Пустяки
Возвращаюсь домой на метро. Вагон переполнен, но мне это даже нравится. Смотрю на чужие спины: одни выходят, другие заходят. Зато не видно лиц. Крупный мужчина с серой спиной наступает мне на ногу. Ничего страшного — здесь тесно. Оборачивается: его мелкие чёрные глаза на вспотевшем одутловатом лице похожи на двух бегающих жуков. Он вопросительно смотрит, я улыбаюсь его жукам. Тогда он ещё раз наступает на мой ботинок. Наверное, ему больше некуда поставить ногу. Я слегка отодвигаюсь, чтобы моя нога ему не мешала. Его спина выражает растерянность.
Мне весело идти по сиреневым улицам. Только в ноябре вечерние сумерки так нежно обнимают город. Я напеваю одну старую песенку, а прохожие крутят пальцем у виска. Наверное, я плохо пою. Перед светофором меня и ещё нескольких человек окатывает водой из лужи проносящаяся машина. Они кричат ругательства, а мне смешно — я только что пела про дождь — и вот он. Интересное совпадение. Видимо, смеюсь я тоже неправильно — кое-кто из толпы посматривает на меня с неодобрением.
У дома маячит скрюченная фигурка старушки Погановой. Её маленькая голова в полинявшем клетчатом чепце трясётся от старости, но сухие ручонки под дырявой попоной крепко сжимают автомат М4. Бабушка вышла на вечернюю прогулку, и не дай вам бог пройти мимо и не поздороваться с ней. В подъезде вся стена в дырах — ребята со двора хотели погреться.
Я здороваюсь с ней и останавливаюсь поболтать. Не из-за М4. Просто у неё в глазах плещется одиночество.
— Тебя соседи затопили, — сообщает мне старушка и замирает в ожидании реакции.
— Ну и ладно, — отмахиваюсь я. — Всё равно ремонт давно не делала.
— Как же так? — недоумевает Поганова. — Они тебя затопили. Я могу с тобой к ним сходить, разобраться.
— Не хочется из-за таких пустяков людей беспокоить, — говорю я и желаю ей хорошей прогулки.
Я направляюсь к подъезду, чувствуя суровый взгляд доброй бабушки.
Мои ноги беззаботно шлёпают по мокрому полу, и я представляю, что иду по кромке реки. Бросаю на пол тряпки, наливаю чай, включаю плазму.
— Мы должны защитить себя! — говорит ведущий шоу, и его руки взмывают над головой, словно он держит в них огромный камень и готов обрушить его на того, кто с ним не согласится. — Этот человек перешёл границы разумного. Он смеет высказывать своё мнение! Его, видите ли, мнение большинства не устраивает. Он особенным себя возомнил, господа!
Толпа зрителей в зале издаёт недоуменно-угрожающий вой.
— И что? — не понимает его оппонент, тщедушный парень в вельветовом пиджаке. — Когда-то все имели собственные взгляды, и это даже приветствовалось…
— Да это было в первобытные времена, — ехидно смеётся ведущий и крутит пальцем у виска.
Зал тоже смеётся, кое-кто вытирает выступившие от смеха слёзы.
— Теперь задача каждого не дать себя в обиду и не позволить некоторым отойти в сторону. Пусть мы поступаем дурно, но если так поступают все, то это уже норма, а значит — хорошо.
— Какая глупость! — восклицает парень, чтобы перекричать толпу. — Я считаю, что доверие и уважение к другим людям невозможно без…
— Самомнение, раздутое, как уродливая жаба, вот что движет этим вашим желанием иметь свою точку зрения! Будь как все, будь одним из всех — в этом наша сила!
— Будь как все! Будь как все! — скандирует толпа.
Я выключаю телевизор. Никому не приходит в голову, что пока вы думаете о себе, другие тоже думают о себе, и им нет до вас никакого дела. И не всегда надо торопиться сделать ответную гадость или обругать в ответ. И стоит ли заводиться из-за пустяков, на которые можно улыбнуться…
Мои размышления прерывает громкий стук в дверь. В подъезде слышна возня, топот. Я смотрю в глазок: растянутые, но знакомые лица — старушка Поганова, мужчина с серой спиной и глазами-жуками, несколько человек, облитых водой на светофоре. Они о чём-то шушукаются, а Поганова громко говорит:
— Я сразу заподозрила, что она не такая! Её надо пристрелить, — и взводит затвор М4.
Photo by alexey turenkov on Unsplash
Автор публикации
