1915-й. Признание

288
2
Поделиться:

Уманский вернулся домой за полночь, надеялся не перебудить весь дом своим грохотом.

Он придерживался за стену, не спеша переставляя ноги, и пытался вытряхнуть снег из-за ворота шинели. Полежал он на Невском, лицом в едва нападавшем сугробе, что прикрывал мягким одеялом гололёд. Прижимал к себе бутылку водки счастливый, что не разбилась. Прямо на Аничковом же мосту, надо было так! Он попытался подняться, опираясь на красивое ограждение, но мало толку от него было, и ничего лучше Уманскому в голову не пришло, чем после очередной неудачной попытки просто лечь. На улице было темно, людей не было и только звездная карта над головой, распахнутое настежь небо… Алексей недовольно покосился на коня, что взирал на него сверху.

— Чего уставился?! — буркнул Уманский, поправляя фуражку. — На тебя не сяду и до дома не доеду!

Шмыгнув носом, понял, что пора все же подниматься с нагретого места. Даже камень казался раскалённым, а лёгкие жгло внутри, но не время было Алексею рассиживаться, в самом деле.

Ключом в дверь попал с третьей попытки упорной, готовя с утра речь гневную о тех, кто шляется среди ночи с таким ужасающим грохотом и мешает спать порядочным людям, если встретится ненароком с соседом слева, тоже офицером на гражданской по причине тяжелой формы астмы, или если столкнётся на площадке с Пелагеей Ивановной, женщиной, что так активно звала его на чай с вареньем со смородиновым листом.

Сразу ключ провернул, слыша скрежет старого замка, и так неловко скинул с себя пальто, задев мутный, полупустой графин, что ещё совсем недавно был наполнен водкой. Стекло тут же разлетелось по полу, хрустнув мелкой крошкой под массивным сапогом, и Уманский обратил внимание на клочок смятой бумаги, что он сунул с утра. Оглянувшись отчего-то, он протянул к нему руки и пошёл прямо в обуви под свет керосиновой лампы, что планировал зажечь. «Фхузоядг тс пгнзжсрфнл» звучит отвратительно, как какой-то бред сумасшедшего. Хотел даже было уже отложить и подумывать о сне, но мозг упорно отказывал ему в этом желании, пресытившись алкоголем и кислородом.

— Вот и что мне с этим мне делать… — вздохнул Уманский, перевернув пару раз небольшую бумажку, и от безделья и задумчивости стал складывать её в журавлика. Но какого было его удивление, когда загнув какой-то угол он увидел карандашное «З0 гр. с.ш.» градусы? Это какой-то шифр. Мутный Крепп становился каждую минуту всё мутнее и мутнее, как тот несчастный самогон…

Не много шифров знал Уманский, лишь два, тот что бытовал до тысяча девятьсот четырнадцатого, но который раскрыли австрийцы, и шифр Цезаря, потому что они оба применялись повсеместно в первой мировой, но ни одна попытка сдвига не дала результата, и он оборвал себя на увеличении оного до тринадцати. Мозг, вопреки его ожиданиям, соображал лучше прежнего. Он выписал себе фразу на отдельный лист ещё раз, задумываясь над тем, что ни к первому, ни ко второму он не имеет отношение, хоть и очень похож.

«Какова вероятность, что это 3+0, то есть три?.. Это другая стенография, но что в ней такое… Если сдвиг в тройку не работает. Может, в диагональ или назад наоборот?» — резко осенило Уманского. «Бинго!», теперь буквы с уходом в диагональ слева формировали слово «С-т-р-ѣ-л-ь-б-а». Стрельба, значит… Но окончание этой фразы не поддавалось той же логике, поэтому он решил сделать прямо противоположно и оказался прав! В итоге, там было написано «Стрѣльба по-македонски». Алексей сидел склонившись над листком бумаги и даже не верил, что у него получилось, ибо всегда в этом скверно и негативно отличался. «Стоит только захотеть, Алексей, орёл же не ловит мух!» — сразу пронеслось знакомое в голове, что он резко отогнал, как навязчивое прикосновение. Сам этот термин означал стрельбу с двух рук, это он слышал ещё во времена македонских борцов за свободу, во время Балканских войн на юге. Жаль, вернуть обратно не получится, хотя, кого он обманывает, не жаль, конечно, а скорее обидно, что не знает содержание всех. А этот растяпа мог предположительно и просто потерять, так на него не падки подозрения.

«Уничтожить? Я же знаю, что там написано, стало быть… А если просто так совпало, и там должно значится что-то другое?» — подумав, Уманский сложил листок обратно и сунул в книжку ненавистного ему Державина с его извечным путём всего через монархию. Он разберётся с этим немного позже, он уверен, что корни этого гораздо глубже. А ещё, несомненно, надо оправдать своё вранье и если не познакомиться, то однозначно вызнать, кто же такие Дмитрий, а по возможности ещё Елизавета и господин Крепп, а в Петрограде лишние нагретые уши были всегда. Это лишь вопрос времени.

***

Уманский смотрел на расползающуюся полоску бледно-розовых сумерек не мигая, размешивая уже остывший, покрывшийся плёночкой холодный чай. Было тяжело, но не мог понять физически ли, морально. Может и от мыслительных операций в том числе, но голова была просто тяжелой и пустой, что ветер там гулял свободно, изредка громыхая форточками.

Обнаружил себя у квартиры Елизаветы, вынырнув из своих мыслей уже когда постучал, и тут же приложил руку ко лбу. Нормальные люди в это время ещё спят, Уманский, одному тебе не спится… «Если все дороги ведут храм, то я не верую, ибо все дороги ведут к твоей двери», — подумал Алексей Петрович и подумал с теплом, что соскучился, и зря тогда прощался он с весною, говоря лишь навещать порою касанием ветра по обветрившимся щекам.

— Алексей Петрович! — в голосе Елизаветы смешалось удивление с радостью. Его она ждала и сама себя одёргивала — ну с чего вдруг он должен прийти? А он появился, как умеют появляться только самые нужные люди — просто потому, что ты ждёшь. — Что с вами? — спросила она, когда они оказались в полутёмной гостиной. — У вас что-то произошло?

— По вам соскучился, захотел резко увидеть, не подумал отчего-то, что спать вы можете… Из-за господина Креппа не спите? — с разливающимся в груди теплом произнёс Уманский, в руку девушки достаточно неожиданно и резко утыкаясь лицом. Прикрыл глаза. Сразу стало спокойнее и переставало давить что-то в груди, будто знаешь, что на шее булыжник, и ты вот-вот бросишься в воду просто попросту потому, что иначе не мог. Резко перестало особо заботить что-то сложное и тягостное, он бы мог так простоять очень и очень долго.

— Простите мне мой вид… — качнул головой с неловкой улыбкой Алексей, продолжая однако руку Бережинской придерживать по мере продвижения в комнаты, — ужасный… — закончил, зажмурив глаза, Алексей.

Предполагал ли, что предстанет когда-то в таком? Нет, не привык, но и отвыкать от привычного, уверял себя, надо было. Елизавета смотрела на него с ласковым ожиданием, с ответом не торопила. Достаточно и того, что пришёл.

— Случилось… Сложно сказать, что именно сейчас, сейчас всё нормально, наверное, — с усилием удерживал ровную интонацию Алексей. — Немного сложно, — повторил он свою мысль с неловким смешком, думая, что с мыслями надо собраться. — Так скверно выгляжу?

— Выглядите немного усталым, — ответила Елизавета, проводя осторожно по его волосам. Наверное, надо было соврать про прекрасный цветущий вид, как того требовали приличия, но врать не хотелось. — Давайте присядем, Алексей Петрович. Крепп болен, пришлось его здесь оставить. Мне кажется, у всех от него будут неприятности, но не выгонять же его на улицу. Сейчас я принесу вам горячего чаю, и вы мне всё-всё расскажете.

Елизавета ушла на кухню, подождала, пока закипит чайник. С приходом Уманского ей стало спокойнее. Он просто зашёл, а уже легче. Серое утро перестало казаться тревожным. Она вернулась с подносом и чайными принадлежностями, разлила чай и сказала мягко и серьёзно, глядя ему в глаза:

— Рассказывайте, Алексей Петрович, почему ночами вам не спится? Что у вас на душе?

От этого простого жеста кости разом будто переломали, но даже в таком состоянии было ведущим приятное и поглощающее чувство, в котором хотелось раз за разом тонуть и собирать себя по частям.

Уманский кивнул головой разом на все, соглашаясь и с первым, и со вторым. Неприятности уже начались, но по правде меньше его заботил сам Андрей, чем его дела. Он был безобидным малым, но такие не вершители великого и даже не посредники. Было немного жаль Креппа, хоть и не слишком Уманский любил это жрущее чувство.

— Всё-всё, — повторил с горечью на языке и мысленным вздохом Алексей, хотя бы предполагая с чего можно начать. Это казалось ему правильным, нежели сослаться на мелкие неурядицы, да и будет до одури смешно, если он так сделает. В какой-то момент его сила кончилась, неоткуда её стало черпать и он стал чахнуть, увядать, посерел на глазах. Он пытался себя занять, пытался, но даже не от интоксикации алкогольной так точно было, как от всего, что с ним последнее время происходило.

Елизавете тоже приходилось не слаще, он подозревал, Петроград для неё стал не тем, чем был, если и был до этого чем-то кроме образа или отметки на карте. Хотелось поддержать её неимоверно, сказав, что вот моё плечо, опирайся. Он взял небольшую изящную чашку, отпивая беззвучно и обхватывая в какой-то момент её двумя руками.

— Что на душе, то и спать мешает, дорогая Елизавета Павловна, — улыбка вышла ломанной, но искренней. — Думаю, по приезде в город он тоже стал для вас чем-то совершенно иным, нежели раньше? Для меня он стал старым потрепанным ящиком, что дерёт душу, лёжа на чердаке в пыли… Правда странно? Всё, что я когда-либо любил, чем дорожил, находилось здесь. Здесь я терял и находил, поднимался и падал. Училище нельзя было сравнить с неловкими падениями на льду — и пока я был вдали от него, оно так грело, и я даже все планировал вернуться… Но стоило вернуться, как всё пошло по закону плохой литературы… Возможно, не было пространства в голове об этом думать, я всегда был в делах командования… Видные военачальники с их небольшими и тёплыми приемами, обсуждение операций в штабах, обычная линия фронта, это всё едва ли давало возможность даже написать кому-то в это время. Нет его, оно стопорится, за меня писали… В Петроград меня же по ранению комиссовали и всё. Не видать мне больше, кроме гражданской, а здесь… Попробовал я, как в юности ещё совсем, и шампанское, и вино под вечер, атмосферу благодатную и рассадник для похоти… С годами стало только хуже, да и не берёт после. Окружение, что едва ли понимает всё происходящее за пределами Петрограда, кроме как чего-то мало достойного их внимания. Несколько раз уходил, даже не исполнив половину планов, как покурить, что-то обсудить, мнимое удовольствие от восхищения со стороны, мешает внутри… — он отставил чашку с негромким стуком о блюдце. — Это всё, как курение, отвратительная привычка, сопутствующая столичной жизни, которая никак не может меня взять. А свыкаться с ней придётся, дороги мне более на прежнее место нет и не будет, скорее всего. И если бы вас не было, я даже не знаю… Я такой эгоист, честно, у всех же бывают проблемы, не так оно всё и глобально, ведь и у вас, и у Креппа всё это есть, а вы так слушаете… — он взял девушку за руку, переплетая пальцы и любовно проглаживая второй рукой. — Но я правда благодарен. Я с такой уверенностью и приливом сил ушёл от матери в тот день, — усмехнулся от этого факта Алексей, — потому что знал, что мне есть куда идти, и я это сделал не задумываясь даже. И не думал на протяжении этого времени, ибо я делаю правильно… И ваш взгляд, знали бы вы какие у вас прекрасные глаза, Лиза, знали бы… — посмотрел прямо в глаза Уманский. — Наверное, сейчас это будет совершенно неуместно, сравнивать людей нельзя ни в коем случае, но вы мне очень сильно с самого первого дня знакомства напомнили мне мою любимую девушку, невесту… Только я не знаю, была ли она настолько сильной, или, наоборот, слишком слабой, из-за того, что я не смог создать опоры в то время… Она кончила жизнь самоубийством, — тихо изрёк генерал. — Над ней надругались, она не могла смириться с позором и своими принципами. Её не сломил ни фронт, на который она за мной пошла, отучившись на медсестру, ни долгая разлука, тогда-то это и случилось… Ни нервотрёпка от моей матери, что шла на года, ибо какой ей фронт, ничего из этого её не сломало, а лишь случайность. Она вообще не должна была там находиться в это время, у неё даже ценностей никаких с собой не было, чтобы её можно было ограбить… Потеря чести, мысль о том, что такая она точно будет не нужна, несмотря на мои возражения и надуманное ей же моё отвращение на фоне занятости в Петрограде, что мы почти не виделись за время моего присутствия там. Я сказал ей уезжать, идиот… Она этого не выдержала, не пережила, не перешагнула. Она застрелилась из подаренного мною же пистолета до того, как я вернулся. Я всегда дарил ей ирисы, и тогда я почему-то по привычке… — сказал, понимая, что плохая это была затея, но как будто прорвало плотину в определённый момент. — Я думал, что уже не коснётся меня это чувство вновь, не хотел. Но от любви, как и от тюрьмы, тут как в голове запрет, мол, у тебя есть второй шанс, есть возможность всё исправить, куда тебя несёт, Алексей… Вот и принесло к вам. К тебе.

— Что было, того уже не изменить, Алексей Петрович, — сказала Елизавета, отворачивая от него блестящие от слёз глаза, чтобы торопливо вытереть их смятым от волнения платком. — Нельзя забывать людей, которых любили, но нельзя и жить в воспоминаниях, принося свою жизнь в жертву. Кто я вам, чтобы расспрашивать? Да и мужчины не терпят, когда лезут в их дела, поэтому твоя откровенность так дорога мне, — Елизавета замолчала ненадолго, набираясь решимости. — Я тоже тебя люблю, — сказала она горячо. — И я за тебя беспокоюсь. Очень.

Photo by Christina Brinza on Unsplash

Продолжение: Исключительный

Предыдущая часть: Искристое

Начало: 1915-й

Text.ru - 100.00%

Автор публикации

не в сети 3 года

HARØN&Uma

0
Совместные истории авторов HARØN и Uma
Комментарии: 5Публикации: 78Регистрация: 13-08-2020

Хотите рассказать свою историю?
Зарегистрируйтесь или войдите в личный кабинет и добавьте публикацию!

2 comments

  1. Марина 29 января, 2021 at 21:58 Ответить

    Понравилась история в целом и эта глава в частности. Я за Елизавету и Алексея больше всего переживала, но думала, что она Креппа выберет, у таких женщин есть потребность оберегать

    • HARØN&Uma 3 февраля, 2021 at 11:59 Ответить

      Марина, благодарим Вас за комментарий. Елизавета вполне могла выбрать и Креппа, здесь всё как в жизни, герои часто сами решают, к кому и что чувствуют.

Оставьте комментарий

9 − четыре =

Авторизация
*
*

Генерация пароля