Графиня. Вызов
Небо потемнело, слабо звякнули стёкла, грянула гроза, будто природа приняла сторону Ангелины и негодует вместе с ней. Девушка села на постели, вздохнула судорожно, вытерла покрасневшие глаза. Стало легче.
«А к ней ни за что не поеду, — подумала она. — Пусть хоть сотню приглашений пришлёт, не дождётся».
Ангелина представила, как с гордым видом рвёт одно письмо от Видановой за другим и швыряет обрывки в крапиву, но насладиться торжествующими мыслями не успела — не будет ей графиня ничего писать, она даже вряд ли заметит её отсутствие.
«Но я могу сама написать, — подумала девушка и прошлась в волнении по комнате. — Кроме меня некому отстаивать честь и нравы… Честь кого? Рученина? А нравы?»
Она сбилась с мысли. Хотелось благородного оправдания своему поступку, признаться же себе в том, что и ею движет отнюдь не благородство, было стыдно.
Несколько вечеров Ангелина сочиняла черновик, перечитывала и садилась за новый. Всё не то. Разговоры с тёткой не помогали. Та бралась рассуждать красивыми словами, но за ними было пустое сотрясение воздуха, ни порыва, ни понимания не было. Ей вспоминалась Виданова. Как блеснули её глаза, когда она говорила о любви, как выгнулись насмешливо губы, как задели её за живое слова графини.
Наконец черновик письма был ею написан. Дрожащей рукой Ангелина старательно переписала его набело и отодвинула лист, чтобы не было искушения разорвать его в клочья. Видит бог, она это не для себя делает. Всё, что делается для других — достойно уважения. Она отдала письмо Мотьке и отправила его с поручением подбросить его незаметно адресату.
— Ты неважно выглядишь, друг мой, — заметила тётка за обедом. — Велю тебе анисовых капель подать.
— А нет ли у тебя чего для успокоения совести? — спросила Ангелина.
— Молитвенник почитай да к исповеди сходи, — посоветовала тётка. — Нечто ты преступница какая? Все эти мысли дурные от графини непутёвой. Забудешь её, вот совесть твоя спасибо скажет.
«А Виданова что скажет? А князь?» — Ангелина вскочила, опрокинув соусник, побежала на двор, чтобы вернуть Мотьку.
— Да где же его догнать, барышня? — меланхолично спросил управляющий. — Пока кучера найдёшь, пока лошадей запряжёт, дорога в объезд. А Мотька напрямки, через овражек, как заяц, не догонишь его.
На следующее утро ещё до завтрака к ним явилась сестра Рученина, старая дева пятидесяти лет, которая водила дружбу с Варварой Ильиничной. Ангелина, плохо спавшая ночь, услышала их голоса и сразу подумала: вот и началось. Она оделась и на цыпочках подошла к гостиной, но прятаться необходимости не было: сестра Рученина была тугоуха, подруги разговаривали громко.
Ангелина вышла во двор и велела запрягать лошадей. Примчались в Видное. Она выпрыгнула из кареты и побежала по тропинке к дому, гонимая отчаянием.
Виданову она нашла за столом в полутени опущенных штор.
— Он вызовет его на дуэль! — с порога сказала Ангелина, пытаясь перевести дыхание.
— Кто и кого, ангел мой? — невозмутимо спросила Софья, поднимая на неё глаза от пасьянса, словно не было никакой ссоры между ними.
— Рученин — Лёнечку! Рученин его на дуэль вызывает. Сделайте же что-нибудь, умоляю вас!
— Вы заблуждаетесь, думая, что это в моих силах, — ответила Софья, собирая карты.
— Нет, Софья Александровна, это из-за вас всё! Из-за игр ваших!
***
Лакей взглянул строго, словно от него зависело, проводить ли Виданову к барину или нет, и отворил перед ней скрипучую дверь в приёмную.
— Обождите здесь, ваше сиятельство.
Софья притопнула носком туфельки нетерпеливо и огляделась: по бревенчатым стенам развешаны были выцветшие карты с морскими путями, в углу пылился огромный глобус, за треснутым стеклом шкафа угадывался микроскоп, в беспорядке стояли колбы. В солнечном луче носилась пыль, и в этой жёлтой летней комнате не верилось, что кто-то в эту самую минуту может помышлять о дуэли.
«Кто бы мог заподозрить Рученина в интересе к наукам?» — подумала Софья. Ей казалось, что она читает человека, как открытую книгу, а удивляться всё равно приходится.
Через десять минут появился Рученин. Визита Видановой он не ожидал, и при виде дамы глаза его подозрительно прищурились. «Принёс же чёрт ведьму», — подумал он и любезно улыбнулся.
— Софья Александровна, рад вам! Чем обязан? — спросил он скороговоркой, мельком оглянув своё отражение в стекле и смахнув застрявший в бороде кусок капусты из щей. Виданова отвлекла его от позднего обеда. — Прошу в мой кабинет.
Кабинет оказался едва ли не теснее приёмной. Мебель здесь тоже была старая. В засохшей чернильнице деловито копошились мухи. Софья взглянула на книги, пытаясь по ним угадать предпочтения хозяина, и села в предложенное Ручениным потёртое кресло. Он спрятал смятое письмо в ящик стола и приготовился выслушать её.
— Ну-с?
— Позвольте, я сразу к делу, Антон Львович. Лёнечка, Леонид Фёдорович, пылок и влюбчив, — сказала Софья со вздохом. — Не будет преувеличением сказать, что в уезде не осталось ни одной дамы, которой он бы не посвятил своих стихов. Сегодня он влюблён в Сорокину, назавтра в Ангелину Михайловну, ну а послезавтра…
— В мою жену! — закончил сердито Рученин. Быстро же ей успели донести. Он постучал пальцами по столу, затем спрятал руку за спину, чтобы она не приняла это за нервозность.
— Ну и что из того? Антон Львович, вам не идёт этот обиженный тон. Записки, сушёные цветы в книгах, румянец при встрече — это ли повод для дуэли?
— Софья Александровна, я не собираюсь обсуждать с вами вопросы своей чести!
— Сами вы ни одной юбки не пропускаете. Наталья Даниловна ваших детей от экономки приняла. А как ей толика внимания перепала, вы на дыбы сразу.
Рученин немного смутился, Софья заметила это и продолжила:
— Что вам даст этот вызов? Чести уж точно не прибавит, а вот скандал будет непременно. Предположим, убьёте вы мальчишку, но что этим докажете? А как приедет старший князь и вас вызовет? Он военный, думаю, всяко лучше вашего стреляет. А если Лёнечка вас убьёт? Вот неловко-то будет. О семействе своём подумайте. Вы погибнете почём зря, а он цел останется и эпитафию вам посвятит.
— Не могу я уже на попятную, — сказал Рученин, запуская пальцы в редкие волосы.
— Кому вы говорили о дуэли?
— Да много кому, — сказал он, проклиная себя за длинный язык. Всё утро ведь с визитами ездил, делился. — Верно уж весь уезд в курсе.
— Бросьте, сколько там этого уезда, — улыбнулась Софья. — К вечеру забудут.
— Да не могу я, Софья Александровна, свои слова назад взять. Не могу, — он развёл руками и засмотрелся в окно. В пылу утреннего гнева не замечал он ни сада благоухающего, ни детей, играющих в тени берёз, ни весёлого воробьиного гомона. Сейчас же звуки и виды счастливой жизни вдруг навалились на него, и прежнее твёрдое решение показалось глупостью. Никто из тех, кому он успел рассказать, не стал его отговаривать. Всем скучно было, а тут развлечение. — Мне надо об многом подумать, — сказал он, давая понять, что разговор окончен. — Секунданты, условия… столько головной боли.
— А если я отдам вам луга без всякой тяжбы? — вкрадчивым полушепотом спросила Софья и посмотрела прямо. — Откажетесь?
— Что? Так и отдадите? — алчно блеснули глаза Рученина, тоска вмиг его покинула. Он отёр пот с розовой лысины и откинулся на спинку кресла. — Я должен подумать.
— Нет, дайте ответ сейчас же, — сказала Софья, покачав головой. Её серьги мелодично зазвенели в такт. Теперь-то он в её власти. — А трава в этом году там какая… Высокая, сочная, изумрудная… Боже, утонуть можно.
— Я соглашусь, пожалуй, — сказал Рученин, пытаясь унять дрожь в руках. — Но как объяснить это всё?
— Примиритесь с женой, устройте приём, скажите, что пошутили. Вас неверно поняли, недоразумение вышло.
— Так просто?
— А зачем усложнять? — спросила Софья и поднялась. — Поверьте, всем от этого лучше будет. Вы живой и с лугами, у супруги вашей встряска, Лёнечка, может, выводы сделает. Я о лугах никому ни слова.
— Постойте, Софья Александровна, не угодно ли вам прежде расписку мне написать? — спросил Рученин поспешно. Он засуетился в поисках свежих чернил и письменных принадлежностей. Глупо было бы не воспользоваться предложением Видановой, а дуэль… не так уж ему и хотелось на самом-то деле. И он ничего не теряет, наоборот, приобретает вожделенные заливные луга.
— А вы деловой человек, Антон Львович, — улыбнулась Софья, присаживаясь ближе к столу. — Так что с Лёнечкой — помиритесь?
— Только ради вас, дорогая графиня, я готов проявить великодушие, — тяжесть упала с его души.
«Надо же, как всё славно получилось, — думал он, когда Виданова ушла. Перед его глазами блестела от росы луговая трава, а сам он казался себе возвышенным и добрым. Его оскорбили, а он простил. Он умеет прощать. — Но с женой пока мириться не буду, — решил он. — Пусть поймёт, какого славного мужа обидела».
Photo by Albrecht Fietz on Pixabay
Продолжение: Жизнь за фантазии
Предыдущая часть: Предчувствие
Автор публикации
