Поднять веки. Аттракцион
Они дошли до поворота, на котором расположился деревянный самодельный указатель, говорящий о том, что дальше идёт фабрика и поле. Поэтому им надо было завернуть от домов к небольшой деревне и бывшему совхозу. Ребята о таких пережитках прошлого в некоторых местах уже слышали и надеялись, что именно это их и ждёт, а не скучное возвращение в разочаровании обратно по знойной жаре.
Милена разговаривала с Денисом и Данилом, всячески поддерживая похабные шутки. Долохов и Лёня строили планы на ближайшие дни, а три девчонки держались обособленно и практически молча. Оля готова была эффектную брюнетку проклясть, знает же, что ей Савицкий нравится, но с садистским наслаждением водит ногтями по самолюбию…
Сбоку вынырнул деревянный забор импровизированной фермы. Территории участка и жилого дома были разделены. Издали показалось бы, что эти постройки никак между собой не связаны, но номер ящика и отсутствие другого порядкового номера говорили об обратном, и он находился напротив участка поля, заполненного сараями.
Савицкий провёл рукой по зарослям травы, что местами становились выше пояса. Роста он был невысокого, и у него сразу возникла ассоциация с «Тихим местом» и «Детьми кукурузы» Кинга. Сквозь траву пролегала тропинка.
Около фабрики бродили овцы, видимые в прожилках плотно стоящих друг к другу ростовых досок. Лишь лёгкий дым из труб говорил о том, что фабрика не заброшена. Виднелись и далёкие трактора.
Скрипучая калитка оказалась не заперта и гостеприимно открылась перед ними из-за сильного порыва ветра. Никакой собаки, что своим лаем в выходные имела бы отвратительную привычку будить не то что раньше времени, а в самую темень, не было. Беспрепятственно компания оказалась у порога. Ника, как самая милая и тихая, на кого пал выбор вместе с дипломатичным Долоховым, постучала костяшками пальцев по деревянной двери, и она незамедлительно открылась, будто только их и ждали.
Из темного коридора показался растрёпанный и косматый дед лет шестидесяти, поправляющий жидкую бородку и усы небрежно. Рост его, несмотря на сгорбленную спину и ссутуленные плечи, оставался очень высоким. Он был практически на голову выше Долохова, а он уж маленьким не был… От странного взгляда мужика, казалось, вредители на грядках дохли сами собой, двери открывались и закрывались ему в угоду. Это многое бы объясняло. Один глаз его был обесцвечен слепотой и пересечен глубоким шрамом через все лицо. Вторым же он упёрся прямо в Нику, что нервно сглотнула и поёжилась.
— Кто такие? — выгнув шею, прорычал мужик. — Убирайтесь, вы все покойники, хоть и живые, — он был похож на вынюхивающего добычу слепого пса, но после Данилу показалось, что он посмотрел на него уже не расфокусировано, а осознанно, обнажив ряд гнилых зубов.
— Здравствуйте, — прочистив горло, произнёс Долохов, как первый, к кому вернулся дар речи. Он замялся, не зная, как к нему обратиться.
— Серафим Андреевич я, — произнёс мужик, переводя взгляд снова на Веронику. — А ты будешь первой…
— Серафим Андреевич, простите? — Лёня подтянулся к опешившим, расталкивая рядом стоящих. — Понимаете, у нас такое дело…
— Что это значит?! — зло, выделяя каждое слово нарастанием едкой интонации, проговорила Ника.
— Сима! Как же ты умудрился встать! — подскочила на порог старушка, размахивая руками и закрывая старика собой. Тот не сопротивлялся и практически сразу ушёл назад, приволочив за собой вывернутую неестественно ногу. — Детки, надеюсь, он вас не напугал? Он не говорил ровно с возвращения с войны!
«Какой-то странный аттракцион для туристов», — подумал с ноткой цинизма Данил.
— Да нет, мы не из пугливых, — ответил за всех Данил в полной тишине, как к нему обернулись синхронно Ника и Гера. Он сомневался в весе своих слов. Что-то подсказывало, что ещё напугаются, ибо женщина неопределённо и интригующе улыбнулась.
— Простите-простите, — взмахнула сухими руками женщина. — Он и не вставал уже несколько лет, а тут… Не уследила! Боюсь представить, как вам сделалось жутко! Откуда же вы такие милые детки? — она то размахивала руками, то сводила их вместе.
— Мы приехали сюда для исследований и ищем ночлег. Не знаете, у кого бы мы могли… — начала с располагающей улыбкой Оля, но женщина ей не дала закончить, становясь похожей на счастливого ребёнка, которому дали конфету.
— Так и оставайтесь у нас, ребятки! Симочка не будет вас беспокоить! Скрасите старикам будни, заодно расскажете чего, проходите, сейчас самовар поставлю! — захлопотала женщина, запуская их компанию внутрь большого дома.
— Двести лет про самовары не слышал, — предпоследним через огромный дверной проём зашёл Данил, через плечо посмотрев на Дениса. — Только про чайники с кипятильником внутри…
— Согласен, но деревня, чего сказать, — пожал плечами парень, развязывая узел желтой объемной ветровки.
— Только слазьте за вареньем к чаю, — попросила хозяйка, хлопая дверцами шкафчиков и постоянно пересчитывая гостей.
Парни оставили в коридоре тяжелые сумки и расположились по периметру комнаты, что лишь со стороны казалась большой. Сейчас их компания напоминала муравейник. Лёня, стоящий ближе всего к тёмного окну, с разрешения приоткрыл раму, пуская поток свежего воздуха.
Савицкий почувствовал себя как в старом фильме про СССР. Эта сетка, серая от времени, полупрозрачная, прибитая на мелкие гвоздики к деревянной раме. Стол круглый с выцветшей протёртой до дыр скатертью, на которой изображены фрукты. Огромный допотопный холодильник, полукруглый, что имел удобную ручку, но всегда приходилось упираться ногой, чтобы его открыть из-за задубевших резинок. На стол сразу приземлилась плетёная вазочка с конфетами, сушками, разноцветные небольшие чашки, а на плите уже были поставлены кипятиться рядом щи. Перекочевали из холодильника тут же хлеб, смачный брусок масла, домашнее сало и много всего в мелких и глубоких тарелках.
— Девоньки, давайте по-быстрому почистим картошку, пока мальчики за вареньем спустятся, вы, наверное, голодные! — шторка, что прикрывала кладезь разной посуды ходила туда-сюда, Савицкий точно вернулся мыслями в детство, сумбурное, несуразное, но такое родное…
Где-то тут, наверняка, есть хлипкий застеклённый сервант, который так хранили предки всех знакомых и его тоже. С хрусталем, красивыми сервизами, одним словом какой-то пылесборник и хлам, что они потом после смерти бабушки вывозили на свалку, ибо их не получилось продать даже за бесценок. Также там всегда стоял подаренный когда-то кем-то дорогой армянский коньяк или грузинское вино.
— А ещё уставшие, — проговорила к всеобщему непониманию слишком грубо Милена, что как и Савицкий не разделяла энтузиазма и радости беседы, сидя в противоположном углу. Точно не было этого странного мужика…
— Правда, не надо, мы только чай, — улыбнулась Оля, касаясь руки женщины, представившейся Людмилой Гавриловной.
— А за вареньем это мы быстро, — подхватил Леонид, закатывая рукава, готовый к труду и обороне. Женщина указала ему нужное направление и дала инструкцию, а сама вернулась к гостям.
— А сколько мы вам должны будем? — решил сразу спросить Долохов, дабы не затягивать и успокоить душу. Деньги будто жгли ему ладони, опущенные в карманы джинсов.
— Оставьте это! — возмутилась Людмила Гавриловна.
— Но мы не можем просто так, давайте хотя бы… — попыталась возразить Вероника ради приличия.
— Если так хотите, то можете помочь по хозяйству, но денег мы с вас не возьмём! — твёрдо сказала хозяйка. — К завтрашнему ещё баньку истопим, не пойдёте же вы на ночь глядя! Черти моются…
Лёня вернулся в обнимку с несколькими пол-литровыми банками, наполненными вареньем. Как было объявлено: из крыжовника, клубники и малины. Внешне он был сам не свой, побледневший, как чего-то испугался, но не слова ни проронил, молча поставив стеклянные ёмкости на стол.
— Яблоками пока угощайтесь, — сказала Людмила Гавриловна, — там они, в кадушке.
Половина компании дружно запустила руки в деревянную ёмкость.
— Дань, просто понюхай, как они пахнут! — ткнул ароматным фруктом Данилу прямо в лицо Денис.
Но больше Савицкого напрягал ритуал женщины, когда она положила в глубокую чашку несколько ложек варенья из малины, залила водой из полтора-литровой баклажки и начала мешать, сетуя, что даже компота-то не достала, а до него сейчас не доберётся. Данил выгнул бровь, принимая из рук Вишневского фрукт под пристальным взглядом хозяйки, но отложил его невзначай обратно, как только она отвела взгляд. Как будто он был ссохшимся и испорченным яблоком. Морсом это варево назвать было полноценно нельзя, соком тоже язык не поворачивался, что это за… Женщина однако пустила этот сосуд после тщательного перемешивания по рукам, со словами, что если захотят ещё, пусть скажут ей.
Дошла очередь и до Данила. На вкус было отвратительно, слишком приторно, одновременно слишком горько, просто невозможно! Вылил бы в ближайший цветок, если бы не внимательный взор. Хуже стоящего на окне пару суток и забродившего порошкового «Фруктового сада». И парень не мог понять, почему ребята так спокойно это пили, даже не покривив лиц и никак не высказав, что что-то не так. В его бы горле золотая ложка, наверное, застряла. В тот же момент загудел самовар, оповещая о своей готовности.
— Тебе сколько песка ложить, цурлик?
— А можно мне идти отдохнуть? Я нехорошо себя чувствую, — сказал Савицкий. «Нехорошо» было сказано ещё щадяще, он чувствовал, что его может с минуты на минуту вывернуть, но скорее всего эта тошнота не выйдет со рвотой, а просто будет капать на мозг, стоя в горле. В голову ударило хлеще, чем когда он немногочисленно пил горький «Виноградный день», что именовался «Добрым», но утро после него было совсем не добрым.
— Конечно-конечно, Данечка!
И как в детстве его ждало поручение по возможности организовать спальные места и себе, и остальным, если полегчает. А ввиду недостатка кроватей, не санаторий же, — гостеприимный и не очень тёплый пол. Хотя надежда на покрывавший его ковёр все же слабая была. А сквозило, когда он попытался лечь на пол в немом желании заткнуть уши руками и свернуться калачиком, чтобы не слышать своих мыслей и не чуять, как что-то давит в голове, сжимая с разных сторон мозги. Достали с верхних полок высокого шкафа комплекты, из многочисленных «на чёрный день», пододеяльников, одеял, наволочек, компактно сложённых. Их сложили на низкую софу, покрытую цветастым толстым ворсистым ковром.
Савицкий не слишком вежливо прошёлся по нескольким комнатам второго этажа, в попытке продышаться и привести в порядок туманные мысли. Он приложил пальцы к лицу, соскребая странную корочку с лица, солоноватую на вкус.
«Кровь?» — мелькнула мысль у Данила, и он машинально потёр область около носа. Догадка его была верна, опустив глаза, он увидел и несколько влажных пятен на груди. На чёрной футболке они были практически незаметны. Савицкий неприкаянно прошёл из коридора в комнату и обратно несколько раз. Сначала он перенёс матрасы, расстилая дебильные пододеяльники с лимонами, с лебедями, с фиолетовыми цветочками, а как закончил, решил осмотреть этаж. Спускаться он не хотел, впрочем, как и быть застуканным, но необъяснимое любопытство осталось. По стенкам были развешаны многочисленные фотографии счастливой семьи из пяти человек. Он узнал хозяйку дома и хозяина с охотничьим ружьем, а ещё там была маленькая белокурая девочка и двое парней.
Савицкий снял одну рамку и перевернул. Не увидел надписи, но зато был указан шестьдесят девятый год, что покоробило Данила. Странное совпадение, ибо он чувствовал, что совершенно недавно где-то уже слышал это сочетание цифр, но никак не мог вспомнить где. Он спешно вернул рамку на место, воровато оглядевшись вокруг на предмет лишний глаз.
Голову закружило внезапно, как вертолетом снова. Данил слабо осел на пол, пытаясь удержаться на ногах, за что-то зацепиться. Эта попытка была настолько слабой, что рука безвольно упала по шву, и сам он оказался на полу, точно поражённый чьим-то ядом.
Он прекрасно все видел, но тело на короткий промежуток времени будто парализовало. Ритмичные пульсации головы ситуацию лучше не делали. Длилось это не более семи минут, за которые версия о том, что он тут сейчас сдохнет, казалась самой реалистичной. Отравила бабка.
— Дань? Ты чего там? — послышался близкий бархатный голос Милены, и в самый последний момент к нему снова вернулась способность говорить и совершать какие-либо телодвижения.
— Нормально, — заверил, откашливаясь, Савицкий.
— А ты чего? — спросила Милена, теряя мысль, но надеясь, что парень ее понял. Он как раз отряхнул штаны от пыли ковра с изображением медведей.
— Упала мелочевка с комода, но там не достать, — махнул рукой Данил и слабо улыбнулся, и это сработало, девушка сразу же улыбнулась в ответ, мгновенно забывая о несуществующем предмете. Подошла, руки на плечи положив.
— А то мы тебя кричим, а ты не отзываешься, — пояснила, постучав пальцами по плечам невесомо девушка, глядя из под ресниц завораживающим взглядом. Стразик на ресницах поймал блик последнего уходящего луча солнца и красиво сверкнул. — Но на деле с ними там скучно…
— Не слышал, — пожал плечами Савицкий, склонив голову на бок, надеясь, что у него это выйдет столь же обаятельно, как у Вишневского. Странно, что им не все равно. Не успел подумать об этом Данил, поворачивая голову, как оказался притянут грубо за ворот футболки и вовлечён в поцелуй.
Савицкий не отстранился, несмотря на то, что не нравились ему поцелуи, как форма проявления чувств, здесь это более походило на заявление своих прав.
Несмотря на мизантропство, людей к нему тянуло, как магнитом, в том числе и девушек. Он не против был приятно провести вечер под настроение, но просто секс ему тоже быстро наскучил. Будучи закостенелым эгоистом, задумался, решив попробовать отношения. Его тоже ждала неудача. Быстро потом расходились, ибо у всех девочек, что «не хотели отношений», «не любили никакой тактильный контакт, не говоря про секс», «не любили людей», очень быстро появлялись «нормальные парни, а не дебильный кусок ледышки, которого только одно и интересует». Так и расходились, ибо он сразу ничего не обещал, да и не готов был к любви. Ни чтобы его любили, ни чтобы он любил сам. Иным словом, не нужны ему были люди, и сам себе он порой становился не нужен, от этого отталкивался хорошенько, чтобы выплыть на поверхность и снова набрать немного воздуха в хлипкие легкие, на которые налипли трупы сожжённых мотыльков.
Инициативу держать дальше он не дал, позволяя себя целовать лишь несколько мгновений, грубо прижимая девушку к себе. Хотя не столько грубо, сколько резко, вызывая улыбчивый «ох» сквозь поцелуй. Милене это нравилось, она отметила, что парень не такой святоша, каким прикидывался. Отдавали поцелуи подтаявшим клубничным льдом, сладким, он растекался прохладой, и хотелось вздохнуть от жжения в легких.
Девушка зарылась рукой в волосы Савицкого, а после повернулась спиной, приподнимая полы белой рубашки, дабы расправиться с объемной застёжкой топа. Но послышались торопливые шаги по лестнице, что заставили их отойти друг от друга. Девушка посмотрела мажуще блестящими глазами напоследок, закусив губу. Она будет медленно тянуть эти сети, если понадобится, время есть, деньги тоже.
— Скоро уже сумерки сгустятся…
Так пришедшая Ника ему поведала, периодически хрустя яблоком, что баню по просьбе девчонок было решено отложить до завтрашнего дня, но Савицкому было все равно. Он не любил как холод, так и жару, у него сразу начинала раскалывался голова от перепадов давления, так что всеобщих восторгов он не разделял. Даже в городе он максимум полчаса, это был прямо самый край, стоял под прохладным душем и больше времени лежал после этого в пледе, пытаясь выучить собственные конспекты и согреться в плохо прогреваемом помещении. Но после страницы нормального текста шла просто кардиограмма его мелкого, неразборчивого, убористого почерка.
Сейчас тоже Данил не грезил о том, что после баньки бы в пруд, который он успел увидеть из окна, да запах чтоб ёлки, ибо хозяйка дала масло для камней. Она потчевала дорогих гостей домашней наливкой из айвы, рассказывала не очень информативные истории, попросту сплетни, и все вызнавала конкретную цель их визита. Весёлые разговоры вечером не прекращались, перебиваясь общими впечатлениями. Как говорится, накорми, напои, в баньке выпари, спать уложи, а потом уж расспрашивай. Данил в это время лениво листал фотографии в галерее, не участвуя в обсуждениях.
Изображение Александры Туркиной с Pixabay
Предыдущая часть: Билет в прошлое
Автор публикации
