Поднять веки. Место встречи

173
0
Поделиться:

Пуля просвистела мимо Савицкого, и он лишь краем глаза видел колыхнувшийся поток воздуха. Старое пороховое ружьё дымило. Данил улыбнулся. Голова ощущалась футбольным мячом, по которому пнули. И это был гол в свои ворота. Он зажмурился на мгновение.

Выстрел был предупреждающим более, несмотря на все вышесказанное, чем целенаправленным. Лучше длинная живая очередь, чем короткая автоматная, а то, что выстрел… Ну, и паника на фоне горящих болот.

Пуля должна была попасть в дерево, но попала в пряжку ремня Савицкого. Милена громко выругалась, не в силах закричать от сковавшего шока. Не проверила же даже по глупости на сбитость прицела… Рикошет попал в Регину.

Та неверующе посмотрела на расползающееся багряное пятно на грязно-коричневой кофте. Боль прожгла рёбра болью и девушка практически беззвучно повалилась наземь. Лишь листья зашуршали под ногами.

— Ч-что?! — проговорила тихо Милена, точно этого не могло никак произойти ни при каких обстоятельствах. Вместо того, чтобы откинуть ружьё, она лишь подтянула ствол к себе. Лицо ее исказилось гримасой боли. — Нет… Этого не может быть! Нет, нет, нет…

— Ружьё детям не игрушки, отдай сейчас же, — Савицкий демонстративно протянул руку со смешком.

— Черт с два, больной ублюдок! — Милена взмахнула прикладом, но не ударяя по руке, давая возможность перехватить, что Данил и сделал. Она отошла на пару шагов. — Это из-за тебя!

— Савицкий!

— Что опять «Савицкий»? — закатил глаза Данил на реплику Рыковой, клоня голову набок. Он повёл плечом, выпутывая непослушные ноги из расстелившейся сизой пелены тумана, опоясавшего щиколотки кандалами.

Градусы повысились не только в их переговорах, но и стало необъяснимо жарче.

— Регина, черт… В живот, — Вишневский уже сидел на корточках около девушки, которая обеими руками зажимала рану. Она подняла на него взгляд. Савицкий готов был об заклад биться, что так и выглядят люди, которым начертано на роду было умереть ещё давно, но они почему-то на данный момент ещё живы. Не выживет. С каждой секундой он все больше укреплялся в этой мысли, — такими темпами она умрет от кровопотери… А обратно…

— Я сейчас чуть-чуть… И я смогу дойти, — Савицкий на реплику девушки усмехнулся. Люди до последнего цепляются за свою жизнь, даже когда все уже прозрачно понятно. С такими-то ранениями долго не тянут, лишь протягивают ноги. Не жалко.

— Обратно не вариант, — вскинула руки Рыкова, пресекая отрывистые мысли Вишневского. Паника была худшим другом. Она внимательно всматривалась в непроглядные, стоящие забором, ели. Сквозь них свет-то белый виден еле-еле. — вариант только один.

— Нет! — замотал головой Вишневский. Он, будучи лидером среди равных, все равно чувствовал ответственность. Это было последнее, чего он хотел. Савицкий закатил глаза. Не было смысла говорить о том, что это надо принять, как факт. — Ты говоришь так, будто она умрет!

— А она умрет. Вы не поняли ещё? Мы все здесь сдохнем!

Данил не поразился своей чёрствости. Хотя никогда у него на глазах людей не убивали, да и не было того, что могло бы оправдать его спокойную флегматику. Ещё и с его участием, что сыграло не последнюю роль. Эмоции отключились, как телефон, который бывало разряжался до нуля, а зарядку на пары с собой не взял по глупости.

— Регина, — Данил опустился перед девушкой на корточки. Он отвёл ее прядку волос назад, и из-за этого она дёрнулась всем телом, точно обжегшись. Савицкий поднял ее голову за подбородок, чтобы посмотреть глаза в глаза. — посмотри на меня, кем был твой дядя? Кем был Николай?

— Колдуном.

То, что он не был обычным человеком у Данила давно в голове сошлось. Он раздраженно рыкнул.

В нескольких метрах замертво с громким жалобным «чириком» упал воробей. Данил не был до конца удовлетворён ответом, но стоило только ему открыть рот, как рядом с ним упал ещё один.

Лопатки под футболкой девушки заходили из-за влажного кашля в себя.

— Ну! Ты же знаешь! Ты же знаешь ещё что-то! Ну!

Регина качнула головой отрицательно. По подбородку ее побежала струйка крови.

— Ночь Сварога кончится когда Выньнияну поднимут веки… — проговорила она тихо-тихо. Савицкий даже не был уверен проговорила ли или это ему послышалось, как мысли в голове.

Как будто воробьиная-рябинная ночь из бабушкиных сказок, что бывает раз в семилетие… Девушка закрыла глаза. На встряхи плеч со стороны Вишневского она не реагировала. Больше не реагировала.

Тут же воздух разрезал ещё один выстрел. Пуля просвистела где-то между деревьев, но будто и за ухом. Как кто-то целился с очень большого расстояния. А то, что целились в кого-то не осталось сомнений — они не рассредоточены и находились одной кучкой даже не в паре метров. И повторный выстрел не заставил себя долго ждать.

— Что это?

Данил дёрнул Рыкову за плечо на себя.

— Начало охоты.

Стоило только Савицкому это проговорить, как просвистела еще одна пуля.

— Мы же ее не можем бросить! — отрицательно качнул Вишневский головой.

— Можем, — перебил решительно Данил. Он заметил в парне перемены: взгляд его потускнел, лицо побледнело, казалось, он не может найти баланса со своими внутренними ощущениями и эмоциями, и они лезут наружу, не спрашивая. Голова его была все равно повёрнута в сторону Регины и пути назад. Как будто можно вернуться и что-то исправить. — ей уже все равно, а из нас сейчас решето сделают! Хочешь… Чтобы заместо одной тут все лежали?

— Мы не сможем уходить вечно! — фыркнул Вишневский, однако позволил себя поднять и даже подогнать в спину. Решение Савицкого все молчаливо понимали, приняв, как логичную необходимость.

— А вечно и не надо. Мы уходим до той поры, пока он нам даёт уходить, лес — это и препятствие и помощь лишь наполовину, главное пересечь тут просеку, — потому что у них пока есть маленькое преимущество, а там они будут, как на ладони, даже ближе.

Глухие стены колючего кустарника не давали прохода. Но, удивительно, девушки даже не ныли. Савицкий и сам бы не заметил того, если б не понял, что ему щеку рассекло.

Глаза не могли определить верное направление движения, будто все в поволоке. Он уже понял, что не захочет Николай, а он не захочет, чтоб они ушли, так и не уйдут. А глаза, впрочем, чаще, чем остальные органы чувств обманывают. Даже мысли врут.

Он зацепился за корягу. Постепенно его начало напрягать, после череды выстрелов, затишье, но предположения касаемо этого Савицкий высказывать не собирался. Обошёл дерево по кругу, чтобы не потерять равновесие.

Мысли путались. Ни до того, когда того гляди провалишься в яму или зацепишься за корни деревьев.

— Участок? Он разве должен был быть не с другой стороны леса?

— Какая разница! — подогнала Милена Вишневского, увидевшего низкое здание из белого камня в лучших традициях присваивающего себе все и вся раннего Союза, когда союз ещё был Союзом, а не одной Москвой.

— Один е…т, другой дразнится.

Савицкий не пестрил остроумием, скорее, просто заполнял устанавливавшиеся паузы и это… Даже не раздражало. Разряжало, на удивление.

И, действительно, они вышли к низеньким рядочкам старых домов. Какие-то из них были в сносном состоянии, какие-то заколочены и разрушены. В любом из них никто из присутствующих не захотел бы жить ни под каким предлогом. А чем ближе они подходили к ним, оставляя за своими спинами лес (ей богу, дети подземелья), тем дальше они становились. И с края, как в той поговорке о хате с краю, был участок. И он никуда не отдалялся.

Повеяло могильным холодом. Он забирался сквозь рёбра внутрь организма, расползаясь чёрным страхом и тупым осознанием неизбежного.

Выбора особого, кости свои чуя, не было, и решение пришло быстрее, чем они могли подумать. Где-то над головой совсем низко програели галки.

Пуля свистнула рядом, чудом не задев руку Рыковой, которая висла на Вишневском. Савицкий на секунду опустил голову. Тоже повиснуть бы и все, да хоть на ближайшем дереве. Смотреть было противно.

Милена сломала приклад надвое. Пара секунд и снова закинула до щелчка, вглядываясь в лес через мушку.

— Идите, я прикрою.

— Лен! Не дури, пошли, мы не отстреляемся, — дёрнул девушку за руку Савицкий, но та отмахнулась, лишь сильнее прижимая к себе оружие.

— Человек один. Немного людей. Не череда выстрелов. Я хочу знать по чьей вине…

— Да понятно по чьей…

— Я хочу в него выстрелить. Покончить с этим, — перебила девушка, выстреливая в тёмную малахитовую зелень леса, который сгущался над головой страшнее, чем в русских сказках.

— У тебя не выйдет. Он же колдун!

— Я не верю в колдунов, я верю в серебро, а не в свинец, — медленно, выделяя каждое слово, произнесла Милена, не поворачивая головы на Савицкого, и тот махнул рукой.

Глупая. Неисповедима людская глупость, особенно, перед лицом самой с косой. Не маленькая, да и переубеждать он ее не обязан. Ребята уже зашли в участок. Ничего удивительного в том, что семеро одного не ждут. И плевать, что их ровно пятьдесят на пятьдесят.

Хотя оставило осадок. Будто им резко, ни с того, ни с сего стало друг на друга наплевать. И больше, по ощущению, напоминало кашу со множеством неприятных комочков, которую тебя заставляли жрать перед школой рано утром. С яслей детского сада. И ты все это хаваешь, хаваешь, как дерьмо по телевизору и в жизни, потому что слаще морковки и не ел. А что после этого Тульский пряник? Было хорошо, станет еще хуже.

Ночь Сварога. Все людское существование — одна большая ночь небесного Сварога. Страх завладел людьми, порождая убийства, насилие, суд… Страшнее, самосуд. Ибо не все его заслуживают, несмотря на то, что никто из людей в детстве бы не сказал, что хочет стать ЭТИМ. Чем он стал. Воспитание закладывало другое. Но у человека есть только человек и его отражение в зеркале. И себя не обманешь. А закрытые веки — собственные глаза, которые тебе никто никогда не откроет, чтобы ты не смог видеть ту созданную реальность, которая не совпала с тактильными ощущениями жизни наощупь. Не совпала с запахами и вкусами. С твоими ожиданиями.

В такие моменты приходит палач. Он не ждёт пока все закончат разговаривать и не дожидается своей очереди, чтобы снова подать голос, что к тому моменту станет далёким эхом. Он говорит сам. Сам.

Савицкий прошёл вглубь. Типичный ментовский участок в старой, богом забытой, деревне. Хотя, нет, врет, — нетипичный. Низкий, каменный и, видно, не единожды крашенный. Он совсем не похож на специально отстроенный для муниципалитета или на обитую криво бытовку. Именно такие ассоциировались у Савицкого с милицией с детства. Скорее всего, в прошлом, и не был участком этот «Участок», просто советская власть решила, нежели растаскиваться каменное добро богатого наследия империи на стройматериалы, отвести зданию этот незавидный удел. Выморочный.

Внутри он был гораздо больше, чем казался снаружи. Но являлся не менее промозглым, чем воздух на улице, тут холод сочился будто бы из стен. Был замасленным. Удивительно, но в сериалах по «России 1» не всегда врут. Хотя, они бы и не попали в такую ситуацию, будь все, что там показывают, правдой хотя бы на половину.

Вишневский и Рыкова к тому моменту стояли по разные стороны одного окна. Игра должна потерять одного игрока, ибо не бывает трехколёсного велосипеда. Он либо имеет два, либо четыре колеса. И много поломанных спиц.

Милена отходила спиной, прислушиваясь к любым посторонним звукам, а лес будто бы с ней и вовсе играл в «Марко-Поло». Она вертела головой, оглядываясь. Совсем скоро она оказалась у стены. Выстрелы на время прекратились, но стоило ей пройти импровизированную черту, какой-то чертов угол, как выстрелы послышались одним за одним.

Близкая дистанция, но никого и ничего не видно в дымке пепельного тумана. Лес — прекрасный защитник, удивительно, нечисти и нечистых. Стражник добра на службе осатаневшего зла. Здесь, как у Гоголя — зазеркалье.

Милена присела за небольшую кадушку синего цвета. Пули отскакивали от рассыпанных по дороге мелких камней. Создавалось ощущение, будто несколько людей одновременно стреляют в одно место, потому что это не мог быть один человек. Скорость перезарядки. Но и это не дробь.

Данил понял, что ее надо было вытаскивать. Сама не выберется. Она же тоже видит видения. Поведение ее стало суетливым, а жесты дёрганными, отрывистыми, словно игра в гляделки с кем-то. Милена постоянно оглядывалась, как будто ее окружила невидимая стая волков. А сам Савицкий же убедился, что очень сложно отделить от реальности то, что сжирает тебя изнутри, как чума. Наваждение. И если она начнёт беспорядочную пальбу, а у них оружия, кроме ее ружья, нет, то это будет просто финиш.

— Ты куда?! — дёрнул Савицкого за руку Вишневский, который прекрасно понимал, что пятисекундное прекращение стрельбы это лишь затишье перед чем-то более масштабным. — хочешь, чтобы тебя задело?

— А ты хочешь бросить ее, умеющую стрелять, и наше оружие там?!

— Милена иди сюда, хватит! — прокричал Вишневский, осторожно высунув голову, чтобы по ней не получить. А-то заработает себе перевёрнутую пятиконечную и не во славу призрака коммунизма. Савицкий чертыхнулся, но не обратил внимание на столь несвойственное Денису высказывание.

— Ребят, там…

Рыкова не успела закончить предложение, махнув рукой в сторону внутреннего двора, как при короткой перебежке в Милену попали. Плечо забагровело сразу. Она пошатнулась. Верным было падать, но стоило только Рыковой попытаться что-то ещё сказать, как в ответ в ещё не упавшее тело раздалась череда выстрелов. Несколько маленьких фатальных толчков, достаточных, чтобы завершить начатое.

Настолько даже привычно и невыразительно, что Савицкий лишь смотрел немигающим упёртым взглядом на это.

— Нам надо валить отсюда, не знаю как, но надо валить, иначе перевалят всех нахер. По одному или вместе, — засуетился Савицкий, проходя внутрь и выдвигая разные ящики столов в поисках пистолета или чего-то под руку. Он не настолько ещё пока ебанутый, чтобы грудью под пули за ружьём. Это же участок, тут должно что-то быть кроме камер и бечевки, намекающей повеситься.

— Су…а.

— Даже и не думай ты идти, если ты не сдохнешь, я убью тебя вот этими двумя руками. Она свой выбор сделала, а я не дам тебе, — Данил выразительно посмотрел на Вишневского.

— Ты же это видишь, да? — Вишневский смотрел за последними судорогами беспомощно.

— Вижу, и чего? Также хочешь? Мы даже его не видим, как ты будешь играть в «Догони меня кирпич» вслепую?

— Ребят, — громко прокашлялась Рыкова, привлекая к себе внимание. — там машина на заднем дворе, ключи же где-то тут должны быть?

— Е…ться, не подняться, везение, — засмеялся Савицкий. Это точно издевательство. Перед смертью не надышишься. А сколько помнил всего в голове, так был ровно уверен, что легче сесть и ждать своей кончины.

Как блесна, еле видимая в зелени цветущего пруда. И ты ниточкой на палочке ловишь рыбу в луже, как когда-то это делал отец и дед на пруду. Потому что в твоих масштабах и лужа может быть прудом. А потом ногой в ботинке прямо в неё.

Савицкий поднял голову после безуспешных попыток прочистить ящики в поисках нужного. Взгляд его тут же наткнулся на несколько связок ключей. Только они были не все похожи на машинные. Он сгрёб их в одну большую звенящую охапку. Ключа от всех дверей не существует.

— Давай ты вперёд. Я пока тут, — обозначил коротко Вишневский. — Посигналите и подъедете, а я к вам сразу заскочу.

— Не бери на себя много, давай я прикрою зад, — предложил Савицкий.

— Иди.

— Не доверяешь?

— Ладно, черт с тобой, не до разбирательств. Я буду страховать спереди. И там, и там вряд ли сможет палить.

— Только… Кто за рулём? — спросил Савицкий.

— Я.

— Отлично, а сейчас… Не ори, я хочу ружьё подъехать забрать, — поставил перед фактом Савицкий, когда уже прильнул осторожно к стене, за выступ.

— Ты ополоумел?! — тут же разъяренно взмахнул руками Вишневский.

— Сказал же, не ори. Либо же ты заберёшь, а я отвлеку, только машина советская, скорее ближе к бронированной, чем нет, в отличие от меня, учти. Я-то не непробиваемый.

— Ты не дури давай, и не «ля-ля».

— У нас руки голые против черт пойми чего, — Савицкий тыкнул обеими руками Денису в грудь. Это было похоже не на акт агрессии, а на просьбу послушать в кои-то веки.

— А если патронов нет?

— А если есть? — парировал Данил. — Давай мы сделаем раз, как я сказал. Хоть раз.

— Да если бы ты не сказал, хуже только то, что мы тебя послушали в этот самый «Раз», ребята бы были сейчас все живы! Регина и Милена так точно. Сказали же не соваться, но ты о себе же думаешь, куда… Ничего мы не делаем, мы уезжаем отсюда, — если первая часть речи была похожа на плевание желчью, брызги которой хотелось бы стереть с щеки с демонстративной брезгливостью, то вторая часть обдавала холодом. Завистники, как какой-то определённый тип деструктивных людей, почти всегда все перекладывают на других.

Если Савицкий не хотел, с ним достаточно тяжело было поругаться, но поругаться, чаще, он был никогда не прочь. Это, как тренажёр.

— Наконец, ты признал необходимость этого, — не смог сдержаться Данил, чтобы не кольнуть этим. — И перестань, ты прекрасно знаешь, что моей вины тут нет. У всех был выбор идти или не идти.

Вишневский хотел ответить что-то про перекладывание ответственности, но не для подобной ситуации такие разговоры. Махнул рукой. С ним диалог, как бить в закрытую дверь и то, дверь кто-то ещё открыть может.

Савицкий решил ещё посмотреть нижний спуск, пока представилась возможность. Не более пяти минут. Он был в надеждах все же найти что-то под руку, кроме голого энтузиазма и не то, чтобы сильного кулака. Парень приметил старую дверь, стоило войти.

Лестница была рассохшейся и страшной, не угадаешь упадёт он или нет. Не стремянка и на том спасибо. Само помещение больше напоминало типичный деревенский погреб с уходом вниз, только большей глубины. На железном столе, похожем на каталку в больнице, лежала неровная стопка бумаг, которые Данил по неосторожности задел.

И он бы на это не обратил внимания, если бы прямо под ноги не свалилась фотография, отлетевшая с дела Лёни. Синяя скрепка скрылась где-то под столом, в тени, куда тусклая лампа не добиралась. Савицкий не поверил сначала, но после подхватил и папку, и вложенную медицинскую карту. Точно — Лёня. Сто пятьдесят восьмая статья, часть пять. Мошенничество. Из медицинской карты выпало свидетельство о смерти, датируемое парой дней ранее.

Данил смял его с силой, засовывая в рукав кофты, чтобы не мешалось. Плохие игры. Как в дурацкое телешоу. Личный морг. Он порылся в разбросанных бумажках руками ещё немного, в поисках ещё чего-нибудь, связанного со случившимся. Интерес брал вверх, но Савицкий так ничего больше и не нашел. Ни о ком. Ни ответ на вопрос о мошенничестве. Лишь незнакомые имена и фамилии. И все неизменно мёртвые. Данил думал, что уже превысил лимит страха.

Савицкий был уверен, что Вишневский его не послушает, и они сразу дадут по газам в прямо противоположное направление. Время было. Невидимая угроза тоже была. Данил, однако, верил глазам. Они боятся, а руки уже делают и это он заметил, когда медленно приближался к оружию и уже дотянулся до него, как будто в трансе.

— Садись, твою мать!

Исполнив задуманное беспрепятственно, Данил улыбнулся, захлопывая с громким ударом дверь.

Машина, на удивление, не увязла в густом тумане и завелась сразу же с оборота ключа, поехала и того плавнее. Он ожидал меньшего от груды металла. Вишневский круто развернулся, наезжая задом на беспорядочно лежащие посредине дороги куски шифера, вдавил педаль газа в пол.

— Главное за черту выехать…

— Где она хоть знаешь? — поинтересовался Савицкий, развернувшись корпусом назад, чтобы видеть, что осталось позади них.

Даже если он и пытался что-то сказать информативное или поинтересоваться чем-то ближе к миролюбивому, с его поганого языка это звучало всегда, как очередная попытка докопаться и придраться. Дурной язык. И сам он дурной.

Вишневский не знает. А Николай им говорить явно не собирается. Тот растворился в пыли, тьме и духоте, как кубик сахара в чае.

— На въезде, предполагаю.

Чем больше Савицкий вглядывался назад, тем больше убеждался, что что-то неощутимо меняется. Может, даже незримо… Но внутреннее чувство расползалось обреченным стоном. Как картина «Женщина дождя», на которую, чем больше смотришь, тем больше кажется, что что-то не так.

И Савицкий бы удивился, если бы все у них шло и дальше так гладко. Ментовский «Уазик» заглох не доезжая остановки.

— Не заводится… Стартер на этой развалюхе, похоже, полетел. Да точно…

— А чего делать? Как его… Его же можно починить? — спросила тихо Оля.

— Если только разбирать, — ударил по панели Вишневский, ещё раз безуспешно провернув ключ зажигания. Машина закряхтела, качнулась и снова заглохла.

— Долго?

— Долго, не вариант заниматься. Выходим, — метнул быстрый взгляд на зеркало заднего вида Денис, после на боковое, и распахнул дверь машины.

Они вышли втроём. Савицкий поплотнее укутался в кофту. Есть череда верных решений, но есть ли череда неверных решений? Теперь не сомневался, что не только есть, но и регулярно повторяется, как старая пластинка.

Он не стал возражать за выбранное направление. Данил посмотрел на скудный запас сигарет в помятой надорванной пачке, где лежала в углу перевёрнутая и ещё пара.

Рыкова оглядывалась по сторонам с плохо скрываемым страхом. Денис был бы и рад ее успокоить, но было нечем, даже на словах.

— Я отлить, — поставил перед фактом Савицкий.

— Далеко не отходи, — тихо сказал Денис под смешок парня.

— Я стесняюсь, можно подумать.

— Можно подумать, что ты просто топографический кретин, потеряешься и обратной дороги не найдёшь.

— Хорошо грибов в лесу не нажрусь, я ж кретин не только топографический…

— Вы так спокойно это все обсуждаете… — скривилась Оля, будто прямо перед ее носом несколько раз взмахнули трупом насекомого.

— Так чего, сходишь со мной? — парировал Савицкий, дёрнув бровями, игнорируя слова девушки. Он отходил постепенно чуть в сторону. Дело пяти минут, даже меньше, или инструкция о том, как отвадить человека.

Он не забыл ее реплику тогда. Не держал в голове специально, но она была навязчивой, как некогда крутившиеся в голове мысли, которые заменила вата. Причём не лёгкая, а свалявшаяся, желтая, от времени жесткая, как отсыревший кусок синтепонового диванного матраса.

Денис решил, что толку связываться с Данилом нет. Не особо хотелось поддерживать сомнительного рода каламбуры, которые казались забавными, наверное, только ему. Флегматично, как посиделки с незнакомцем с соседнего балкона, который оказывается живет там пять лет и предлагает ловенбрау.

Вишневский внимательно присматривался к окружающим кустам и деревьям не такого далёкого леса. Герой, идущий сквозь лес один не такой редкий в действующих лицах романов. Неизменно побеждает царя леса. Хитростью, мудростью. У них же наоборот. Русские сказки всегда были страшными. Лес гораздо ближе, чем кажется. Это отметил Денис с поразительной внимательностью ещё раньше. Оставаясь на месте, у него создавалось ощущение, что тот тянет к нему свои лапы и медленно приближается. Обман зрения. Самообман. Голову рассекло, но не скудоумием или лоботомией.

Денис бросил взгляд в боковое окно машины, когда разворачивался, решая тоже перекурить, пока позволяло время. Шок начал спадать. Иначе его мозги на красивой тарелочке с золотой каемочкой можно бы было подать к столу в красивой сервировке, а из его головы сделать кубок для распития зелий за здоровье. Ворон взмахнул крыльями, беззвучно вспархивая под самые макушки елей. Вишневского поразило то, что он увидел в отражении, стоило ему опустить глаза.

Окружающее пространство было уходящим вдаль серебряным зеркальным коридором, битым стеклом, отражающим иную реальность. Чёрная полынь стелилась ковром под старыми корнями темно-синего леса, где пики елей подпирали небо. Стоящая Ольга отражалась также иначе. Вместо джинс и ветровки в зеркальной поверхности виднелось чёрное платье с гранатовыми вставками до пят, и сам силуэт был величавее. Волосы не аккуратно собраны, а по-волховски разметаны. Была в этом атмосфера славянских легенд и колдовская завораживающая красота, которая не давала отвести взгляд от происходящего. Под синими, налившимися влагой, тучами завихрились в чёрный ураган птицы. Хотя на яву их не было и в помине. Вот уж кисельные берега да реки молочные. Лишь у огненных кустов красной дикой смородины трупы воробьев. Отражение Рыковой вразрез бездействию и недвижимости, обернулось и улыбнулось Денису чёрными пустыми глазницами, кровоточащими гудроновыми слезами.

Она ведьма. Абсолютно точно.

Вишневский не заметил, как нечто, некогда бывшее Олей Рыковой, приблизилось. Стоило ему моргнуть, как ее силуэт приближался. Не на много, незримо почти. От неё было лишь фантомное ощущение холода, какое бывает от людей, которым вскоре придётся умереть. Другая девушка в кленовом сухом венке с вплетением гроздей мелкой рябины выглядела самоуверенно. Ее свисающая челюсть с рядом практически идеально сохранившихся зубов растягивалась в улыбке. Он, точно загипнотизированный, не мог оторвать ноги от земли. Тело сковало то ли по ее желанию, то ли страхом. Парень мог лишь часто дышать и стараться не моргать. Глаза зарезало. Если не можешь выбрать, кинуть монетку — лучшее решение. Если результат не нравится, значит человек уже сделал выбор. Ему даже и этого не предоставлено. Ощущение страха накатило и разлилось обжигающим теплом по груди…

Нет. Это разлилось не тепло. Это вишневое пятно горячей крови разлилось на серой футболке, пропитав собой ткань. Под ладонями, которые тут же опустились на рёбра, была неприятная липкость и влажность. Нож вонзился в тело парой коротких ударов. Но теперь был отброшен на заднее сидение, испачкав кровью обивку.

— Не вышло из тебя Данко, Денис. У тебя слишком чёрное сердце.

Савицкий вернулся почти сразу, что для Рыковой стало неожиданностью. Она обернулась через плечо, услышав звук хрустящих под ногами сухих листьев. Савицкому недавно казалось, что было лето. Но сейчас он зашёл в осень. Когда наступит зима – никого из них не станет. А она уже дышало в спину первым дыханием.

— Данил…

— Не приближайся, — Савицкий смотрел ей за спину. На то, как обессилено Денис осел на бампер. Руки сжимали ружьё.

Это странное нерациональное абсолютно, в своей сути, желание. И чувство обладание чужой жизнью, по типу, когда ты льёшь на оголенный провод воду или лучше в руке сжимаешь, а тебя бьет током. От скуки ли, от момента, но ничем хорошим, а этого черт тоже не всегда знает, не кончалось.

— Ну…. Ты чего? — блаженно и приторно произнесла Рыкова, ничего не пытаясь скрыть, понимая безрезультатность оного. Она развела руками и сделала шаг вперёд. Этот жест заставил Савицкого напрячься.

— Я сказал стоять тебе на месте!

— Брось, оно же даже не заряжено, — показательно Данил бы выстрелил рядом, чтобы опровергнуть эти слова. Только в тот момент до него дошло, что он не проверил заряженность ранее, будто повторял предыдущие ошибки, но и слабо верил, что осталась всего одна пуля. Хотя жизнь – не кино, вполне вероятно.

— А ты проверить хочешь?

— Ладно, стою, — Ольга не дёрнулась. Даже бровью не повела, вскидывая вальяжно обе руки вверх. Слишком самоуверенна.

— А теперь отойди, — Данил кивнул головой в сторону. Ему, без малого, всего-то уйти. О большем он не просит.

— Ты ему не поможешь, его минуты сочтены.

— Зачем?!

— Я же люблю тебя. Я пыталась измениться ради тебя. Но ты постоянно выбираешь не тех. Даже себя ты выбрать и принять не можешь, ты за другого живешь… Тут твое место. А ты бежишь прямо по терличу. Как обычно, думаешь только о себе. Выстрели.

Стоило только ей дернуться, как палец сам сжал на автомате курок. Савицкому на секунду показалось, будто кто-то сжал за него руку костяными пальцами, и он мог от третьего лица видеть все происходящее, как в замедленной съемке.

Данил не смотрел, как стремительно рухнуло тело. Только слышал. За это время насмотрелся. В этот момент он уже сокращал дистанцию до Вишневского и подхватил его под руку. Сразу же замарался, но об этом не думал совсем.

— Ты только давай, держись, — скомкано произнёс Савицкий, засунувшись в машину наполовину, дёрнул ещё раз ключ зажигания. Как же клишированно звучало. Машина опять дёрнулась с чихом и заглохла. На что он надеялся, чудес ведь не бывает… Он опер товарища на своё плечо, перекинув руку. — сейчас выйдем и…

— Что «И»? Я не дотяну и до ближайшего населенного пункта.

— Сплюнь, придурок, — закатил глаза Данил. Ощущал себя хуже, нежели бы ранили его. Не так было бы несправедливо, по ощущению. Герои всегда погибают. Но кинематограф и прочее приучили к тому, что они восстают из пепла. Тут же не могло быть так. На щеку Данила осел маленький хлопушек пепла. Откуда тут пепел?.. — Зачем?

— Увидел ее истинное лицо.

Савицкий опустил взгляд. Перед ним теперь лежала Ульяна. Глаза ее смотрели прямо в душу Данила. Туда. Где осталось что-то от души, на неё похожее. Мутные, тусклые, несмотря на непродолжительное количество времени, успевшие покрыться серым налетом, как будто она умерла год, а-то и больше, назад. Волосы покрылись тонкими нитями серебра прямо на глазах, а кожа стала выглядеть, как засохший пергамент. Век ведьм долог, но бесславен… Данил думал, что они умирали мучительнее и дольше, пока не передавали свой дар, но, видимо, с миром меняется не только история, но и сам мир. Чёрный паук скрылся в районе ее ушной раковины.

— Нам не так много осталось, Денис, если подумать.

— Пока силы будут — жить буду… — отмахнулся Вишневский небрежно. Ему стало в момент, что воля, что неволя. И только Савицкий отчего-то был уверен, что не будут по нему петь панихиду сосны, не дождётся.

— Ты не молчи.

— А чего тебе, о погоде рассказать? — тихо рыкнул Вишневский, давая понять, что может и сам передвигаться. Савицкий чувствовал, как скачет его пульс. — Или о том, сколько с такими пробоинами протянуть можно?

— Ну, расскажи, — да не так ножевое само по себе страшно, как вовремя не оказанная помощь.

— Если бы пробила артерию — счёт на минуты, аорта — мгновенно. В лучшем, пару часов без медпомощи и первой. Сомневаюсь, что ты умеешь оказывать.

— Умею, — отсек Данил железно. — И знаю за вены и за артерии, не всегда на минуты, идёт на часы. А если кишки, то пока разобьёт перитонит пара дней пройдёт. В лучшем, не спорю. Она не так сильно кровит, ее бы не тревожить, конечно… Но я надеюсь выехать и поймать машину, а тут немного совсем, до полторашки вложимся.

— Полторашки?

— У взрослого человека пять литров крови, — голова Вишневского туго соображало, потому, когда понял о чем идёт речь, он энергично закивал головой. — до литра терять можно, полторашка уже блевота и прочее…

— А два — бессознанка. Ты не должен это был изучать в институте.

— А и не в институте.

Человеческое сердце бьется громко до одури. Данил понимал, что должен быть глухой звук собственного, что отдавал бы в уши точечными выстрелами пластиковых пулек детского пистолета. Но не слышал ничего. На доли секунды казалось, что слышит, но то обман. Тишина по ушам не стреляет.

Он услышал шорох в стороне, обернулся спешно. Смотрел, но ничего не видел и не мог даже и за ощущение уцепиться. Одни хвойные иголки в голове прели заместо опилок. Савицкий устремил взор обратно. Денис уже побледнел на лицо, хотя кровь больше не сочилась, запеклась с одного края.

— Ты как?

— Тебе честно или воодушевляюще?

— Мне воодушевление и вранье на позитива перспективу не нужно, хватило.

— Тяжело. Дышать, идти, — было видно, что Денис держится лицом с трудом и усилием идёт без перебоев.

— Давай встанем…

— Ты не понимаешь? Это все.

— С х…я ли?! С х…я ли «Все»?! И ничего не «Все», давай-давай… — это звучало так по-детски, будто снова смотрел какие-то слезливые мультипликационные в детстве, но не по годам все понимал, и глаза были где-угодно, но не на картинке.

Данил его не узнавал. Кончился лимит позитива. Страха. Всего.

— Иди. Дойди до границы.

— Он все равно получит, что захочет.

— Ты думаешь просто так все прекратилось? Это кошки-мышки и не более. Я торможу тебя. Если есть выход отсюда, то ты за мной вернёшься. Сам говорил, что всех выкосит, но пара часов растянется на пару дней. От одного меня чего ему толку, если ты ему нужен.

Вишневский ему кивнул, приседая на полено.

Савицкий ещё секунду помешкался. Если и случится что-то плохое, то он бы предпочёл этого не видеть, несмотря на то, что всегда позиционировал себя по-иному. Если не с наслаждением лицезревшим людские невзгоды и прочее, то чинителем. Но никогда к нему ещё не была столь близка смерть. Снова. Смерть человека, который смог немногим стать ближе и встряхнуть. Ему тяжело было бы смотреть на это, зная, что он ничего не может сделать. Как и заставить себя посмотреть в белёсые мертвенные глаза.

На удивление, до этого казавшийся бескрайним лес, разверзся в такое же поле. Данил не понял, как ноги его так быстро унесли, потому что он до последнего взвешивал решение. Он же не найдёт дороги обратно или Вишневский, впрочем, как и всегда все слишком хорошо понимал, что дороги назад просто не существует, как и магии изумрудного города, оттого отослал его…. За спиной расползалась фантомная чернильная тьма.

И в тот момент, стоило ему ступить на мощеную дорогу и призреть остановку, подумал о связи. У Дениса, наверняка, остался телефон при себе, если попытаться ему позвонить? Если попытаться позвонить хоть кому-то, кто может помочь? Позвонить тому, кто действительно ждёт звонка.

Данил первым из списка входящих и исходящих увидел номер матери.

Чем ближе была черта, тем становилось тяжелее, ноги отказывались его нести.

Савицкий посмотрел на иконку контакта и приложил телефон к уху.

Слишком поздно порой хуже, чем никогда.

— Алё?

— Привет, мам, — с ломаной улыбкой произнёс Савицкий.

— Что за шутки?! Вы звоните с телефона, который давно заблокирован!

— У меня времени мало очень, но послушай меня, хорошо? Это правда я, Даня, хочешь спроси что-нибудь? Адрес там, хочешь про меня или Ваню…

— Вам ещё сил хватает издеваться?.. Откуда вы знаете, что вы знаете… Я обоих сыновей похоронила, — голос женщины задрожал и сердце у Савицкого сжалось.

— Это долгая история, у тебя нет выбора верить или нет, просто выслушай. Я не вернусь, мам, отсюда нет выхода. Куда я попал, там нет выхода. Я должен тебе сказать, что мне жаль… Правда жаль, что ты потеряла сначала одного сына и вынуждена вот так вот потерять и второго, глупо как-то, правда? — он замялся. На другом конце стояла гробовая тишина. Данил усмехнулся. — А я ведь перед тобой больше, чем перед Ваней виноват. Не мой эгоизм бы и потекло по-иному, но чего теперь об этом… Я впервые тут поступил не как эгоист, забавно, но поводов для гордости за меня нет все равно… Я понял, что даже если и удастся вызвать помощь — никто не поможет. Чертовы Пальцы имеют лишь одного владыку. Прости меня, пожалуйста. Я очень редко тебе это говорил, но… Я очень сильно тебя люблю, мам.

— Данечка, — проговорила сквозь зубы женщина, чтобы в трубке не было слышно всхлипов. — Что с тобой? Где ты? Не бросай трубку…

— Прости.

Он сбросил вызов, тускло глядя на экран. Ему теперь телефон без надобности.

Савицкий слышал гулкие и тяжёлые шаги у себя за спиной. Он обернулся через плечо, чтобы встретиться с холодным пронзительным взглядом из-за черты. Николай встал на границе, но самого Данила тянуло обратно, как скрепки к магниту.

Он занёс ногу над воображаемой линией, рассмеявшись. Медленно перешагнул под одобрительный кивок мужчины. Тот потрепал его по голове, как маленького щенка, руку размещая за воротом кофты. Точно, как щенка, ещё за шкирку поднимет и потащит. Николай кивнул Егору, который чистил ружьё на остановке, водрузив ногу на каменный низкий крест.

— Хороший мальчик, хорошо придумал.

Они теперь шли шаг в шаг.

Выйдя втроём, он даже один не дошёл, хотя почему даже, если это было очевидно…

Photo on Unsplash

Поднять веки: Альтернативный финал

Предыдущая часть: Похожи

Начало: Чертовы пальцы

Автор публикации

не в сети 3 года

HARØN

0
Комментарии: 1Публикации: 61Регистрация: 17-11-2020

Хотите рассказать свою историю?
Зарегистрируйтесь или войдите в личный кабинет и добавьте публикацию!

Оставьте комментарий

четыре × пять =

Авторизация
*
*

Генерация пароля