Поднять веки. За каждым грешок

160
0
Поделиться:

Савицкий вышел из здания себя не помня. Очнулся, как уже минул порог. Вишневский сидел на пеньке, сжав руки и раскачивался туда-сюда. Обычный бадняк. Взгляд Савицкого остановился на чистой глади недалекого пруда. Нездоровый лихорадочный жар жёг впалые щеки, а в голове было шаром покати. Помнилось, что пруд был заросшим?… Воздух каменел в легких, мешая дышать, пока он не отошёл.

— Ты… У тебя кровь идет, — подняв взгляд Денис нахмурился, охлопывая себя по карманам. Взгляд его был больным и бесцветным.

— Че, реально? — флегматично отозвался Данил, пока Вишневский, его руку взяв, приложил к крылу носа, чтобы зажал, пока сам продолжал поиски.

— Стой, не дергайся и голову не запрокидывай. Напором если, то может вырвать. Или захлебнешься.

— Чего за бред? Первый раз об этом слышу, — открыто и честно признал Савицкий, уходя под раскидистый высокий тополь, в тень.

— У тебя видок, будто он из тебя все соки выпил, — выуженный носовой платок лег в ладонь Савицкого. Руку кровью неприятно стянуло.

— В прямом смысле этого выражения. А ты вразрез себе не любопытствуешь?

— Так все равно расскажешь, так что смысла не вижу.

— У нас проблемы,— в лоб и без лишних прелюдий произнес Савицкий на чужую излишнюю открытость, что скрывала откровенную усталость. Вишневский уронил голову на руки. Видимо, болела. Поинтересоваться в голову пришло, но не стал. Чего ему от ответа, что положительного, что отрицательного, если все равно ничего сделать не сможет.

— Хоть раз удивил бы и сказал, что все хорошо, — Савицкий, несмотря на едкий комментарий, ему кратко пересказал и обрисовал в общих чертах, чего его напрямую не касалось, все произошедшее. Не водил привычку, как Вишневский, выкладывать все и без утайки. Как не совравши ни одна речь не говорится, так и у него. Хотя, недоговор это не ложь.

— Пытался бы, так и сказал бы, что он тебя на индивидуальную беседу зовёт… А, да, точно зовёт, — увидев, как Денис настороженно покосился через плечо, засмеялся. — Расслабься. И ещё Оля, меня настораживает тот ее жест…

— А не то, что ее увёз стремный мент?

— Можно с этого спросить будет, он тут… Много знает, многое может, рассматривай, как хозяина местной горы. Невыгодно, — Савицкий кивнул на здание, что осталось позади, вспоминая ощущением лишь встречу с Егором, потому что пытался в памяти реконструировать его образ — не получалось, картинка расплывалась. Экий колдун. — Чувство, что по каждому уже ударила эта поездка. Не убьёт. Не пропадёт. Не по счету.

— В плане?

— Просто не ее еще черёд. Я определил ее, как гнев по грехам, так…

— Ты определял? — Вишневскому не хватало слов возмущения и непонимания.

«Что с тобой не так?!» — так и хотелось спросить через раз таких вбросов в никуда, но он предполагал ответ, что может получить. Или грубость, или из разряда «С дураков спрос меньше». Что за желание отделаться и показать себя таким образом? Вишневский не понимал, несмотря на то, что стремился. Потому что неплохо понимал людей.

— Пытался. Ника — чревоугодие. Она — гнев. Гера — гордость. Милена — похоть. Регина — уныние, — у этого свой порядок, отличный, конечно, от Гёте и Данте, но знать бы хоть какой…

— А алчность и зависть?

— Скорее, интересно, что нас трое, а греха осталось два. Даже если и выменял… Не знаю. И ещё идти в эти горы.

— Давай сначала сходим в баню, Дань, — произнес Вишневский. Знал за собой грешок, но почему Савицкий отказался озвучить не понимал. Ему ж «лишь бы». — все равно больше половины дня прошло, нам надо реально нормально отдохнуть, у тебя есть на раз?

— Я посмотрю.

— Мы обязательно сходим, слышишь меня? — развернул парня к себе лицом за плечи Вишневский, ненадолго останавливая. — Все будет хорошо, — неизвестно, кого он успокаивал этим больше. Данил головой дёрнул, мол, слышу, но никак не комментировал.

И долго-долго молчал, пока уже не оказались к цивилизации и оставалось до дома минут пятнадцать. Потом произнес:

— Давай посмотрим правде в глаза — ничего хорошо не было и не будет. У нас не может быть хорошо.

— Будет нормально.

— Ничего такого не вижу нормального. Нас начнёт косить одного за другим. Ника, Регина со своими покойниками, Гера, Лёня, кто следующий?… И нет возможности уехать.

— Потому что у каждого есть причина остаться, — произнес неожиданно Денис.

— Например?

— Лёня болеет, потому не может, да и мутная история его поездки, причину, я так и не разобрал, — Савицкий фыркнул. Тоже ему, Шерлок. Не один он сидит и что-то разбирает, да только один вечно напарывается на осуждение. Весело. — Регина не может из-за него. Из-за Ники не может Оля. Я не могу бросить вас всех. Гера с ногой теперь, Милена, черт ее знает, а ты. Тебя будто места не отпускают.

— Мне кажется здесь все на поверхности, но на иной. Слишком просто…

— Разберёмся. Вместе, — хлопнул по плечу Данила в поддержке Вишневский.

Савицкий привыкший быть в коалиции с одиночеством, лишь неопределённо повёл плечами. Тоже ответ. Альянсы, имея цели, распадаются их достигнув, но если не иметь цели? Верил в это буквально и не верил, как в Деда Пихто. Правило шести «не».

Не верь. Не бойся. Не проси. Не доверяй. Не жди. Не надейся.

Хотя он и не один. С ним его дурь, как минимум и надежды, похороненные заживо.

Небо заволокло тучами, что едва ли теперь походили на сахарную вату, более на куски сваленной желтой ваты из старого продавленного матраса, где в спину врезается пружина.

— А вот и блудные вернулись! — объявил громогласно Долохов, ухмыляясь, стоило им зайти в калитку.

Нога сразу оказалась в какой-то золе, что была рассыпана перед калиткой линией. Данил стер ее брезгливо и в этот момент что-то в лице парня изменилось. Собственное, наверное, тоже перекосило. Сколько бы он не маскировал умело эмоции, а все же не ожидал. Герман отсалютовал надкушенным яблоком, которое сжимал в руке. Савицкий отметил с неприятием, что лучше бы уж его Николай убил и газетами набил, чем обычно после вскрытия набивают трупы… Не знал, но предполагал.

Оли нет, не вернулась ещё, что ли?

Савицкий ухватился за мысль. Возникшую из ниоткуда и ушедшую в никуда.

Савицкий прислушался ко внутреннему ощущению, забившим молотом того, что где-то очень рядом подвох ещё с ее появления у горящего дома. Нет, раньше. Когда они ушли с Николаем. Мог цепляться исключительно за себя, но даже себе не очень верил. Слишком много того, в чем он не мог быть солидарен сам с собой и не мог объяснить. Если и себе нельзя, то кому тогда? Во что-то нужно, если не в кого… Вера это то немногое, что заставляет держаться на тонких нитках некогда стальных канатов психики. В свои силы, в лучшее.

Своих сил не было — чувствовал то, что ресурсы исчерпаны, браться им неоткуда, прямо как у Союза во времена начала войны. Надо пережить, но при этом не стать пережитком. В лучшее не верил никогда по своему складу и девизу, что плохо сейчас, а дальше будет только хуже, радуйся моменту.

— Гера, — вопросом не звучало, констатацией. — А что с ногой?

Вернее, почему с ней все хорошо, будто бы ничего и не было? Не в осином гнезде, не в пчелином улье, не в змеиной норе. Она не была перевязана, о чем отсутствие неровностей и положение говорило и то, как он резко соскочил с бочки.

— Николай травы и мазь какую-то дал и будто бы не было ничего! — Герман смотрел своими блеклыми глазами промеж парней.

— И пришёл сам? — скептично поинтересовался Вишневский со смешком.

— Ну, как видишь жив-здоров, вас жду, поговорить надо, — обозначил сразу Долохов, подходя ближе. Вишневский сложил руки на груди, находясь в непроницаемом замешательстве, но головой кивнул согласно, что переговорить это то самое, минимально необходимое. Хотя бы, чтобы понять… — Яблочко хотите?

— В задницу себе свои молодильные засунь, — выплюнул Данил таким тоном, будто в ином случае сам запихает. — Ты на неё встать не мог, тот капкан… Мы тебя на себе перли, черт бы считал, да и он не стал бы!

— Не мог, а теперь вот встал. Как фигляр себя ведёшь, — отозвался спокойно с прохладной улыбкой Долохов, сохраняя гамму эмоций, где ни больше, не меньше. Механически. — Чудеса, не правда ли?

— В рот е…л я такие чудеса, — засмеялся Савицкий. — пить березовый сок, есть почки липы и сосать кору можжевельника – все у вас пройдет! Разговаривать с тобой я не буду.

— Ты какой-то нервный. Глицинчику бы попить тебе, — передернул плечами как-то неестественно Гера, несмотря на то, что обращался к Савицкому, смотрел на Дениса. — А там… Выльешь на себя таз холодной воды, может, полегчает.

Савицкий точно в чьих-либо советах не нуждался даже близко, оттого грубо задел плечом парня, проходя мимо. Они медленно поплелись к дому.

— Черт! — у Данила не получалось выбить искру из выдохшейся зажигалки, и он всплеснул руками. Вишневский, закатив глаза, подставил запасную зажигалку, будто бы специально для него таскал. Данил кивнул благодарно.

Савицкий скинул кофту на стоящий у двери табурет. Там же лежали и полотенца. Он оглянулся через плечо на мутное стекло окна. Труба от бани была затянута облачком сизого дыма, растекающимся по округе. Их оповестила о том, что все готово, баба Люда.

— А остальные чего? — спросил Данил.

— А ваши уже сходили все, — Савицкий ещё раз метнул взгляд в окно. Ещё не начинало смеркаться, но минул и второй, и третий час. Все светло, как днём. Не мудрено.

— А Оля?

— А что Оля? Сходишь и поговорите, на втором этаже она, — Савицкий хотел подняться, но старуха не дала, преградив путь, — идите, а-то остынет. Не денется твоя ненаглядная никуда.

Данил фыркнул. Не его и уж точно не ненаглядная, просто убедиться хотелось. Неспокойно было за саму ситуацию, что все уже решено за них и многим раньше, чем до них. И то, что он позволил это бы не решило, но он даже и не попытался. А тут ещё лишней головной боли прибавить. Не себе, естественно, но на мозг Вишневский, он убеждён был, капать мог.

Ровно столько же, сколько мог не быть мальчиком-одуванчиком, из которого свет льётся буквально изнутри. Поддержать, помочь, без всего, так просто, организовать, поинтересоваться. На фоне этого от себя становилось даже в некоторой степени противно. Ему не нужен был глубокий смысл и выгода, незнакомые люди, чувство, будто ни доли эгоизма. Либо святой, либо дурак. Он идиот. Однозначно. По Достоевскому. Где идеальный друг и отличный товарищ ровно столько же, сколько и сама оболочка. Мужик. А в самом Савицком мужика и нет почти. И то, «почти» это так, для себя. В такие моменты Данил даже задумывался о том, а все ли он правильно делает и, может, не с миром, а с ним что-то не так? С принципами, ценностями, приоритетами. С ним. В целом. Он стал много думать оттого, что нечем было иным заполнить ни мысли, ни руки в пустые минуты. Но потом откидывал старательно навязчивые мысли, что хлеще комаров ночью. Просто с головой не накроешься чтобы не слышать. А сейчас и вовсе накатило с удвоенной силой. Это все Егор.

И он сам с собой соглашается, не жалко. Невозможно. Потому что он прав. Но почему это уже системно? Прав и от правды этой ничего кроме проблем с уходом в минус. Почему из раза в раз повторяется, не день же сурка.

Савицкий прокручивал картинки в голове. Весь путь от выхода и до захода в баню. Он размывался, будто он все так же мерно заходит в кулижки. Все же надо было отдохнуть и нормально выспаться. Иначе уже окончательно, — того гляди ещё чертей наяву видеть начнёт, ибо Бога здесь нет… Уже видит. С выжженными калью серпом и молотом. Он скинул вещи в предбаннике, разминая уставшие напряжённые мышцы.

Кинул взгляд на стену. Стекляшка показывала девяносто восемь градусов.

Данил сел на вторую полку, скидывая под неё два железных таза почти беззвучно, проводя взглядом расплывчатый диск накрапывающей ржавой Луны в замыленном окне, что имел лишь намечающиеся очертания. На запотевшем стекле остался отпечаток его ладони. В сухом жарком помещении была видна кружащаяся золотая пыль, мозолящая глаза. Савицкий положил подбородок на сложенные руки, не замечая, как жжёт нательная цепочка. Силы медленно покидали, расслабляя. Но внутри расползалась какая-то промозглая мгла.

«Я так дико боюсь уснуть».

— Дань, ты меня вообще слушаешь? — переспросил Вишневский, что до этого, видимо, что-то говорил. Что-то, что Савицкий благополучно пропустил мимо ушей. Он поднял на него взгляд красных глаз. — о чем ты думаешь?

— О возвращении. Нас. Геры. Ты же сказал, что, чего не надо узнал, — Данил вытер тыльной стороной ладони выступающий пот со лба. Так сел, будто вдвое сложился, размещая одну руку на колене. Он ухмыльнулся, — что это? — а в голове все крутилось о разложении заживо. Сложно, когда дело расходится со словом и тяжело, когда не расходятся.

— Что Егор тебе сказал?

— Плохая тактика вопросом на вопрос. Порождает недоверие, — а на ветру стоя недолго и простудиться, когда мысли теряются в сточной яме головы.

— Узнал об истинной причине нахождения его тут, — принял условия игры Вишневский, смотря сверху вниз на парня. — Он человека убил, Дань, чтобы взять лидерство в походе. Про нас не говорю, как уж, и одна спортивная догадка, но надежда, что мне лишь показалось на другое…

— Подробнее?

— Давай с тебя начнём? — ухмыльнулся Денис, расставляя и свои углы. А потом давит весьма изощренно и интересно, — ты же мне доверяешь?

— Я про человека.

Не мог бы ответить Савицкий однозначно, если бы спросили и в ином случае. Ответить то, что Денис хочет услышать? — Обмануть. Не ответить или ответить иное — ровно столько же обмануть, даже поболее.

— Он сказал, что я такой же. Как он, как лес. Забавно. Сказал, будто чую это место, — напускно флегматично это все вышло у Савицкого.

«Лес. Я вспомнил, что мне привиделось тогда на болоте. Сказка. Детская. Такие любила сочинять бабушка, покуда жива была. Про русалку на берегу этой лужи и что-то о мотиве того, что никто не заметил подмены. И стоял запах мяты, холода и хвои. Совсем не стоялой воды. Николая. Серафим пахнет горькой черёмухой, влажным лесом… Это уже перебор, это уже клиника».

— А ты, как? Чувствуешь?

— Я ни черта не понимаю, но чувствую, — чувствовал, что порой не чувствует ничего, а порой, как прорывает дамбу в том мультике про «Скуби-ду». — Денис, происходящее, оно, как дикое чувство дежавю. Одного лишь не понимаю ещё более…

— Что это было? — собеседник уточнил, принимая наиболее удобное положение, откидываясь на горячие прогретые доски спиной. — В конюшне?

— Нет. Почему меня, как самого, объективно, слабого не трогают.

— Ты и слабый? — Вишневский всегда был внимательным и тот факт, что у собеседника трясло руки, от глаз не ушло. Савицкий передернул бледным плечом, будто бы этот вопросительный взгляд не к нему относился. И в данный момент руки прятать лишь подтвердить, оттого усилием воли ни движения не сделал.

— В первую очередь самый первый на почин без инсулина. Физически. Морально тоже, посмотрим правде в глаза: эгоистичный, жестокий, мизантропный, неспособный, кроме взаимного потребительства, на ощущения, корыстный, лживый… Долго можно. Без перерыва. Не качества сильного человека, хотя не сказать, что сильные выживают, но как повод.

— Но людей к тебе все равно тянет, — осторожно перебил Вишневский, не зная, как расценивать обезличенный ровный тон собеседника, — значит, это не совсем так.

— Воля случая и все. Как и моя поездка сюда. Ни больше, ни меньше, — от неё ничего бы не изменилось. Не герой и уж тем более не центральное лицо, так, сбоку припёку.

— Вон, наш лидер и вовсе будто тебя на себя выменял. Заживо сгнил. У тебя есть причины быть таким, пусть ты и не рассказываешь и огрызаешься. Да и болото, твои эти кошмары это даже хуже, если бы тебя попытались убить, и то, болото. Пытались, — ключевые слова остались где-то позади, а новые казались пылью.

— Нет, не пытались, — усмехнулся Савицкий. — Показать что-то хотели. Почему ты такой, до сих пор не понимаю…

— Да какой, е-мае?!

— Сказал бы: «Да, ты говно, Данил…».

— Но это же не правда.

— Да ты этого даже и не знаешь.

— Я в людей верю, опираюсь не на знание, а на ощущение. А оно меня не подводило ещё ни разу. Да и тебя я знаю.

— Реально сочувствую, — засмеялся Данил, он сам себя не знал порой. Денис неестественно сгримасничал. Савицкий решил перевести тему. — Помнишь эту дурацкую дикую присказку с праздника о живом и мертвом? Что умерло однажды, может и дважды, не будучи таковым? И я много думал, насчёт, того какой порядок, если будет косить. Кругов или девять или семь, а нас восемь. Это напоминает мне детскую игру. МЖП.

— Что за игра? — уточнил Вишневский.

— Мёртвый, живой, полуживой.

— Ну и игры у тебя в детстве были.

— Там была оговорённая территория. Закрытая. В идеале, площадка или, для большего азарта, подъезд. Выбирался уровень: м — люди стоят на месте и не могут двигаться, то бишь мёртвые, ж — спокойно передвигаются и п — могут двигаться, но не сходя с места. Водящий повторял «МЖП» до касания, так и выбирался. После счёта вслепую водящий начинает искать своих жертв.

— Да много таких игр, просто названия разные, у нас это «Слепым кротом» было, суть-то в чем? Ведёшь к чему? — видимо, слова Данила впервые что-то задели в глубине. Удивительно, что не обидные до этого, никакие сейчас, по сути.

— При этом игра же не кончается находкой. Водящий по одежде должен определить, какой игрок перед ним и, если не определяет, игра продолжается. Иных глазами наделяют, а зрением нет. Только с угадыванием она кончается, но эту роль перетягивают, тебе это случай с Герой не напоминает? Он же вернулся, будто…

— Будто его не угадали. К слову об этом… — Денис коротко высказался тоном твёрдым, но достаточно тихим, будто их могли услышать, что когда заходил, он ледяной был и даже показалось на секунду, что он умер, но этот колдун зашёл.

— Он же может его использовать? Если допустить мысль о том, что он, действительно, умер, а не иное, игра должна потерять одного игрока и если сегодня будет тихо… Ты понимаешь.

— Замочим? Серьезно? Какие игры… — засмеялся Вишневский, пытаясь угадать в лице собеседника ответ. Было не по себе. Оценивая возможность этого, сомнений почему-то не было, что так оно и может быть на самом деле и Савицкий сейчас не стебется.

— Я говорил, что я е…нутый. Если он мёртвый ему это уже не будет страшно.

— И где-то его тело или типа того быть должно? Но он же не бесплотный…

— Что от него в любом случае-то толку. Ты со мной? — самая действенная тактика получения своего — это поставить вопрос ребром и потребовать ежеминутного ответа без права на подумать. И не человеческое доверие зачастую этим измеряется.

— Я с тобой, — ситуация показала, что лидер он никакой, подумалось непроизвольно, что пришлось и озвучить, — А ждать пока нас всех перевалит — да лучше это вырезать, — как опухоль.

— Я могу сообразить Молотова, но если не пойдёт, всегда есть лом.

— Ты где фосфор и сероуглерод искать собрался? — засмеялся Вишневский, когда взял веник, заставляя одним взглядом повернуться к нему спиной. Не любил этого Данил ещё со времён своего детства.

Баня для него едва ли являлась местом силы. Место, что должно было приносить очищение, заставляло его лишь еще больше чувствовать себя грязным. И без возможности это отскоблить и соскрести, сколько бы он себя обмылком не тёр.

Или мочалкой жёсткой до багровых пятен. Рассказы бабушки в детстве лишь усугубляли ситуацию. Про чертей, что приходят мыться после полуночи, выпавший с печки камень, порог и прочую нежить. Стал взрослым, чтобы верить в подобные сказки, но его прадед в бане заснул и угорел. И это было мало похоже на сказки.

— А из них я и не приготовлю, знаешь ли, больно продвинутый вариант для такого простого обывателя, как я.

— Спирт, керосин, деготь? — предположил Денис, — Все равно оставляет вопросы, где ты это найдёшь. Ну, третье, по крайней мере.

— Сгодится из трех частей бензина и одной части, в качестве загустителя, моторного масла. Пробка не проблема, как и горючее, ментовская тачка вполне современная.

— Мне кажется там, как и везде, есть исключение, — Савицкий изогнул бровь, не понимая, что собеседник хочет сказать, потому даже обернулся через плечо, чтобы глянуть в лицо. — Если это дело рук Николая, есть ли резон спросить об этом Серафима, все равно же идём так и так? Хотя… А если его и он пособник? Или вообще только его.

— Будто бы одного из них оправдываешь. Не питаю никакого даже намёка на добросердечие Николая. Слишком много «хорошего», слишком много совпадений. Я через «Не могу» уже не могу. Я просто хочу, чтобы это кончилось. Понимаешь? — Вишневский кивнул, иного не оставалось, да и понимание было не только в его голове, несмотря на то, что черт поймёт, что там в чужой твориться. И то, есть подозрения, не понял бы и черт. Он видел то, что поглубже лежит и то, что ему все же обладатель решил показать, потому отмолчался.

Дальше мылись в тишине, поддав немного кипятка на камни. Волна жара расползлась, впитываясь в стены. Разговор угас сам собой. Вишневский подложил дров, приоткрыв подтопок спичечным коробком. Данил же намыливал ладони куском хозяйственного. Было б в этом и что-то уютное, если бы не обстоятельства.

Когда Савицкий вышел, то потянулся за сигаретой в первую очередь.

— Оля всегда так курила? — разрезал тишину Данил, выдыхая дым на лампочку.

— Не замечал. Но не больше твоего знаю, а что?

— Да нет. Просто размышляю, — о подменах он не стал уточнять. Многие же говорят, что влюблённость и любовь от сердца, но нет, все эмоции это мозг, соответственно, от головы. Везде одни подмены. — Факир был пьян и фокус не удался. А что за человек? — неожиданно спросил Савицкий, повернув голову к Вишневскому, пока полотенцем вытирал волосы.

— Какой?

— Ты говорил, что он убил человека, чтобы пойти в поход.

— Да, — не очень был обрадован Денис тому факту, что Савицкий об этом вспомнил. Не подумал, что уже может. — Но не наш поход, до этого в аккурат, должен был возглавлять Сергей Клинов, в области. Доказано не было, но мне его однокурсник растрепал, что он его толкнул. Он зашёл, а там кровищи и Гера пытается в чувство привести…

— С чего взял, что убил? Веришь на слово?

— А этого парня потом тоже не стало, его тело выловили недалеко от походного пункта, вниз по течению… А кто много знает, тот долго не живет и пусть это скинули на несчастный случай, зная предыдущий факт, в этом сомневаться не приходится.

Савицкого прошибло. Ваня. Ваню выловили близ берега.

В словах сквозь налёт столько всего сконденсировалось. Савицкий боялся раз опустив голову больше ее не поднять просто физически. Решил смолчать, разворачивая полотенце, тихо цыкнул.

Внутренние демоны, если не кормить по расписанию, могут напомнить о себе, да так, что и самому не понравится.

— Это что?

— Иголка? А чего такая большая и чёрная? — на находку глаза Вишневского округлились. — Руками не трожь ради Бога, — попросил Денис, когда только Савицкий хотел их и протянуть. Он тут же сделал вид, что не думал даже. — тебе кто полотенце дал?

— Взял со спинки, а махнул Долохов. А чего?

— Похожа на могильную, знаешь, с какими подклады делают. Втыкали в гроб с покойником, а потом в мягкую мебель, ну, если интернету верить… Ты куда?!

Photo on Unsplash

Продолжение: Третьего не дано

Предыдущая часть: Присказка

Начало: Чертовы пальцы

Автор публикации

не в сети 3 года

HARØN

0
Комментарии: 1Публикации: 61Регистрация: 17-11-2020

Хотите рассказать свою историю?
Зарегистрируйтесь или войдите в личный кабинет и добавьте публикацию!

Оставьте комментарий

два × четыре =

Авторизация
*
*

Генерация пароля