1915-й. Дуэль
В квартире Уманского раздался ранним утром призывной стук по коробке двери. Мужчина слабо поморщился, поднимая голову инстинктивно, но не желая покидать зыбкое царство Морфея. Редко выдавалось ему не просыпаться несколько раз за ночь, с лихорадочным движением не искать подле себя оружие и слышать вокруг только до одури мёртвую тишину. Ни выстрелы, ни крики, только её.
Алексей поднялся явно без радости, думая о том, кого могло к нему принести, да и ещё в такую рань, ведь только за окном начал пропадать бледный месяц… От количества выпитого вчера повело в сторону, вынуждая придержаться за стену, чтобы не потерять равновесие. Голова его бедовая. Залить, чтобы забыть, было с его стороны отвратительной идеей…
— Тимофей?! — на пороге собственной персоной являл свой лик Чижевский. Был бледным он, как снег за окном, а глаза красные, злющие… Весь сон мужчины как рукой сняло.
— Алексей, выручай, — только после этой реплики Уманский опустил глаза вслед за Тимофеем на его руку. Она была перевязана. — Рабочая… Я не смогу выстрелить, умоляю тебя, Алексей…
Уманский потупил глаза, не глядя в чужие напротив. Упёрся взглядом лишь в тающий на вороте собеседника снег, что стекал внутрь ворота уже водой и сразу в лицо.
Срок назначенный подошёл излишне скоро, и пара часов пронеслась, как в тумане. И вот Алексей Петрович испытает на себе роль уже не просто секунданта.
Не первый раз он на дуэли присутствовал, но до самих действий не доходило, соперники соглашались простить друг друга. Не хотел хвастаться, но где-то именно его стараниями. Чего не видела власть — того и не было, и совершено никого не волновала законность этой процессии.
Место было назначено на озере, близ города, не в самой черте, немного подальше. Несмотря на тонкий лёд, Чижевский настоял на том, чтобы дуэль происходила не на берегу, ещё до… До. Но интересно, знал он, что оппонент боится воды, или просто из прихоти и чувства эстетики? Оставлял вопрос, ибо что не так, а лёд ещё не самый прочный, каков бывает в суровом январе. И это всё будет поздно ночью… Чтобы не видно ни зги. Вызубрил ведь, как дурак, нюансы до скрежета, с самого начала, с нанесённого оскорбления до личностных пожеланий.
Ощущение сокрытия какого-то важного аспекта оседало вместе с дымом в легких. Слишком всё было складно. Из-за этого человека Чижевского отослали обратно в столицу, чуть вовсе не сняв с должности, поверив, что он примкнул к некой мелкой революционной организации и готовил преднамеренное убийство командира… И ведь счёл же оскорблением сей господин после этого мелкий щелчок по носу и несколько танцев с женой. Что-то было тут не так…
Ящик с пистолетами с утра ещё передал Чижевскому, а сейчас будто испытывал чувство подвоха и гложущего клокотания. Это не его поединок, он не будет во что бы то ни стало исполнять правило конца дуэли до пролитой крови, не первой, а до невозможности продолжения… В воздух не поймёт же, слишком просто… Три выстрела и сходится, а казалось людей калечить — это просто.
— По причине повреждения руки господином Чижевским, за него согласился выйти господин Уманский, — объявил секундант со стороны оскорбленного мужчины, что и вызвал его приятеля на дуэль.
— Мне плевать, я отстаиваю себя, — самодовольно изрёк мужчина, примеряясь к оружию, пока путём жребия был выбран начинающим оскорбленный. «Орёл, решка?» Решка.
— Господа, призываю вас все же примириться! Дуэль до невозможности продолжать слишком… Вот прям сейчас! Дело может кончиться мирно! Не угодно ли в последний раз примириться? — пламенно попытался высказаться явно не из чувства формальности первый секундант.
— Готовы ли вы простить нанесённое вам оскорбление? — произнёс более прохладно стоящий с Чижевским второй секундант, которому соизволил ответить, отрицательно качнув головой, поручик Рижский, как выяснилось. Его не брали, по словам Тимофея, ни его смиренные принесённые извинения, ни что бы то ни было. Хотя оттенок извинений, зная приятеля, он тоже предполагал, что были брошены смехом.
— Нет, уж боле и не подумаю, какую он мне услугу оказал — смех, да и только. Одно радует, спасибо, не воюю и не рискую собой, его трудами.
Переговоры кончены, далее пути назад нет.
— Взводить!
Они начали расходиться до обозначенных мест и лёд отвратительно потрескивал под ногами, напоминая о ещё большем риске.
— Стрелять! — и громкое оглашение отчёта, и они повернулись лицом друг к другу, взвели курки и начали целиться. Уманский поднял оружие на уровень головы небрежно. И сразу же раздался выстрел. Пуля просвистела где-то далеко мимо него, он даже не успел ничего почувствовать или подумать, как оппоненту велели остановиться.
Алексей не заставил долго ждать ответный выстрел, однако заимел маленькую цель остудить дурость оппонента, что ещё с самого прибытия, как только не хвалился, достаточно близко произведя выстрел. Это будет предупреждение… С головы переместил прицел в доли секунды на пальцы рабочей руки.
— Он специально это! Возмутительно! — бросил, точно порыв холодного и сухого воздуха, недовольный Рижский. — Это было сделано умышленно! Это оскорбление ещё чище…
— Если нет удовлетворения, сходитесь, — проговорил в смятении секундант со стороны Рижского, кутаясь мерзло в шинель, да немногим утешаясь, что более трёх раз сойтись им будет попросту невозможно. Второй уронил смешок, когда Рижский, морщась от боли, перекинул пистолет в другую руку.
Под ногами хруст уже не так резал слух, лишь бы не поскользнуться… Пуля Рижского незначительно прочертила где-то рядом с бедром офицера, даже не касаясь одежды, и снова он стреляет слишком далеко, как будто уж и не знает, открывая глаз, что щурил для прицела, ещё злее прежнего. Уманский провёл взглядом по стоящему рядом приятелю, что поддерживал больную руку и смотрел на него с удовлетворением, как будто сидел в театре и наблюдал самую интересную в его жизни трагедию. Спуск курка и… Выстрел.
— Я пользуюсь своим правом! Я хочу стрелять в третий раз! — раздраженно топтался на месте Рижский, истерически взвизгивая и вскидывая руками. Не дожидаясь команды, он пошёл к обозначенной линии дистанции с отвратительным чувством неудовлетворения и проклятиями, пересекая ледяную поверхность.
В последний раз Уманский шёл всё увереннее шаг от шага. Выстрела не раздавалось с обеих сторон, пока расстояние между ними не стало немногим более пятнадцати шагов.
— Стреляйте!
Алексей стоял с опущенным вниз пистолетом, только готовясь его возвести, как у противника вышла осечка. Лицо на секунду исказила змеёй эмоция непонимания, затем злобы непередаваемой.
— Осечка считается за выстрел! — объявил незамедлительно секундант, видя что Рижский хотел выстрелить вопреки правилам дуэли. Тот со злобой отбросил от себя пистолет, топая на месте и всячески вымещая своё недовольство, готовясь принять удар с самой маленькой дистанции.
А снег мелкими снежинками забирался под ворот. Пеленой вставала картина того, что должно было произойти. Он уже прокручивал разные исходы, но место позволяло ему не выполнять последнее желание приятеля.
— Тварь… гнида…. Все вы… — сетовал и не мог успокоится Рижский.
— Долго, Уманский, долго! — напомнил приятель быстрее секунданта, и Алексей выстрелил.
Он попал. Точно знал, что попал и куда. Стрелком он был отменным, но в тот же момент лёд разошёлся под ногами поручика с треском, в разные стороны. Тело мгновенно скрылось в водной чёрной и вязкой пучине, вынуждая стоящих рядом в разных направлениях, однако объединённых одной целью — броситься к берегу.
— Ты его убил, — ошарашенно, но счастливо и удовлетворенно проговорил Чижевский. — Ты попал ему прямо… — с гордостью ахнул Чижевский, что скривился от боли, упав в заснеженный холм на руку. Вот что значит побежать по воздуху…
— В лоб, — перебил бессильно Уманский, откидывая голову в обжигающий снег, но мысли он, увы, остудить не мог.
Фото Натальи Коллеговой с Pixabay
Предыдущая часть: Ответственность
Автор публикации
