Сдачу себе. Сломанный телефон
Антон подостыл настолько за прошедшие десять минут, в которые пытался проигнорировать Петю, что даже заледенел. И весь его гнев сменился тоской и флегматикой. Внешне он давно не мёрз, ходя нараспашку, что зимой, что летом. Телефон продолжал истерично кричать, точно владелец знал, что Романов слепо пялится в экран и просто не берет. Вроде и не хочет брать, зачем… Но Антон безэмоцинально снял трубку на тринадцатом гудке, не зная, насколько замогильным звучит его хриплый и залипающий голос и прохладно-пресное «Алё».
— Антох, нам поговорить надо, — поставил перед фактом без лишних прилюдий Левин. — Я места себе найти не могу, — спустя непродолжительную паузу, наверное, пепел под ноги стряхивал, проговорил Петя со скрипом. Было слышно, что что-то не в порядке. Все. Не в порядке.
— Невдобняк, — равнодушно отозвался Романов.
— Ты где? Я подъеду, — энергично заговорил Левин, он настроен был серьезно. — Если…
— А дружки чего? Разбежались? — перебил с уколом Романов. Ему было пресно. Не горько, не кисло, он даже изначально не думал, что таким тоном выйдет.
— Я ушёл, — Антон уже выучил все его привычки наизусть и мог сказать, что Петя сейчас закусил нижнюю губу, перекинув на ту сторону палочку сигареты.
— Возвращайся, пока не поздно, Петь, — примирительно сказал Романов, понимая, что ему не на что ни обижаться, ни предъявлять, кроме сестры, но подозревал, что это не с его стороны было, вместе же заходили, да и настроя не имел. Из всех троих он наименее разочаровал, вернее, совсем нет. И эта мысль даже перекрыла другую, о том, что Левин же нормальный… Ему можно все нормально рассказать, по Романову же видно. А дальше бы и придумали чего. — Не хочу разговаривать, — Антон сбросил.
Явно не сегодня.
Одни коробки сменялись другими, в каких-то единичных ещё горел желтоватый свет, и сиротливо выглядела детская площадка у двора на их фоне. Родная эстетика серого бетона. Цвета давно перестали быть яркими — их съела каждодневная серость. Детей на площадке не было, лишь кучка подростков, что пили пиво, сидя за сломанным рулем «баранки», изредка отвлекающиеся на звон цепей качелей с перебитой сидушкой. На днях должны были приехать все красить и заменять к весне, зимой не было смысла. В чем-то они были правы, хотя чья-то серая жизнь со стороны желающего помочь так не выглядит. На середине дороги валялся выброшенный из окна телевизор с растрескавшимся экраном, как бы говоря, что кино кончилось.
— Где ты был? — спросила с кухни мать. Вокруг неё лежали в беспорядке бумажные упаковки таблеток и картонная коробка, что служила их хранилищем. Романова передернуло.
— Был в клубе, — повёл бровью Антон, коробку ставя на холодильник и, чиркнув спичкой о коробок, разжег газ на плите. Водрузил большой тяжёлый чайник, параллельно доставая бокал. Он хотел обернуться было и спросить, будет ли чего-то пить мать, как усажен был за плечи на табуретку.
— Почему Лерка пришла в таком отвратительном виде, пьяная, так ещё и зареванная, растрёпанная? Смотреть страшно, я ее за волосы так и оттаскала, — Романов позволял себя держать за плечи и глядел прямо в глаза, поведя безразлично плечами. Сначала не ожидал, глядя на манер растерянного зайца, но быстро пришёл в себя.
— Торопилась, поди.
— Она говорила, что была в клубе с Левиным и с тобой, — голос матери сорвался на раздражённый рык, но Антон был абсолютно спокоен и даже не обращал внимания на цепкие и давящие до лиловых пятен на плечах пальцы. Ещё с прошлой реплики сложил губы в напускном удручении.
— Не капет, не я ее туда привёл, как встретились — оправил домой. Врет. У меня были дела, чтобы за ней ещё смотреть, — посмотрел на мать снизу вверх Антон. — А с Левиным, ну, запрети общаться? А за волосы, было за что…
— Конечно, она их покрасила, обстригла бы! Меня она не слушает, закрылась и проревела бог знает сколько! Но тебя… Надо бы с ней… — мать посетовала и немного успокоилась, на лице ее образовался просвет, в то время, как у Романова залегла задумчивая морщинка на лбу.
— Я с ней говорить ни о чем не буду, и не хочу, — замотал головой Антон, глядя немигающе мать. На фоне раздражающе начал свистеть чайник. Мать сначала схватила Романова за руку, не давая повернуть переключатель, но быстро опомнилась. — Девочка взрослая. Сама решила, сама разрешит.
— Антон! — мать выглядела сильно усталой, и раздражённость ещё сильнее обостряла ее острые черты. Она сжала ладони.
— Что «Антон»? — переспросил Романов спокойно, устало и оценивающе мазанув взглядом.
— Что у вас случилось? — более мягко и примирительно спросила Марина Александровна.
— Ничего.
— Но я же вижу, что что-то не в порядке, что-то не так! — настояла на своём мать. — С тобой в последнее время что-то твориться, теперь с Лерой… Я все равно узнаю!
— Сама сказала, что она ушла, там встретилась с Левиным, ибо мы с ним вместе сошлись на входе. А с ней встретился там уже, вот чего случилось. Мне это тоже не нравится, — мирно попытался сменить русло Антон, не желая вставать в оппозицию, только смягчить по возможности гнев.
— Если бы ты не познакомил — не ушла бы, — теребила полотенце Марина Александровна, стоя на своём, а Антон, как встал, так и сел. От злости свело зубы.
— Хочешь сказать, я виноват?!
— Это твоя компания, но я ничего не говорила кто прав, кто виноват, я вижу результат, — увильнула от ответа мать. — Она скатилась в оценках и стала странно себя вести лишь в последние месяцы, изменилась и в речи и она ничего не хочет, как и ты… Надо с этим что-то делать!
— Взрослеет, — протянул Романов, обращая внимание на таганку, стоящую на плите только сейчас. — О, котлеты, не помню, когда последний раз ты их готовила.
— А ты торчишь со своими дружками новыми и невнятными, куда тебе… Матери и отца дома нет целыми днями, с сестрой происходит не пойми что, а ты… — упрекнула мать, но тут же спрятала лицо в руках. — Она ещё ребёнок, а ты это только будто поощряешь!
— Ты себя бы сейчас слышала… Не в цифрах же дело! Я шамонаться стал с девятого как раз и без всякого поощрения… — но Романов был перебит.
— И кем стал?! Да за тебя выслушивать стыдно даже от соседей! Как не встречу, так что-то да, ах! Раз взрослая, пусть съезжает и делает, что ей вздумается! Тоже взрослый? А твоя копия растёт! Сведёте меня с ума, — показательно громко высказала мать, и Романов понял, что выражать протест она начала, но вот никак не обозначила. Скорее всего слушала, ибо стало слишком тихо. Что же — ее каша. Романова передернуло.
— Она не маленькая, найдёт чем себя и без меня занять, мам, как видишь, но да, я тебе в открытую сказал, что этот год я гуляю, что не так? И нет, не взрослый, — сказал Романов. — Хочешь знать, я и дальше не учиться пойду, а в армию, потом уже, если сложится. Стыдно, мило… Чего-чего, этого услышать не ожидал. Деньги я скоро скоплю, если ты о бестолковости, да съеду, если это такой душещипательный для тебя вопрос. А твоё «надо бы сделать», «надо бы сходить» это не просьба, мам. Хочешь чтобы я что-то сделал — скажи прямо, но тут я бессилен. Не авторитет, как оказалось.
— Какие деньги?! Откуда?! — глаза Марины Александровны округлились и она могла только растерянно ими хлопать, но гордость и осознание своего авторитета не позволяли ей признаться в своих словах рвзгоряченных и извиниться. Это дать слабину. Она уже успела пожалеть о своих словах.
— С друзьями работаем немножко, а не просто чаи гоняем. Я знаю, что я плохой пример для подражания, лишний раз можно об этом было мне не напоминать. Я старался, чтобы подобного не было, старался, но… Все на нервах, нет бы перестать, так трепать надо, — рыкнул Антон. Он правда старался, но ситуация почти не менялась, приходилось соответствовать тому, что есть. — Кто-кто, если себя не могу найти я, то ты должна наставить на путь истинный, но интересно девки пляшут!
В тот момент в ванную тихо, точно приведение прошла Лерка. Однако было не жалко, в груди жгло пожаром неудовлетворение, едкость, раздражение. Чувство ущемлённой гордости и совсем холодком и ущербности, уязвлённости кислой.
— О тебе мы поговорим позже, Антон. Твоя лепта в этом есть тоже, не спорь, — с нажимом произнесла Марина Александровна железно и безапелляционно.
— Да после этого нет смысла разговаривать, — вскинул руки Романов бессильно, разворачиваясь и стремительно выходя с кухни. — Я тебя понял.
— Ну, и куда ты?! — на повышенном тоне спросила мать.
— Повтори погромче лучше, как я не оправдал твоих ожиданий, какой я несостоятельный и таким и останусь… Перестать и нам обоим нервы не трепать, — дверь за Романовым захлопнулась с треском и желанием сделать это так, чтобы она вышла из дверного косяка.
Ветер противно свистел в ушах, и Антон ощущал почти физически жгучий взгляд в спину меж лопаток въедливый. Он не будет оборачиваться. Хочет обижаться — пусть обижается, будет в молчанку играть — пусть играет.
***
— Миш, не разбудил? — после двадцати минут ходьбы по городу набрал знакомый номер Антон, шмыгнув носом. Он снова в летних кедах и наметенных сугробах тонул с ледяными ногами промокшими. Как и он сам.
— А? Да нет, ничего, в смысле нет, — на фоне слышались посторонние обильные шумы, но голос Королева подсознательно успокоил.
— Можно к тебе вписаться, Миш, или к кому-то на пару дней, чп дома, я даже… — Романов с усилием делал свой голос спокойным, чтобы зубы друг на друга не попадали. — Меня просто забрать надо, объясню позже, даже говорить не могу нормально. Я может подойду, ты говорил…
— Да-да, без бэ, только это… Ребят, есть кто ещё хотя бы пятый не кидал? О, сейчас к тебе подъедет… А я видимо и подъеду, — слышались на разный лад ответы на том конце провода и, готов был поклясться Антон, как Королев отставлял стопку. Хриплый смех отвлекшегося Королева, которому он и не сдался, но он к нему едет… Антон пожалел, что позвонил, но не мог не отметить, что глаза защипало. — Мы просто за Бесоново. Может знаешь, баня на Огорева.
— Слышал, да…
— Только сразу не выходи — пол задницы отморозишь, — предупредил полушутливо Королев, и суетливый шум сменила практически идеальная с помехами тишина.
— Поздно, я уже… Под мостом, — Антон звонко чихнул.
— Ну, ты и дал! Будь здоров, — на автомате проговорил Королев на ходу матерясь, что машину присыпало. — Тогда жди, ускоряюсь.
Долго ждать Романову и не пришлось, он сидя на железных ступенях, что с моста вели вниз и в диагональ в набережную, сразу издали увидел знакомую машину с желтоватыми фарами. Намеревался буквально отморозить пол задницы, ибо он не чувствовал, ровно как и дрожащих озябших пальцев, сокрытых где-то в складках объемной кофты. Он поддался внутреннему кричащему порыву, что раздвигал отвратительно рёбра, причиняя боль и не давая сосредоточится на чем-то другом. Мгновение и Антон уже перекатывал знакомый телефон с холодным корпусом в руках. На секунду экран загорелся тусклым светом, а в следующие несколько был кинут на виднеющийся и раскатанный кусок асфальта. Он несколько минут не мигая глядел на лежащий вниз экраном телефон, но через минуты три подошёл, когда раздался звонок от Королева. Оповещал, что пара минут и он уже на месте, удостоверился, что Антон не стал ледяным изваянием, смеялся, а у Романова язык не ворочался.
— Привет, — запрыгнул на переднее сидение тёплой машины Романов, похожий на побитого пса. Даже отряхнуться флегматично не удосужился, весь его правых бок был в разводах налипшей пыли.
— Привет-привет, — помахал театрально одной кистью руки Королев. В салоне было накурено и он был в Белой банном халате нараспашку.
— Гитара? — покосился Антон, глядя на заднее сидение. Коленки и пальцы теперь неприятно жгло от теплоты внутри.
— А она чего, здесь? Ну, я на…дел… — Миша зашёлся смехом и заглушил машину, выкручивая на полную печку. Послышалось шуршание, и колыхание воздуха обдало ненавязчиво. Королев вынул из-за уха сигарету, глядя на цвет лица Романова, что напоминал белое банное полотенце, он вальяжно сел вполоборота, глядя прямо на лицо парня. — Ладно! Давай, Рассказывай.
— Да мать меня винит в том, что я Лерку с Левиным свёл, что влияю херово, что ей за меня стыдно, и с ними со всеми я сразу… — Романов себя оборвал вздохом. Ему не хватало воздуха, как будто его, как резину сжимали и расжимали. Пересекся взглядом с Михаилом на мгновение и снова почувствовал накатывающую и копленную обиду на протяжении времени. Романов сожмурился, лицо его искривилось на секунду, как от хлесткой пощёчины. Стойкий оловянный солдатик не хотел давать слабину, он и не дал, он бы разломился надвое или на несколько частей. Для Романова непозволительная роскошь.
— Со всеми? — свистнул красноречиво Михаил, лениво щёлкая языком. Романов дёрнулся инстинктивно, когда ощутил тяжесть чужой ладони на своём плече. А ладонь была и впрямь тяжёлой. Но также и тёплой, вселяла уверенность в поддержке. — Ты постарался, конечно, давай-ка подробнее…
— Сначала Левин вопросами надоел, — Антона смутило несколько и сбило с мысли то, что Королев машинально отстукивал неопределенный ритм на его плече, но он быстро собрался. — В молчанку играть начал, потом с Элей встретились, ей нужны были таблы, а он их толкает… С ним сестра, думал, прям там об стену головой шарахну или шарахнусь. Голова бешеная. Ее отослал, его потом послал, не хочу ни говорить, ничего, мать ещё…
— Снова начала? — Михаил не перебивал, сказал, будто сам себе, но Романов обратил внимание, оборвав свою речь, теперь глядел непонимающе на Королева. Слишком понимающе.
— Снова? — переспросил Романов.
— Она какое-то время торчала на гере, Князь держал, но после перестал, у неё уже передоз был, они из-за этого и разошлись в частности, — качнул головой Королев. — Мы тогда приезжали, ее наручниками к батарее пристегивали.
— И ей я неудачно признался в любви, полный джек-пот… — улыбка разрезала лицо больным изломом, Романов хотел отвернуться, но Королев не дал, придерживая парня за плечи. Антон себя чувствовал подавленно, но он разбито. Не мог позволить себе дать слабину, оттого натянулся, как струна.
— Сочувствую, малой, — Королев тут же руки убрал, как мысли прочитал и ключи повернул. — С семьей, по себе знаю, образуется, это родители, ничего плохого не хотят, но перегибают. Не то место, не то время, малой.
— А нет подходящего…
— К слову об этом, — решил вывести на более оптимистичный уровень Королев, — раз все так плохо, то руки занять сможешь и как раз не ворошить. Мы завтра в казино московское едем за человечком. Брат объявился.
Photo by Ashkan Forouzani on Unsplash
Автор публикации
