Ловушка
От пейзажа открывшегося, точно акварельного, мозг Винсента застлало бесповоротно, точно что-то помутилось, и теперь в реку горную, дымную, кидают булыжники, чтобы этот поток нейтрализовать и остановить. Губы потрескавшиеся пересохли, а спину пробрал лёгким прикосновением липкий пот. Страшно уже не было, это «страшно» осталось где-то позади, и вряд ли оно заставляло прикурить сигарету нервно и показательно руками с лёгкой тряской. Сглотнул шумно, отмечая, что в воздухе всё так же пахнет сыростью, что сделано всё более, чем на уровне.
Вслед за ним выскочил и Фрай, что заставило вырваться едковатый и терпкий смешок, да отойти к углу дома. Вдох короткий и надрывный выдох не сделали из него королеву драмы, но в уверенном прохождении спектакля не оставляли сомнений. Всё прошло, как надо, рычаг запустил ржавую металлическую цепь.
И Ремингтон отчего-то решил пройти вокруг восточной стены. Только отвернулся, и губы тронула линия усмешки. Скрипучий и сухой кашель сжал кольцом лёгкие, неприятно давя на грудь, точно корсетом.
Резко Ремингтон понял, что где-то в стороне скрипнула под тяжестью веса ветка или мелкий сучок.
Он не успел и опомниться, как к носу была прижата пропитанная чем-то тряпка. Сознание отпустило, уступая приятной ватообразной пелене, потому стал достаточно яро оказывать сопротивление, успевая лишь рассмотреть большую татуировку скорпиона на руке, прежде чем ощутить удар затылком. Такой трескучий, как сухие поленья в камине, он не вывел сознание из работы совсем, но обездвижил и перекрыл возможности к активному сопротивлению. В ушах от силы размаха неприятно звенело миллионом колоколов на кладбище, что последнее время ему достаточно часто снились, точно заранее предрекая исход событий.
К моменту, когда к нему полностью вернулось сознание, прошло уже несколько часов. В воздухе витал аромат сырости и плесени, что ощущался практически физически. На руках Винсент чувствовал давящие кольца веревок, что расположены и затянуты были до такой степени, чтобы он полномасштабно почувствовал саднение кожи и постепенную немоту конечностей, переходящую в судороги. Они заходили и на ремни, что поддерживали по последней моде длинные рукава и становилось ещё более дискомфортно. Как факт дисбаланса, из-за длительного нарушения кровотока конечность может перестать нормально функционировать. Но все это меркло перед пробуждением, коим являлась жгучая и резкая пощёчина по лицу.
Удар пришёлся не только по челюсти звонко и хлёстко (как будто била женщина наотмашь), но и десне, рассекая её, и Ремингтон мог уже через небольшую щёлку век ещё туманных, увидеть, как расползается на его белоснежной рубашке грязное пятно водянистой крови. А кашель, что резко перекрыл доступ к кислороду, разбрызгал скопившуюся в полости кровь рядом. И это могло бы быть даже эстетично, ежели не было в то же время так погано и тошно от осознания ситуации.
«Попал в свою же ловушку, что может быть лучше», — подумалось Ремингтону.
Всё лицо горело, будто бы у него в руках взорвался деревянный ларец, что щепками разлетелся во все стороны, оставляя ссадины мелкие и неглубокие. Винсента прихватили за подбородок, как мальчишку, заставляя смотреть перед собой, но не могли стереть сопутствующую ему ухмылку превосходящую. Не мог позволить себе такую роскошь, как показывать какую-то иную эмоцию. Рука коснулась его волос, неприятно отводя затылок назад, ещё больше заставляя смотреть перед собой, и отчего-то закралась мысль шальная, как пуля, что это люди не Майера, они не могли ему не поверить…
Но и мозг в процессе экстренных соображений стал ему слабым помощником, ибо не припомнил на быструю ни одного не то что врага, даже недруга.
Взгляд зацепился за тяжёлые, обитые железом кожаные ремни и ножи-кровопускатели, (названные так, потому что напоминали инструменты хирургов и цирюльников, которые те использовали для кровопускания), что крутил в руках второй мужчина, находящийся в комнатке пыльной и темной.
Это явно было каким-то затхлым подвалом, что не использовался даже в хозяйственных целях. Винсент попытался дернуть руками, но толстый жгут бечёвки ещё сильнее впился в ладони, и была мотивация больше подобного не делать.
Напоминало банду «Негодяев», что орудовала в Ливерпуле. Однако было одно смущающее но… К чему это? Да и жестокость High Rip не сыграла ей на руку: к тысяча восемьсот восемьдесят восьмому году остальные банды Ливерпуля забыли про старые дрязги и объединились, чтобы вместе уничтожить «Негодяев» — настолько они были ненавистны даже в среде преступников и отбросов.
Однако диалог всё же имел место быть. Перекурив сигарету, первый мужчина лениво достал со звоном и нарочитым пренебрежением на металлический поднос из ящика невысокой тумбы несколько инструментов разного назначения. Взгляд Винсента дотянулся лишь до скальпеля и зажимных щипцов, что начисто заставили прикусить язык. Были подозрения, что коснётся именно его.
— Винсент Ремингтон, дорогой, честь вас приветствовать, — протянул с неким даже наслаждением мужчина, пройдя вокруг Ремингтона. — Надеюсь, вас удобно транспортировали и сейчас вам, несомненно, не менее удобно. Табак, кларет? Не хотите, ну, и правильно, — вёл он разговор сам с собой, отвечая на свои же вопросы, не позволяя даже при желании вставить слово. Это не звучало манерно, но имело определенную интонацию и оттенок, ухмылка была отвратная в своей неприятности, надменная. — Вам должно быть любопытно, отчего вы здесь… Видите ли, — выдержал мужчина небольшую паузу и остановился, наклонившись к самому уху Ремингтона, — за все нужно платить.
— Не понимаю, о чём вы, — Винсент, казалось, забыл свой голос за это время, и настолько он был непривычным и хриплым. Взгляд его уже прояснился и был достаточно открытым, пытливым.
— Вот как… — досадливо проговорил мужчина. — Стало быть, и не вы заключили договор с нашим человеком из Ливерпуля по сжиганию поместья Фрай? — гадливый взгляд скользнул неприятно, Винсенту хотелось отплеваться, ибо он чувствовал себя животным в цирке, с которым так интересно забавляться.
— Нет, — уверенно, но негромко утвердил Ремингтон. От осознания и правильности своей догадки стало не по себе, ровно и оттого, что второй находящийся взял в свои руки маленький нож, явно затертый, уже ремонтированный в рукояти и который точится исправно грязно серым, почти чёрным, точильным шершавым камнем.
— Любопытно, — губы мужчины растянулись в улыбке неприятной, отошедший несколько минут назад, он подошёл снова. — Ибо есть неоспоримые доказательства обратного… Лжец, — один хлесткий удар приходится снова по многострадальному лицу, касаясь высокой скулы, но соскакивает в сторону крыла носа. На удивление не слышно хруста, но ощущение отвратительное, но это скорее сделалось для ощущения превосходства и самоудовлетворения, ибо Ремингтон увидел то, что заставило, невзирая на веревки, ощутимо дернуться назад, чуть не перевернув от неожиданности стул, благо второй сообразил ловко, с силой тяжкой рукой подав обратный импульс за колено. Ремингтон увидел щипцы, явно предрекая переломы пальцев, если не выдергивание зубов, что тоже заставило инстинктивно сжать челюсти до трения. Вызвал хрипловатый мужской смех.
— Что вам нужно? — произнёс Винсент, посмотрев исподлобья. Глаза очертились страшной серостью кругов, а спина чувствовалась насквозь сырой. А говорили, что мертвые не потеют…
— Нам не по нраву, когда обижают члена нашей банды, расторопный наш, — мягкость тона контрастировала с изначальной скрипучестью и отточенностью. Это был натуральный психопат. — И нас не волнует, что и как ты будешь делать, чтобы возместить нанесённый ущерб.
Как понял Ремингтон, всё пахло мало жаренным, все пахло уже весьма пригоревшим. Пригоревшим шлемом электрического стула, что чувствительную кожу головы превратит в стейк…
«И я должен не только за партию теперь, но ещё и деньги Фраю. Как так умудрился?», — смешок вырвался непроизвольно.
— Смейся, пока зубы целы, — голова его резким движением за затылок была поднята обратно, и ладонь грубая примерилась к челюсти, однако сейчас ощущение дискомфорта позволяло предположить, что вылетела. И движения в противоположную для смены положения результатов не приносили. — Твоей смертью ничего не решишь, согласись? — наконец, имя одного он удосужился услышать из уст второго на манер, чего он с ним возится, деньги не за это им отдадут, но тот лишь недовольно цыкнул. Чего ему имя, ищи-свищи, а толку-то, как от ушей дохлого ишака. — А вот послужить можешь… Будут соображения по решению этого вопроса?
— Спокойнее, — пресёк резко Ремингтон, своевольно однако не дергаясь, если они оставляют следы, то просто так не отпустят, хотя не исключено, что били избирательно по лицу на тот случай, если он захочет куда-то выйти, но уже не сделает из стратегических соображений. — Обойдёмся без рукоприкладства, — произнёс Винсент с улыбкой.
— Это уже решаем мы, — сухо сказал второй мужчина. — А ты умный, реши, что поможет твоему положению, исходя из ранее сказанного, — для головы раскалывающейся это было пыткой. Эти психологические уловки действовали скорее на организм, что натянулся струной, нежели на психику, но…
Мысли в голове ходили разные, пока сталь ножа мазала по щеке мягко, не надавливая, даже как-то бережно, точно уже совершенное ранее от эмоционального напряжения было лишнее. Если он будет строить из себя героя, то умрет при компании и почестях… Да только оно ему не будет нужно с простреленной головой. У савана карманов нет. А жить всем хочется, стоит ли это того?
— Я мог бы… Стать готовым переписать компанию на Фрая хоть сейчас, но с гарантией полной, что я останусь живым и моему существованию это мешать не будет, — проговорил слегка сбивчиво. Он мог бы, безусловно, начать выказывать своё положение, но не до хорошего же. Он отыграется, и на нём отыграются, и не от большего зла идет меньшее. Ну, и конечно, Ремингтон не Ремингтон, говоря это с надеждой нагадить Фраю. Не за одним Фраем кто-то стоит, одна проблема: эти люди и за Ремингтоном стоят, велика вероятность одни и те же, что предпочтут остаться в стороне.
Адам, первый, более крепкий мужчина, от которого веяло грубой силой, напоминал ему человека военного. «С опиумных?», — но после этой реплики на его лице отразилось замешательство, и повисла такая тишина, что слышно было, как в собственном желудке что-то барахталось.
— Вас к телефону, — оповестил вошедший мужчина, что отлучался на достаточное количество времени, оставляя графа наедине со своими мыслями. — Не вас, а его, — кивнул головой на Винсента, что изогнул лишь бровь на моменте скептично. Он вытерпел специфическую паузу, не соображая, что к чему, точно сидел над обломками какого-то строения, именуемого его жизнью. Мужчина уронил едкий смешок, не без интереса приложил трубку на длинном шнуре к уху Винсента, будто бы специально царапающе задевая кожу короткими ногтями.
— У вас тут незакрытая поставка, — Ремингтон дождался первой реплики с того конца провода, прислушиваясь к слабому гудению, голос стал доходить не сразу. Но всё же достаточно узнаваемый. — Вы думаете, я идиот, Винсент? Я вас из-под земли достану, если ещё раз попробуете что-то такое провернуть. На каждого глупца найдётся ещё глупее, обратное, сами понимаете, то же самое, не копай другому яму… А ваша жизнь вот у меня в кулаке, вот держу.
— Что вам нужно? — сдержанно поинтересовался Ремингтон.
— Всего-то справедливости, — было сказано с большой расстановкой. — И хотя судьба не всегда бывает справедливой, её повороты не лишены юмора.
— Вам, должно быть, нелегко живётся, если вы всё ещё верите в справедливость. И что же это для вас? — спросил в лоб Ремингтон, ибо предлагать дело всё же сомнительное… Могут хотеть и меньше, а получат гораздо больше, однако собеседник, поняв эту уловку, засмеялся. Деньги покупают молчание лишь на время. Пуля в сердце покупает его навсегда.
— У каждого своя правда, — ухмылку можно ощутить было сквозь пространство. По лбу скатилась нервная капля пота. — Я уже вложил деньги в ваше дело, и теперь ваша задача лишь отдать деньги мне.
«И всё так просто? Что-то тут явно не так».
— У меня лишь тётушка и кузина препятствие к деньгам, — мягко и дипломатично проговорил Ремингтон, слыша смешливое хмыканье. — Я готов отдать денежную долю полностью, чтобы покрыть это дело и исчезнуть.
— Забавно, — рассмеялся голос на том конце провода, будто бы и совершенно безразлично, однако с нотками наслаждения.
— Только вам надо с этим мне помочь. Я связан по рукам и ногам во всех имеющихся смыслах, — усмехнулся Винсент.
— Не переживайте, Ремингтон, я позаботился, что вас не хватятся, как минимум до вечера, а о милых родственниках… Пока не решитесь, буду беречь, как зеницу ока, как Юсуповы жемчужину Пелегрину, на этом мои полномочия — всё, — произнес он это голосом прохладным, хоть и с оттенками елейности. — Лихо вы со Скоттом справились. Жалко мальчика, конечно, подозреваю, всех так извести хотели?..
— Не понимаю, о чём вы, — отмахнулся Винсент мысленно, слишком много он знает. Такие обычно долго не живут… Но зная Фрая… Такие живут недолго, но красиво и полно.
— Как знаете, оставим это в секрете, как и вашу завязку с Броудсом.
— Времени зря не теряли, — подытожил Ремингтон. — Но я знаю, кто может помочь мне, с вашей легкой руки, — не поверилось, что он это сказал.
Помириться можно лишь с врагами. Для этого и существует мир… А это что-то грязнее и бездушнее, но сам себе не поможешь, и никто тебе не поможет… Он получит компанию и хочет денег, Ремингтон может ещё остаться на коне и не тратить на это дело всё наследство, достаточно лишь организовать правильно… Конечно, это не та сумма, но уже лучше, чем ничего, и пойдёт в дело.
— Тетушку убрать не проблема, а Мелисса молода. Только осталось найти исполнителя и сделать так, чтобы это происходило ранее, озаботитесь? — спросил с нажимом Винсент.
— Даже смешно, что вы живете под каблуком, а у меня город под подошвой… — смех вышел звенящим, заинтересованным. — Есть один на примете…
— Слышали про Джека Потрошителя?
— Никто не заметит подмены? Прекрасный анатомический театр… для того, кто за тапенс готов разделать человека, как свинью. Можете же, Ремингтон, когда хотите… Но помните, Ремингтон: не одни вы имеете глаза и уши в своём распоряжении.
Мысль о Джеке Потрошителе возникла в его голове спонтанно, все преступления были совершены в Уайтчепеле, восточном районе Лондона, или в его окрестностях в период весны этого года. Живот вспорот, горло перерезано — именно так 31 августа 1888 года расправился со своей первой жертвой Джек-потрошитель… Державший в страхе весь Лондон, прославился не только своей жестокостью, но и потрясающей скрытностью, однако его почерк мог сойти за прекрасное прикрытие. Бродяги найдут обезображенное тело, с лицом, что не опознать, со вспоротым животом и перерезанным горлом.
После разговора руки Винсента освободили, и ему позволили покинуть подвал.
Photo by DEVN on Unsplash
Автор публикации
