1915-й. Спектакль
— Тим, ты? — глухо разнеслось по квартире.
Девушка сидела за печатной машинкой, не поднимая глаз, печатая лист за листом уже машинально. Вид её болезненный и усталый не внушал радости от жизни.
Чижевский не ответил, обивая о порог налипший к ботинкам снег с нарочитой небрежностью. Шарф, обвивающий шею, теперь не ощущался удавкой. Пальто он кинул небрежно на вешалку, и оно грузно опустилось вниз тотчас, оборвав петлю под своим весом. Чижевский махнул рукой.
— Что за вид, Тим? — Ева без энтузиазма откинулась в ответ на объятия, задевая рукой кружку и заливая бумаги остатками кофе.
— Пышущий здоровьем, только вот рука… Что? — засмеялся Тимофей. — Ты своей сестрёнкой переодеваешься, мне и побаловаться нельзя? — спросил Тимофей, поднимая предмет, пока девушка равнодушно глядела на развернувшуюся картину. Гулко ухнуло в животе, она подняла глаза.
— Ты уже сколько лет свою армейскую форму не надевал, как тебя исключили… — Ева оказалась перебита.
— Кстати, об этом, хочешь, обрадую? — сверкнув глазами, произнёс Тимофей на скептичный и насмешливый взгляд девушки.
— Попробуй.
— Сейчас, рука затекла кошмарно. Помоги, — кивнул на забинтованную и загипсованную руку. Ева смотрела безразлично, пока Чижевский не произнёс: — Рижский умер.
— Как умер?! — Фартер чуть не выронила из рук кусачки.
— Почти что своей смертью, на каждого бретёра и стукача найдётся своя пуля. Бывший твой офицерик знает, — проговорил Тимофей, сполна насладившись реакцией, усаживаясь за стол, кидая ногу на ногу. — Но теперь проблемы в его лице нет.
— Это спектакль для Рижского был? — она кивнула на весь вид, обведя рукой парня с сарказмом. Он же со смешком отрицательно покачал головой.
— О, нет! Нет, конечно! Что за глупость. Для фигуральной чистоты больных рук, — он положил тяготящий его груз на стол со стуком и в предвкушении нормального шевеления пальцами. — Комиссовали моего старого приятеля, Уманского. И этот под руку попался вовремя, сколько лет меня за нос водил с этой своей догадкой, я сообразил быстро, кинув ему аргумент нужный, сочинил историю правдоподобную… Что меня из-за этого негодяя только отослали с периферии фронта и меня обвиняют в революционной деятельности. Откуда ему знать, где я был? А я всего-то поразвлекся с его женой, но тот господин… Ай, и вот. А он же мой дорогой приятель, с детства вместе, — сладко проговорил Чижевский.
— Не продолжай даже, — вкинула руками девушка, отшатываясь от парня. Тряхнула темными кудрями волос. — На это я бы не повелась, не верю, что он… Темнишь. И он его…
— Убил. Я сам не ожидал! — с улыбкой сказал Чижевский, но взгляд его тут же померк. Это были его извинения за неё, только сейчас до него это дошло. Отголоски чёртова прошлого. Током прошибло… Он отогнал наваждение резко, был бы один, дал бы себе пощечину. Это была его ему пощёчина, едкий подзатыльник, руки его уперлись в битое стекло…
Уманского она знала по многочисленным рассказам Чижевского. Его появление не могло значить ничего хорошего, ровно с того момента не могло, как Уманский в училище откровенно занизил значимость Чижевского, что, впрочем, не помешало им стать приятелями.
— От этого, однако, нет изменения… Мы потеряли своё могущество. Только и могли, что с полицией работать, а как в лоб… А именно и в лоб. Ты же сам его и сдашь, опять переведя стрелки? Скажешь, у какой речки проехать… Где от этого польза, где? Не выйдет из тебя второго Азефа, Савинкова, только прознают же… А этим и наведёшь сейчас.
— Я не дам… — закачал резко головой Чижевский, злость обдала его липким потом. Пропустил все мимо ушей. — Это второй шанс, понимаешь? Не дам упустить! Мы убили Сипягина! Плеве! Богдановича! Сергея Александровича! И Николая Кровавого бы убили, если бы не эта курва… Руки наши длинны и развязаны теперь, а то удумала, застрелилась… Знаешь же милую и прекрасную Елену Павловну по делу 1908 года, с Савинковым? — Ева выдержанно кивнула, эту историю она знала прекрасно. — Я не допущу ещё раз того, чтобы мы остались ни с чем…. А он… Он щелкнул мне по носу! Понимаешь? Как одолжение! Ну ничего, ничего…
— Всё наше погорело уже с предательством Азефа, потом Савинкова. Ты делаешь то же самое, о чём тогда разговор, собственно. Нет у тебя нужной силы, Тим, ну нет, — заметила девушка, разрезая гипс, пока Тимофей опрокинул в себя рюмку водки. — Ты никогда не мог смириться ни с чем, Чижевский. Он лучше, он снова первый, знаешь, у кого силы хватит, да только не согласится. Это ты хотел от меня услышать? Твои проблемы решают третьи люди!
— Заткнись! — крикнул Чижевский, сметая со стола ударом небрежным предметы, неприятно задевая руку. — Он сам к нам придёт… Он не сможет в гражданской… Он не сможет, нет применения! И я ему помогу!
— Лучше бы с самого начала ты за нос никого не водил, Тим. Было бы гораздо проще. Руки убери, — отшвырнула грубую ладонь от себя Ева. Как она от всего этого устала.
Изображение Peter H с сайта Pixabay
Автор публикации
