1915-й. Пробуждение
Сизый дым стелился по полу, проникая в спальню из-под двери. Елизавета закашлялась, проснулась и вскочила на ноги.
«Пожар, — пронеслась мысль. — А там этот несуразный Крепп в гостиной».
— Пожар! — крикнула она. — Крепп! Вставайте!
— Не извольте волноваться, Елизавета Павловна, — раздался из-за двери голос Креппа. — Это я… завтрак вам готовил.
— Что вы делали? — спросила Елизавета и опустилась обратно на постель.
— Завтрак! Пожалуйте за стол! — сказал Крепп.
Елизавета наскоро привела себя в порядок, отодвинула стул и открыла дверь. По квартире гулял сквозняк, но дым уже рассеялся. Она накинула шаль и заглянула в гостиную.
За столом сидел Крепп в хозяйственном фартуке и улыбался. Перед ним на фарфоровом коллекционном блюде лежала яичница, чуть поодаль стоял кофейник и пара чашек. Запах кофе едва начал перебивать запах гари.
— На рассвете явилась некая Полюшка, барышню спрашивала, сказала, что служить пришла, — начал рассказывать Крепп. — А я ей отворот поворот.
— Как же отворот, господин Крепп? С ней договаривались. Она по хозяйству будет.
— А я сказал, что здесь барышень нет, — сказал Крепп. — Руки у вас есть, ноги тоже, сами справитесь.
— Что вы несёте, господин Крепп? — ошарашенно спросила Елизавета.
— Да как вы не поймёте — эксплуатация человека человеком — есть величайшая несправедливость, — с жаром сказал Крепп.
— Скажите честно, вы из жёлтого дома сбежали?
— Да нет же, у Циперовича вовсе не жёлтый… То есть как, Елизавета Павловна, вы считаете, что я ненормальный? А я вам глазунью приготовил.
— Ешьте свою глазунью и проваливайте! Или… Или я Уманского позову. Он вас вышвырнет отсюда, — Елизавета решительно поднялась.
— Вы несправедливы, — сказал Крепп с обидой. — Но правда за нами. Вот увидите, скоро не останется ни графов, ни князей, ни прислуги, а будут все люди равны и свободны!
— Ну а царь хоть останется? — прищурилась Елизавета.
— Нет, — покачал головой Крепп. — И царя оставлять никак нельзя.
— Уйдите, пожалуйста. Я вас боюсь, — жалобно попросила Елизавета.
Крепп посмотрел в её грустные глаза и тяжело вздохнул. Он привык к непониманию. Обидно, что он открылся перед ней, а она даже элементарного понять не в состоянии. Он накинул пальто поверх фартука и прошагал мимо неё в прихожую.
— Прощайте, Елизавета Павловна, — сказал он с чувством собственного достоинства. — А я без вас даже кофе пить не садился.
— Господи… Молчите, — прошептала она.
Крепп хотел эффектно хлопнуть дверью, но в последний момент прищемил два пальца на руке. Он вскрикнул, сжал зубы и зашагал вниз по лестнице.
Крепп приоткрыл дверь, ведущую на улицу, и осторожно выглянул на проспект. Первыми, кого он увидел, были двое полицейских. Они притоптывали на месте, бросая хмурые взгляды в сторону парадной. На плечах у каждого было приличное количество снега.
«Давно ждут, — догадался Крепп. — Уж не они ли Полюшку подослали?»
Он неслышно притворил дверь и отдышался. Выйти ему не дадут, а у него в карманах листки с шифром. Перепрыгивая ступени, он понёсся наверх. У квартиры Елизаветы прислушался, приложив ухо к двери. Там была тревожная тишина.
«Нет, к ней нельзя, — решил он. — Если я заявлюсь, она крик поднимет, все жандармы сбегутся. На редкость нервная девица, не то что товарищ Корягина».
Он поплёлся на этаж выше, отчаянно пытаясь придумать выход из ситуации. Внизу хлопнула дверь. Поздно. Они идут за ним. Он поскрёб ногтями дверь ближайшей к нему квартиры.
— Пустите меня, умоляю, — сказал он негромко в замочную скважину, сложив руки трубочкой, и поскрёб дверь ещё раз.
Photo by Vivian 郑 on Pixabay
Автор публикации
