Можно мне побыть рядом? — спросил герцог.
— Конечно, ваше высочество. Вы помирились с супругой?
— Нет. Она сказала, что ей нужно время, чтобы принять это. Отвратительное чувство, когда знаешь, что не виноват, но тебя таковым считают.
— Мне это знакомо, но я верила, что вы во всём разберётесь.
— А если бы нет, Кристель? Что тогда?
— Вариантов не много: сбежать или сдаться.
— Что бы вы выбрали?
— До смерти Белла и этой истории с письмами — первый вариант. А в новых обстоятельствах… Разрешите мне провести ночь в часовне, герцог?
— Я поеду с вами.
Они спешились у обгоревшего дуба и вошли в часовню. Ланс нервничал, но старался казаться невозмутимым, он испытывал необъяснимый страх перед смертью. Ему вдруг пришло в голову, что он ни разу не убил человека, а Кристель сделала это не далее как вчера, и сейчас на её лице только грусть, затенённая вуалью, но точно не страх.
Кристель подошла к гробу Белла и простояла около него почти час, Ланс присел на лавку, не решившись приблизиться. В часовне были они одни. Потрескивали свечи, изредка сердито ухал филин, выводя герцога из задумчивости, но всё равно тишина была напряжённой и жуткой. Вспоминались страшные истории, услышанные в детстве, от которых он долго не мог уснуть. Со стены отвалилась и разбилась одна из плиток орнамента, от неожиданности Ланс вздрогнул, заколотилось сердце.
Подошла Кристель и села неподалёку. Сразу стало спокойнее. Ланс взял её руку, обтянутую чёрным кружевом перчатки.
— Вы совсем не боитесь, Кристель?
— Не боюсь чего, герцог?
— Ночи, тишины, смерти.
— Ночь я люблю, ночь прекрасна. В ней всё не такое, каким окажется днём, и многое возможно. Тишина меня никогда не пугала. Я выросла в глухом месте и часто оставалась совершенно одна, когда остальные уезжали на ночную охоту. Мне нравилось бродить по пустым коридорам, в которых гулко раздавались мои шаги и ползли тени, нравилось выходить в поле и идти по тропе между домом и лесом, зная, что на несколько лье никого нет поблизости. Что же до смерти, герцог… Пастор Белл её не боялся, но он был очень стар. Порой мне казалось, что он устал от жизни, это читалось в его глазах, но я могла ошибаться. Может, это была не усталость, а мудрость, когда всё видел и ничему уже не удивляешься. Если мне суждено погибнуть от рук противника, то я не успею этого осознать, ну а если жизнь будет уходить постепенно, по капле крови и вздоху, то будет время, чтобы смириться с неотвратимостью конца.
— Епископ Дорбьен может возглавить церковь. Вы по-прежнему против, Кристель?
— Мне теперь всё равно, герцог, — ответила она, отнимая свою руку, чтобы поправить вуаль. — Я жила в неверии, пока не попала сюда. Белл говорил, что бог — это совесть, а для епископа бог — это богатые одежды, торжество, убранство, много прихожан, власть и влияние, право судить и миловать. Я верю в того бога, которого показал мне пастор Белл, и не верю в бога епископа.
— Разве веру можно выбирать?
— Невозможно заставить себя верить, если не чувствуешь. А обмануть себя нельзя. Почему вы пришли сюда, ведь близость смерти вам неприятна, герцог?
— Не хотел, чтобы вы находились здесь одна. И вторая причина — не всегда в жизни будет то, что мне нравится. Я должен научиться принимать события такими, каковы они есть, без ропота и личных предпочтений. Белл верно служил моему отцу, он поддерживал меня и брата в трудные времена, мой долг проститься с ним.
Кристель взяла его за руку, вместе они подошли к Беллу. На лице его застыла умиротворённая улыбка, но Ланс отвёл взгляд, едва посмотрев на него и сжав руку Кристель.
— Спасибо, пастор Белл, что были с нами. Спасибо за вашу доброту и отзывчивость, за то, что помогали, не осуждая, — сказала Кристель. — Миру нужны светлые люди с чистой душой, только благодаря им существование приобретает смысл, вы были таким человеком. Герцог Ланс благодарен вам за участие и преданность, вы не гнались за деньгами, отдавая себя людям, находили слова утешения и любили людей вопреки их недостаткам. Простите, что не спасла вас, если это было возможно, простите, что навлекла беду, желая уберечь вас, но клянусь, что ваша смерть будет отомщена. Пусть это противоречит церковным устоям, но так велит мне моя совесть, а совесть — это наш бог. Покойтесь с миром.
— Покойтесь с миром, — повторил за ней Ланс.
***
Лекарь Оливье Дюран был сильно измотан ночной дорогой и непривычно долгой поездкой, но Хэрви не давал ему никаких поблажек, уверенно двигаясь в южном направлении. Пару раз лекарь бросал поводья и заявлял упрямому сопровождающему, что далее он не двинется, на что Хэрви лишь ухмылялся.
— Как вам будет угодно, сударь. Но я бы на вашем месте тут не задержался. Местность приграничная, головорезов всех мастей здесь ошивается столько, сколько в целой Франции не наберётся. Подарите мне прежде ваш камзол, жаль, если проходимцам этакая прелестная вещь достанется.
— Мой камзол вам не придётся в пору, — ворчал Дюран и снова плёлся за Хэрви.
У гостевого дома, одиноко стоящего у рощи, лекарь спешился и сказал, что на этот раз его даже разбойники не страшат, настолько он вымотан.
— А мы почти на месте, сударь, — сказал Хэрви. — Осталось всего ничего.
Лекарь затарабанил в ворота. Вышел слуга епископа, спросил, что привело их. Дюран сказал, что он лекарь, вызванный по приглашению герцога Денебуа, и нуждается в ночлеге. Епископ пригласил их отдохнуть, на что Хэрви, почесав затылок, согласился. Всё равно к герцогу их среди ночи не пустят.
Они сели за стол, Лотер нарезал холодный окорок, разломил луковый пирог, разлил вино по кружкам. От усталости, ужина и тепла всех быстро разморило, и Лотер предложил Хэрви устроиться в кухне, а лекаря повёл в соседнюю комнату.
Там, помогая Дюрану снять дорожную одежду, Лотер мягко намекнул, что лекарю не стоит поддерживать герцога в его сомнениях. Пастору было очень много лет, всем очевидно, что пробил его час, и разные теории неуместны. Упругий кошелёк с вензелем Дорбьена, полный монет, перекочевал из рук Лотера в руки Дюрана. Он положил его под подушку и уснул, успев подумать, что поездка выдалась на редкость удачная.
На рассвете Хэрви привёз лекаря в часовню, где тот сказал Лансу, что не видит причин сомневаться в естественной кончине Белла. Этот ответ устроил герцога, устроил бы он и Кристель, сняв тяжесть с её души, но сомнения у неё остались.
С рассветом начали приходить люди, желающие попрощаться с пастором. Народу было так много, что часовня не могла вместить всех. Торжественно прибыл епископ, чтобы провести службу.
Photo by Pexels on Pixabay
Предыдущая часть: Мёд или пижма
Автор публикации
