Поднять веки. Третьего не дано
Савицкий схватил предмет куском простыни. В неё был завернут на половину. Решительность приходила по мере того, как он приближался к дому, как кто-то отвесил смачный пинок и подталкивал в спину, чтобы он не передумал. Голова в это время была удивительно пустой, несмотря на то, что он почувствовал скачок давления в бане. Не возникло сомнений, что это Олиных рук дело. Как и то, что она не будет данного факта отрицать и что-либо делать в доказательство обратного. Шестое чувство почему-то отказывалось с упорством барана рассматривать возможность кого-угодно другого на роль недоброжелателя и даже услужливо подкинуло картинку. Отогнать ее не получилось. Чертовщина.
Правду говорят ещё в детстве старшие о шоколаде полом в шуршащей обёртке. Ведь и заяц, и курица пусты внутри. Не разочарование — просто факт. Разочарование в том заключается, что люди, любые люди содержат в себе эту черту пустых шоколадных фигурок, красивых с виду.
Вишневский сориентироваться не успел даже, только нагонял с отдышкой и тяжёлым осознанием, что, вот, промылись, а он уже от такой своеобразной пробежки вспотел. Как и не ходил вовсе.
— …Дань, я нашла у тебя это, объяснишь? — Вишневский начало диалога не застал, заходя на кухню наперевес со всеми их вещами, что сжимал как попало, кучей.
Увидел лишь застывших друг на против друга Савицкого и Рыкову.
— Встречный вопрос. Это в бутылке было, твоих рук дело? Или не рылась в моих вещах?
— Выпала просто из ветровки. Ты же как попало кинул, сложить я хотела и все. И я впервые вижу это, — на демонстрируемый предмет Рыкова покосилась с недоверием. Денис, может, даже и поверил бы, если б не странная ухмылочка в конце. Данил кинул иглу на стол.
— А чего объяснять тебе? — Савицкий сложил руки на груди, вскидывая подбородок. Она промолчала, раздумывая пару секунд.
— Это книга по чёрным обрядам.
— А ты-то откуда знаешь или все же?… — выгнул бровь Данил, глядя на девушку уже с откровенным недоверием. А сама Оля отметила, будто не может противится внутреннему чувству, что не даёт ей соврать.
— Так прочитала, она же на странице открылась определённой, а тут заговор на смерть на змеиной коже.
— Ты понимаешь? Вот это удача, — засмеялся Савицкий с иронией. — Там ещё одна была…
— Про сущности. Подселение, — не то, что рукой рот зажать себе хотелось, но ещё и с мылом помыть хорошенько. Чертовщина какая-то, что собственные слова не подчинялись сигналам мозга, равно как и беспокойные руки.
Речь не дал продолжить, зашедший так не вовремя, Серафим. Пёс, как чуял. Прямо анекдотично, мол, не хотели испортить? Хотел, даже старался. Савицкий скрипнул зубами.
— Я слышал вы по делам собираетесь, — сухо поставил перед фактом мужчина, потому что интонация его не звучала ни сколько вопросительной.
— Не сегодня, — расторопно сориентировался Вишневский, дабы выкрикнуть, буквально, первым. Данил-то сейчас не то, что в горящую избу пойдёт, ему море по щиколотку. Главное только в этом моменте в луже не захлебнуться. — Сегодня мы устали.
— А вы что-то хотели? — у Дениса начинала трещать голова. Легче было убиться об стену самому, чем дальше смотреть, что Савицкий творит. Он понимал всю нелогичность происходящего и хотелось Данила отдернуть и спросить, чего ему все неймется. Будто приключений мало. Стратегически не видел никакой выгоды.
— Попросить вас о помощи.
— О услуге, — уточнил Данила дождавшись чужого настороженного утвердительного кивка, расплываясь в гадливой улыбке. — Услуга за услугу.
— Данил! — чертыхнулся, тут же срываясь на мат Вишневский.
— Всю жизнь зовусь. Так что? — обратился парень, взгляд не сводя с лица Серафима и, казалось, тот смотрит точно также. При желании, как и при радио, настройся на нужную волну, так и мысли чужие услышит.
— Что ты хочешь? — поинтересовался мужчина, сверкнув глазом. Вишневский с изумлением отметил, как тот посвежел, расплываясь в ухмылке, даже пришлось тряхнуть головой, чтобы удостовериться в том, что кажется.
— Правды.
— Ну, будет тебе правда, — неожиданно легко согласился Серафим, не сводя взгляда с фигуры его друга. Гипноз, если об этом так сказать было можно, работал в обе стороны, по-ощущению.
— Правда вперёд, верно, Ульяна? — спросил Данил и Денис поднял взор на Савицкого. Тот был бледен, и во взгляде его плескалось что-то ему совсем инородное, чуждое.
— Меня Оля зовут, — рыкнула девушка сквозь зубы и стало более, чем не по себе… Стало думаться Вишневскому, что вокруг него массовое и коллективное сумасшествие началось. Хотя, ебанутым нет покоя — то одно им, то другое…
— Че? — огрызнулся Савицкий. — Ну, я так и сказал, чего не так?
— Ты меня Ульяной назвал.
— Не было такого! — в полной уверенности проговорил Данил, смещая объект своего интереса с Серафима, которого эта ситуация не забавляла, он лишь мерно переводил взгляд с одного парня на другого, потом на девушку и наоборот.
— Он назвал тебя по имени, — произнёс Серафим, лукаво улыбнувшись. Савицкий хотел было даже картинно удивиться на это, но сдержал себя. Был уверен в себе и невозможности чужой помощи. Он сверкнул глазами, может, послышалось? Не оговорился? Целенаправленно и злонамеренно слишком. За собой знал, но это тот случай, когда встал и не сдвинешь бульдозером. — И какая же правда тебя интересует?
— Нас, — вклинился Вишневский, вспоминая, что с формулировкой вопросов у них явные беды.
— Я с ним договорился. Пусть он и формулирует, — осек тоном, не требующим возражений. Савицкий усмехнулся. Выглядело, как один из пунктов договора с дьяволом, где пожать только горящую в адском пламени руку. Хотя ныне демоны умнее — у них есть бланки и подписи.
— Почему нас восемь, если нас должно быть семь?
— Вывернулся красиво, — раскатисто рассмеялся Серафим.
— А вы красиво расскажете.
И он рассказал, что головы Николай собирает.
— Головы? — утончила подошедшая к моменту диалога Милена. А руках ее был какой-то зачахший фиолетовый цветок в низком горшке.
— Людские. Не пугайтесь. Впрочем, вы уже и не должны, это лишь поголовье уже мертвого стада. Как скота. Потому что чистых не принимает это место, становясь борделем с самой разной грязью под видом чего-то иного под ногами. Цветочки.
Надо семь плюс один. По смертным грехам. У кого по горлу перочинным ножом, одно лишь понятно — ничего не будет хорошо. Как старое убеждение, что поросло наростом извести и гипса, а в прожилках сочится клей. Осталось ему всего двое. Хотя номинально живых было больше. Сказку о живых и мертвых завёл, пойдя на право, хотя налево сказки полагались, но здесь работало гоголевское зеркало. Мертвое, как могло само жить, так в него могло быть и вселено, ежели не обезглавлен труп. Да и то, не приговор. Приговор — сожжение, или когда ничего не остаётся. Тогда бесплотен дух вождя, ибо вождём именовали душу. Таких и подселяют. Невольно у Вишневского мелькнула мысль о Лёне.
— Не удалось ему за вашего друга поиграть долго, не думал, что вы так удружите в своих мыслях, — тянуло просить, что мужчина имеет ввиду и кого. Но Савицкий рационально сделал предположение, что он о Лёне. Ибо о Гере это звучать в контексте того, что они хотят его замочить, будет не странно, но не ляжет, потому что имеет под собой будущее время. — А Николай заматерел. И на тебя глаз положил, Данила-мастер.
Его мастерство ограничивается волшебной палочкой из говна и магией из палки. Он усмехнулся не без самоиронии. Насмешка судьбы.
— Либо убьёт, либо волю передаст, ждать тебе третьего не дано, а до того недолго, с приветом жди. Порог этого дома лишь грань.
— Между миром живых и миром мертвых? — смехом поинтересовался Савицкий, что впервые почувствовал, что дышать ему стало легче. Вот так, сидя будто бы один на один, как при партии в картишки, где на кону жизнь человека стоит.
— Все мы тут уже покойники, окромя тебя. Между былым и будущим.
— Мне надоело, — сквозь зубы произнесла Милена. — Что за чушь?! Мы не умерли! Никто из нас не покойник!
— Не обязательно для этого умирать физически, — засмеялся скрипуче и неприятно Серафим, взглядом заставляя девушку обратно сесть. — Ты покойник морально, — он указал на Вишневского и Данил несколько потерялся в лице. Он догадывался, что на Дениса лёг именно отпечаток зависти, но предпочитал думать, что ошибся. Не думал, что и впрямь прав. — Как тебе, нравится лидерство? Рад? Тебя всего сожрала зависть. А тебе, каково спать с парнем в отношениях, блудливая, с Егоркой развлекаться, он-то до блуда, нечисть, ненасытен… Правду всегда слышать неприятно, верно?
— А что вы не поделили-то такого с Николаем? — вклинился Савицкий. — Вы же лучшие друзья?
— Мы и друзья? Насмешил, — к жестам мужчины приклеилось в сознании присутствующих что-то богатырское, святогорское. Он басисто засмеялся, — мы братья по крови. Одной. А чего не поделили, то у него и спроси, мой лимит правды себя исчерпал на сегодня. Охотник он до ворошения прошлого. Но скажу так: ежели пойдёте в ночь на Пальцы, он своё возьмёт, нужна вам кость-невидима.
— Че?
— Кость-невидимка, помогает стать невидимым, находят ее в разваренной черной кошке, — проговорила сдержанно и негромко Рыкова. — Это старинное колдовское средство.
— Оля вам в этом точно поможет, правда? — у Данила промелькнула мысли, что Ульяной он назвал ее не просто так. Было во взгляде Рыковой иное, совсем ей не присущее. Сила. Мощь. И слова Серафима только крепили в нем эту мысль.
— А вы давайте, не стесняйтесь, каждый по своему бает.
— А Егорка вас все уж поведал и без меня, — уклончиво отозвался Серафим. — Он явно мстить пришёл, а не в нарды играть. Глупец. Глупец обиднее, чем дурак в иной раз. Я черноту чую, не выйти мне живым, если уступлю, как и ему, ежели пойдёт дальше. И вам тоже. А сделаете, как я скажу, попробуем вас отсюда отослать живыми, да миром решить.
— С чего такая забота?
— Не хочешь живым вернуться домой? — скептично выгнул бровь Серафим.
— Хочу. Но настораживает, что вы так легко хотите отправить.
— Почему легко?
— А разве нет? — закатил глаза Вишневский.
— Нет ваших голов — он лишён возможности прибрать к рукам власть и притязать на неё. Соответственно, моя сохранена. Меня так просто не взять, а без этого, как без волшебной палочки фокусник и в ваших интересах это тоже есть.
— Мне нужно будет ваше ружье, — усмехнулся Савицкий. — Я знаю, что оно есть.
— И зачем же? — осведомленности мужчина был не удивлен, даже обрадован. Но вид его говорил о том, что просто так он не отдаст нужный предмет. Кто делает что-то просто так не иначе, как лох.
— Я в лесу медведя встретил, не хотелось бы в лапы к нему попасть, — засмеялся Данил, опуская голову вниз, из-за чего взгляд исподлобья стал ещё более острым.
Лицо Серафима перекосило при упоминании животного на доли секунды. Савицкий знал на что бить и, что делать это надо было прямо в лоб, без иных ухищрений и танцев с бубном. Мужчина молчаливо, согласно кивнул после паузы.
— Дань, я не верю ему, — недружным хором отозвались все присутствующие на разный манер. Не сговариваясь. Савицкого напрягло почему именно к нему обращались с подобным мыслительным, он был точно из тех людей, кто ничего на эту информацию дельного не ответит и уж тем более не успокоит. Но даже смеяться не тянуло.
— Я никому не верю, кроме себя, чего и вам, того же, советую, — произнёс Савицкий, выпуская струи дыма через рот, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу. За окном сгущались чернильные тучи, что ни разу не прибавляли ему радости жизни.
— Рот закрой.
— Что? — повернул голову на Вишневского Данил синхронно с девушками. Хорошо, что колдун отошёл за этим самым ружьём, хотя мыслей о том, что если он не знает, то не узнает потом, не было.
— С чего ты решил, что жизни других можешь подвергать опасности?
Я не пойму никак тебе чего все надо?!
Photo by Hundankbar on Pixabay
Предыдущая часть: За каждым грешок
Автор публикации
