1915-й. Быть лучшим
— Алексей! — Константин с неизменной радостной улыбкой оказался совсем рядом с братом. Сегодня было его дежурство, оповестил он, сразу же налетая на Уманского с объятиями, но стоило лишь отодвинуться немного, продолжая ненавязчиво оглаживать плечи, как он заметил бледность брата. — На тебе лица нет, Леш!
— Я знаю, Кость, я знаю… — кивнул Уманский, прикрывая согласно глаза, не без удовольствия прижимая брата к себе. Наверное, ему хотелось немного больше искреннего тепла.
— Frère*, пошли домой. Мать с тех пор, как ты ушёл, места себе не находит, отец тем более, и я сейчас вижу, что тебе плохо! — он призывно потянул Алексея за рукав, но тот замотал головой отрицательно. Неизвестно, то ли своим мыслям, то ли ещё чему. — Ты ещё и на письмо не ответил, что в конце концов случилось, расскажешь? — сделал ещё одну слабую попытку брат.
А перед лицом Уманского последовательно сменялись одна за одной картинки, будто в старом потрепанном альбоме с кожаной обложкой. Где он маленький чуть не роняет крупный стеклянный шар на ёлку — его вовремя ловит отец, где он танцует первый танец с дамой в желтом платье, где первый раз отправляется на фронт и закладывает от выстрелов уши, где стреляет во время игры в фанты в полный бокал шампанского и как выдаёт осечку, первая и сладкая любовь, искристая как шампанское… Тепло, что разливается в груди, перебивают картинки скандалов с матерью, как он до хрипоты орал на молодых ребят и после первого убитого солдата не мог спать две ночи. В тот же вечер у него на глазах застрелился ещё и командир, как он положил на припорошенный холм тюльпаны в первый раз. Она поехала за ним на фронт, окончив курсы медсестры, а он не уберёг. Рижского лицо, в эту ночь уже неживое, и кровь, что растекалась по холодному снегу оттого, что от череды последующих ударов голова Чижевского пала в сторону рядом с плечом.
Его жизнь напоминала качели, и многие не успевали бы просто переваривать всё стремительно происходящее, но он старался не терять оптимизма. Не закрывался от людей, наоборот, искал себя в людях, себя старого, времён ещё училища, когда образ был овеян ореолом романтики, света и тепла. Сейчас единственный свет — керосиновая лампа, источник тепла — камин, романтики — вечер после шампанского. Но он не был бы собой, если бы не старался даже в этом найти какие-то плюсы.
— Письмо… — рассеяно произнёс Уманский с запозданием. Он не мог наступить на горло своей гордости, это бы означало капитуляцию, а Алексей знал, что стоит раз прогнуться в спине… — я не приду, я уже праздную в другом месте.
— Где же? —смерил взглядом несколько разочарованным и похолодевшим Константин.
— Мы собираемся с людьми из дома. Елизавета, Лилия, Крепп, может, придёт Чижевский, — с трудом повернул язык Алексей Петрович. — Пойдём на гулянье в Александровском саду, многих пригласили…
— Ты сейчас врешь, — проницательно сказал Константин. — И как приехал, делаешь это постоянно. Что с тобой происходит, и что с тобой случилось?! И даже не думай мне сейчас отвечать, что все хорошо, — буквально прорычал последнюю реплику Константин, у него не было больше сил терпеть, а голова услужливо подкидывала ещё и картины одна нелицеприятнее другой, где брат пьёт, играет в карты, сливает деньги. Становится образцом столичного офицерства, его цветом.
— Я не знаю, Кость, — честно признался Уманский. — Друг меня обманул и фактически использовал, карьера полетела к черту, а гражданское времяпрепровождение не прельщает, только хуже становится ощущение своей бесполезности, по поводу скандала того тоже мимо не прошло, и я просто стараюсь сохранять хоть какой-то оптимизм. Других уверить, что всё хорошо, а оно и неплохо, на самом деле. Но всевышний старается исправно показать обратное, точно я этого не видел. Я лучший, должен быть лучшим, у меня всегда должно быть лучше всех, но как только я приехал, понял, что ничем от людей не отличаюсь, таких здесь сколько… И тем не менее, я стараюсь, стараюсь научиться жить заново, но прошлое меня не отпускает, даже при воспоминаниях дальнего-дальнего… А ещё с парнем разговаривали, мне ведь и впрямь путь в старую Российскую империю заказан мне, кто меня с головой возьмёт. Мы на рельсах новой Империи, и я понимаю, что оно не лишено смысла, но кончить как декабристы… Это сложно и вполне реально, я не понимаю, что сейчас происходит, всё так изменилось. Это ты хотел услышать? — с тяжестью изрёк Алексей, но тут же почувствовал, что ему стало гораздо в разы легче.
— Лёш… И ты переживаешь все это один?! Ты чем думаешь? — Константин какое-то время не мог выдать и слова, настолько он был ошарашен услышанным, не предполагал, что столько всего произойдёт за короткий промежуток времени.
— Прекрати делать из этого всего такую большую проблему, — попросил уверенно и твёрдо Уманский, глядя брату в глаза. — Многие люди точно также живут…
— Да плевать на других людей, ты у меня единственный брат! — возмущение, что накрыло Константина переполнило его до краев и, честно, Алексей не знал, что старшего можно довести до такого состояния всего несколькими фразами. — Такие люди с ума сходят, морфинистами и становятся, мне продолжать, какие люди так живут?
— Не учи меня, пожалуйста, я поболе твоего знаю и видел гораздо хуже.
— Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому, — зло поставил перед фактом старший брат. — Не поедешь в дом, я к тебе перееду, и это не обсуждается.
— Я что, дитё несмышлёное, чтобы меня контролировать?! — возмутился Алексей, и он не сомневался, что Константин своё слово в данном случае сдержит.
— Меня и так днями не бывает, только вечерами, а так хоть родня с ума сходить не будет что с тобой и как!
— Будто маман есть до этого дело сейчас! — бросил небрежно Уманский. — Ты отцу нужен сейчас, вот кому! Оставишь его с ней, и недели не пройдёт… — но он был перебит.
— Напомню, что прошло уже двадцать с лишним лет. Выбирай, — настоял на своём Константин, умело надавив на больное место.
— Для меня это равнозначно, — фыркнул Алексей, и они уже практически дошли до его дома.
__________________________
*Frère (фр.) — брат
Photo by nikko macaspac on Unsplash
Продолжение: Неловкое положение
Предыдущая часть: Исключительный
Автор публикации
