— Вы оба… Да слов на вас нет, не то, что матов.

— Ну, голову-то надо… Нечисть или сжигали, или топили, что тебе ещё надо?

Денис думал, что убьёт Савицкого. Хотя нет. Выдерет его поганый язык для начала. Вишневский ещё что-то проговорил нечленораздельное, но абсолютно точно нецензурное. Слов не находилось. Он запустил руки в волосы в бессилии и отошёл на пару метров.

Острова пыльной изумрудной травы скрипели под ногами, как скрежещет металлический лист, втаптываясь в серость земли. Земля тут была только серой, будто ее покрывал толстый слой золы или пепла. А воздух мягкий резал грудь до жжения. Скалы вдали будто раскрошились давно сизой трухой.

Туман белой непроницаемой дымкой завис теперь не только над головой. Он обволакивал ноги и держал хуже топи болот, коли туда конечность попадёт. Намертво. Дыхание леса было дымным и затхлым.

Ощущение чьего-то присутствия. Хотя почему чьего-то, понятно и без мыслительных операций, чье присутствие мог почувствовать Савицкий. Только одного. Хвоей воняет и горклым. Мятой.

Николай.

Внутри захолодило, как будто первый раз ментоловые сигареты покурил и решил запить холодным лимонным «Гаражом». Не покидало странное внутреннее сопротивление, благодаря какому он ещё стоял на ногах. Почувствовал, что он стоит один. Один на один, но совсем один.

— Дура ты малолетняя, Данил, — силуэт Николая в потрёпанной временем кожаной дубленке отделился от близстоящего дерева тенью. Голос гремел в голове. Округа по-прежнему поглощала звуки.

— Чего это сразу малолетняя? — усмехнулся Савицкий, глядя на возвышающийся силуэт. Николай стремительно сокращал расстояние и по мере приближения Данил видел не только бешено горящие глаза, но уже и лицо, и прочее.

— А с дурой соглашаешься? — усмехнулся мужчина, подойдя почти вплотную. Савицкий почему-то был уверен, что ничего с ним не случится и чувствовал безопасность, как если бы играл на своей территории или, заранее зная, за победивших. От чужой руки не отшатнулся и даже не дёрнулся, глядя в бесцветные глаза напротив въедливо. Смелость удел глупых и безрассудных. Холодные пальцы с щеки быстро остановились на стыке плеча и ключицы. Рука была тяжёлой, точно заставляя опуститься на колени. Черта с два.

— Я же говорил, что «е…нутый» звучит гордо. Чего ты хочешь?

— Даня! Дань… — Савицкий старался не моргать, сохраняя зрительный контакт. Чужой голос слышал глухо, далеко. Глаза зарезало, и он медленно прикрыл глаза, лицезрея только чужую ухмылку.

Подняв взгляд, он увидел перед собой Вишневского, что сидел на корточках. Сам Савицкий сидел на земле. Он машинально дернул плечом, что заныло.

— Ты чего завис, Дань?

Савицкий расфокусированно посмотрел сквозь Вишневского. Он не озвучил, стало быть, сам он тоже ничего не сказал? Или ему это все просто показалось, и ничего не было?

— Мы с тобой похожи, Данил, — тяжёлые ладони снова легли на плечи сзади по-отечески. Чужое тяжёлое дыхание пригвождало к месту не меньше их. — Тебе холодно?

— Есть такое. Знобит от мороси, — согласился Савицкий, усилием воли заставляя себя сконцентрироваться на словах. До ушей донёсся едкий смешок и Данил ощутил, что по спине разливается приятное и успокаивающее тепло. Как если бы он засыпал в сугробе лицом в минус двадцать, выгнанный из дома. Чужие руки ловко просунули собственные в рукава дублёнки с глухим комментарием не дёргаться.

— Я вообще-то не барин, — деланно для вида повёл плечами Савицкий, не оборачиваясь. Было чувство, что если он обернётся — худо будет. — У нищих слуг не бывает.

— А мне казалось, что ты почитаешь себя единицей, нежели нулем.

— От одного до другого не долго… Повод отобрать с барского плеча?

— Оставь, — Савицкий не видел, но думал, что Николай отрицательно поморщился, поведя головой в разные стороны.

— Какая щедрость, — саркастично усмехнулся Данил. — За этим должна следовать услуга за услугу, не так ли? Не заячий тулуп, а все же… Все те же сказки Лукоморья.

— Просьба, выслушать.

— Интересно, а откажусь, заставишь? Раз просьба-то.

— Заставлю, — согласно ухмыльнулся мужчина, садясь напротив с улыбкой, демонстрирующей превосходство. — Выбора у тебя нет.

— В таком случае — придётся выслушать, — засмеялся натянуто Данил, отмечая, что, вообщем-то, не до смеха совсем. Но где страх не переходит в агрессию, то точно в смех. Спина покрылась холодным потом.

— Как я говорил ранее есть то, что нас объединяет не только на словах и в желаниях. Мы похожи. Оба в тени своих братьев… Только что ты сделал со своим? — Савицкий продолжил ухмыляться вразрез ударившим обухом по голове словам, что должны были заставить его перестать. Все-то колдун знает. Николай смотрел исподлобья с интересом и удовлетворением.

— Это была случайность, — каждое слово Савицкий выделил, как если бы печатал их на телеграфе.

— Но ты этого хотел, не отрицай.

— И не буду, — несмотря на сказанное Данил все же сжал зубы. Тяжело было признавать, но отрицать — буквально самостоятельно наскочить на крючок этой удочки. То, чего он от него и добивается.

«Савицкий!», «Данил, твою ж мать!», «Что ты видишь?» — сыпались фразы одна за другой на его голову, точно камни гремели за пределами черепной коробки в непосредственной близости и одновременно в глубине самой головы. Состояние, когда не хочется просыпаться и пытаешься ухватиться за зыбкое видение всеми возможными. Он махнул рукой, будто бы отгоняя мысли и слова. Тлетворно.

— Я хочу того же, Данил.

— Чего? Озвучь, — он прекрасно понимал, что тот хочет, но испытал потребность услышать это прямо.

— Он должен получить по заслугам. Все должны получить по заслугам, кто чинит в мире несправедливость в угоду своей прихоти. Он, конкретно, за все эти годы моего изгнания и лишение силы. Я не убью его — я, в отличие от него, милосерден, лишь проучу.

— Воздаяние по заслугам — «милосердие»? Не прощение? А как же братская любовь? — усмехнулся Савицкий.

— Догадался? Или он сказал? Впрочем, это не важно… Нет, не прощение.

— За что?

— За лишение доли, любви, смысла, даже малой надежды на счастье и спокойное существование, годы в изгнании иноком в страхе за свою жизнь, подумай только. Это очень и очень мало в сравнении. Я же не собираюсь его убивать. Я давно его простил. Лишь хочу забрать свое, — Николай вцепился в чужие плечи, заставляя смотреть на него без возможности отвести взгляд.

Савицкий усмехнулся. Простил он. Ложь. В нем говорит обида, причём настолько страшная, что хотелось, по-ощущению, до кровавых полос оттирать себя в бане.

— Твое же существование стало спокойным?.. Вы стали с родителями жить душа в душу, лишь изредка вспоминая о былой боли, что притупилась со временем, а знаешь, почему притупилась? Ты прекрасно понимал, что он никогда боле не будет рядом и злиться на то, чего нет, глупо и безрезультатно, как бить стенку соседей сбоку, чтобы замолчали наверху. А у меня никого нет. Ни родителей, ни жены. Были. Сына, да и то прибрал к рукам. Я не найду покоя в ином. И даже, возможно, души нет. Нет у меня души. Я просто хочу спокойствия землям. А причина всего этого только и радуется, как бы извести думает.

— Землям… — выдохнул Данил. Он не хотел себе признаваться в том, что они похожи, хотя явно ощущал это. Ч е р т о в с к и. Этим Николай его фраппировал. Ведь каждый в окончании акта спектакля «Жизнь» становится тем, кем боялся стать. — скучно.

— В этом ты прав, скучно.

— А может быть и весело? — в оппозицию шел неосознанно, Савицкий наполовину лишь понимал о чем речь. Он хотел знать первопричины, но вряд ли кто-то счёл его сомнительный интерес за согласие и собирался выдать хоть один большой секрет под замком.

— Правда за правду, — будто прочитав мысли, сказал Николай.

— Что вы не поделили? — спросил Данил открыто.

— Земли. Как обычно оно и бывает.

— И все?

— Все, — произнес Николай. Врал, но будто кивком подтверждал, что не поделили земли, и именно их он хочет вернуть, иного не касаясь.

— Как узнаю, что не солгал? — не по глазам же, в самом деле.

— Тут никто никому не врет. Все знают цену слова, нет потребности врать, однако, никак.

— Классно, — улыбнулся Савицкий еле шевеля губами, чувство тепла от дублёнки оказалось ложным и потоки холода исходили будто изнутри.

— Поторопились бы, Данила-мастер. Ты же самый живой среди мертвых, в тебе есть сила. Ты можешь стать рыкарем. Все не без греха, но ты… У тебя другой Владыка.

— Нет надо мной никого, ни владык, ни властелинов, ни кукловодов! — всплеснул руками Данил, скидывая чужие ладони и стряхивая с себя всю пелену разом. Он не даст себя сделать оружием или чем-то похожим, ибо понимал к чему этот диалог ведёт, все владения лишь одного человека — Морены.

Это сделает только хуже. Хотя куда хуже, чем есть.

Савицкий порой задумывался, что день ото дня он становится все хуже и хуже. Тупеет. Черствеет. Особенно, глядя на себя прежнего.

Предпочёл забыть и выстроить свой образ заново.

Он когда-то читал много, залпом по триста страниц. Все, что под руку попадалось. Паланика, Кинга, Достоевского, хотя не смог осилить «Подростка» что-то было до боли на него похоже, а он никогда не терпел никаких сравнений в свою сторону. Учился хорошо, не прилежно, не разнузданно, но хорошо для парня. Вообще был тихим и не особо заметным по характеру. Флегматичным. А кому такие люди интересны… Интересны те, с которыми произошла какая-нибудь необычная история, а не парни, что наваляли друг другу за школой из-за девушки или которых спалил с сигаретами в раздевалке физрук. Когда-то он все успевал и даже ходил к какому-то маминому знакомому кинематографисту на открытые вечера и лекции. В их городе это было недоступно, но со стороны сверстников неоценимо. А потом… Что-то в голове сдвинулось, но он именовал просто и по-русски: в голову ударила моча.

На самом деле — умерла бабушка.

Мать всегда была от него дальше, чем от брата, несмотря на то, что Данил практически не приносил проблем, в отличие от старшего. Иронично, что все его сверстники ныли о том, что младших любят больше. Все свое время, подарки, тепло, все младшим… А ему в два ночи брата встречать после суток в КПЗ с таганкой картошки, ибо мать на дежурстве. Было ощущение лишнего человека. Не били, любили, в обносках не ходил, деньги всегда имел, разговаривали за завтраком и даже вместе в кино ходили, но при этом это чувство зависти и пустоты было. Преимущественно пустоты. И непонимания, а чем он хуже? Почему с ним не читают, не проводят столько времени, слушают в пол уха…

Потому чаще после школы он шёл к бабушке через мост, который вечно ремонтировался, вместо одноподъездной двенадцатиэтажной панельки рядом с «Дикси» на второй этаж хрущёвской трёхэтажки. В стены, которые молчали. Ну, и молчите… Стены, которые пропитались запахом мази Вишневского.

Бабушка всегда была словоохотливой, для него уставшего и вечно сонного имела горячий чай и мягкие от времени печенья в столе. Таганку остывшей картошки и уши. Она имела свободные уши, и она его слышала. И в ответ говорила. Много чего говорила. И брата его не любила, называя подхалимом и непутным.

Его бабушка любила разного рода былины и предания, но он никогда не запоминал эту тонкую эстетику славянского фольклора. Зачем, если на двери висит плакат AC/DC, в голове только ветер попеременно с мыслью о том, что все же надо будет помириться с матерью, да Кинг под подушкой? Она была тем человеком, что живет одна и поговорить ей не с кем.

Одна такая на дом, к ней иногда какая-то девушка заходила, видимо, участи Савицкого. А бабушка его никто не отказывала тем, у кого какие-то проблемы. Это прорицательно чуяла. Людей в ее квартире много побыло, но мало было тех кто возвращались с благодарностями.

После ее смерти он перестал верить в добро. Бескорыстное и от души идущее, не требующее что-то взамен. Она была хорошим человеком и такие люди не должны так долго и мучительно умирать. Несправедливо это. Выбросил все свои книги с полок, отвезя к матери на чердак в дом, только беря в руки текст, тут же его захлопывал, ни на чем не имея сил сосредоточиться. Желания. И ключи от квартиры ее посеял, впрочем, через месяц квартира была уже продана, и счастья они ему все равно не сделали бы. Максимум, пара тяжёлых и долгих ночей с подвывающей в туалете вытяжкой, горящим газом, попыткой заварить чай и просмотром каких-то мелочей, что въелись в память.

Каждый бает по-своему. А месть — удел грешников гордиевым узлом. Месть — не справедливость. Ее нот не услышал. Лишь всепоглощающую темноту. И нет, не было душа в душу, он лишь с позиции собственного комфорта судил, которого тоже не стало. Они стали жить в воспоминаниях.

— Как же ты жить хочешь… — качнул головой Николай, ухмыляясь. — И он за вами в охоту каменного князя послал. Барчонок. Смерти боишься, а смерть всегда рядом. Смерть здесь, вокруг тебя, ты всех их убил. И брата тоже. Молодо и красиво.

— Я боюсь умереть, — неожиданно произнес согласно Данил, а потом булькающе усмехнулся, откидывая голову назад в больном блаженстве. Он засмеялся, снова опустив глаза, на которых от смеха висели капельки слез. Последняя фраза была последними словами, что он слышал. Это уже слишком. — Действительно, боюсь умереть… Лохом!

— Данил! Успокойся! Черт!

Савицкий очнулся от отрезвляющего удара куда-то в область челюсти, обнаружив себя держащим Дениса за грудки. Тот с силой сжал его плечи.

— Савицкий, руки от него убери! — сквозь зубы проговорила Милена.

Данил, обернувшись через плечо, увидел, что на него наведён прицел. Вишневский продолжал держать его одной рукой за плечо, другой на стыке его с шеей, чтобы при случае было удобнее сдавить.

— Дань, что происходит? — спросила бледная от накатившего испуга Рыкова, вздохнув глубоко и натуженно.

— А ты спроси лучше, кому из них должно умереть молодым и красивым.

«Мозг после смерти работает ещё семь минут» отчего-то билась вяло в его многострадальной голове мысль булькающей топью. Как будто убивать кого-то хотел, иначе он объяснить того не мог.

— Ты вообще е…нутый?! — Милена округлила глаза. Они блестели неестественно стеклянно от ужаса. Слова Савицкого отрикошетили в неё, как осколок льда в мальчика из старой сказки. Такой просто надо видеть, чтобы представить.

— Что ты видел? — Вишневский развернул на себя лицо Данила за щеки.

— Кому должно умереть молодым и красивым… — в голове Савицкого это было бегущей строкой, потому он снова повторил эту реплику, поднимая осознанный взгляд на собеседников.

— Ты прикалываешься…

— А что тебя в этом смущает, м? — он обратился к Милене, повернув ломано голову. Она не могла произнести ни слова, лишь сжимала побелевшими костяшками ствол ружья. Она мысленно себе клялась, что если ещё раз он об этом скажет, то она за себя не ручается. — Ничего не припоминаешь, нет?

Савицкий сделал пару шагов к ней на встречу демонстративно. Усмешка на его лице не выглядела истерической, напротив. Милена поджала губы и часто задышала.

— Не подходи ко мне, иначе я…

— Что ты сделаешь? — никто не мог пошевелиться из-за ощущение подвоха. Необъяснимого. Странного внутреннего ощущения, что что-то не так, хотя визуально, более чем соответствует. Вишневский сжал кулаки.

— Что я сделаю?! Хочешь знать, что я сделаю? — ледяным шепотом произнесла Милена. Она не могла смотреть на его улыбку спокойно. Внутри все клокотало. Но она усилием опустилась до издевательского тихого шепота. — Выстрелю.

— Давай, — развёл руками Савицкий, щёлкнув языком.

Странная попытка взять на слабо и совершенно неуместная.

— Давай, убей меня, — повторил с холодной насмешкой Данил, смотря равнодушно и делая ещё один пружинистый расхлябанный шаг навстречу. И нашел бы на курок совсем. Было б красиво, но это не кино, если выстрелит, то осечка — божье проведение, иначе дырка. А штопать нечем.

— Я предупреждаю, Данил, я не шучу, кончай эту свистопляску.

— И я вполне серьезно. Давай. Я даже подойду.

— Стоп, никто ни в кого не стреляет! Ведёте себя, как дети в песочнице! — рыкнула Оля, всплеснула сложёнными до этого на груди руками. Обнаружила себя впервые за долгое время. — А ты поясни…

— Я хочу, чтобы это сделала она. А она же не сделает. Соответственно…

— А я от тебя хочу услышать, — прочистив горло, сказал Вишневский упрямо.

— Жаль Геры с нами нет, это было бы даже символично. Это последние слова моего брата. Потом его выловили. Бульк и все, — Савицкий не скрывал того, что он наслаждался реакцией. Своей он насладился сполна за время своих размышлений, понимая, что не чувствует совсем ничего. Так странно, ощущать себя виноватым. Не за произошедшее, что это можно было предотвратить, а за то, что это самое ничего не изменило и за свою первую радость. А после не чувствовать вообще ничего. И вины не чувствовать. — В тот вечер его сбила девушка, как сбила… Слово одно, наехала. Он разговаривал со мной по телефону, так как опаздывал в поход. И он рассказал мне о том, что глава там тот, кто заимел этот статус не по праву. В подробности не вдавался. Я так и не знал, что он имел ввиду, а тут узнал. Когда ты мне об этом сказал, Денис. Удивительно. Все узнал, — он закатит глаза с улыбкой. — И ту, кто его сбила, и того, кто его убил и того, с кем он общался, и даже его бывшую девушку, — он каждое выражение выделил интонационно.

— Ты врешь! — прошипела Милена.

— Милен, скажи, что это не правда, — медленно моргнул Вишневский, облизнув пересохшие губы.

— Так она тебе и скажет, — засмеялся Савицкий.

— Скажи, — настоял Денис.

— Я сбивала парня.

— Твою ж мать… — нервно усмехнулся Вишневский, запуская в волосы руки. Это больно ударило и это было видно.

— Разочарован? — поинтересовался с притворной приторной печалью Данил.

— Заткнись!

— Чего это ты? — вскинул руки Савицкий и Вишневскому все эти жесты показались смутно знакомыми. — Девочку твою обидел? Скажи, честно скажи, — он засмеялся. — переспали? Девчонка пропала, а вы переспали… Ведь ты всегда привык быть вторым после лидера, даже в этом.

Вишневский ударил его по лицу, так что голова у Данила отлетела в противоположном направлении. Он зажмурился, чувствуя, что из носа кровь залила и глотку. Сплюнул ржавые слюни.

— А ты такой мягкий и пушистый! — выцедил Денис Савицкому на ухо.

— Я этого и не скрывал никогда. А знаешь что? А я тоже с ней спал, ничего такого… И парень тот в медичке, — Вишневский ударил ему по зубам и нанёс удар в живот, чем заставил согнуться того со стоном и опуститься на колени. Самому прилетело в челюсть.

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Милена выстрелила.

Photo by Tony Detroit on Unsplash

Окончание: Место встречи

Предыдущая часть: По своим местам

Начало: Чертовы пальцы

Хотите рассказать свою историю?
Зарегистрируйтесь или войдите в личный кабинет и добавьте публикацию!