Графиня. Метель
Метель застала Ангелину Калинину в двадцати верстах от деревни, в которую она направлялась. Возница сказал, что они непременно собьются с пути, если двинутся дальше, поэтому нужно переждать ненастье на постоялом дворе.
Он завернул в ограду, указал ей в сторону дома, а сам принялся распрягать уставших лошадей.
Ангелина, которой только недавно исполнилось семнадцать, впервые путешествовала так далеко, да ещё и одна. Она несмело постучала в низкую дверь, но ответа не последовало. Возница поглядывал в её сторону и усмехался в бороду: догадается войти или будет ждать, пока отворят.
Девушка мялась на месте, и внезапно распахнувшаяся дверь едва не ударила её, пропуская рябого мужика лет сорока, что выскочил за поленьями в одной рубахе и холщовых штанах.
— Простудисси, чёрт вихратый! — крикнула ему вслед появившаяся на пороге баба. Она и заметила Ангелину. — В избу ступай, неровен час, снегом заметёт, к весне и найдут только, — сказала она, пропуская девушку внутрь.
Ангелина миновала студёные сени, вошла в избу. Баба, намётанным взглядом умеющая встретить по одёжке, признала в ней «благородную», взяла веничек и обмела снег с её валенок и одежды.
— Присаживайтесь пока, — сказала она. — Работу мне закончить надо.
Ангелина послушно села на низкую лавку, женщина сосредоточенно принялась за прерванное дело, но чем она занималась, девушка не видела. Вернулся рябой мужик, свалил в угол мёрзлые поленья.
С печи спрыгнул лохматый парень, шмыгнул носом и направился к Ангелине. Ей стало жутко.
— Мама, тятя меня не любит, — заныл он гундосо и заскрежетал зубами. — И ты меня не любишь, не любишь, мама!
— Я вовсе не твоя мать! — крикнула Ангелина и обернулась по сторонам. — Уберите его от меня!
— А вы ему копеечку дайте, барышня, он сам и уйдёт, — подсказала баба, что сидела у стены и при тусклом свете разбирала луковицы по размеру.
Юродивый начал хватать девушку за подол юбки, оставляя своими прикосновениями следы печной копоти. Ангелина нервно достала несколько монет, юродивый кинулся на них, словно нетерпеливый пёс на кости, они выпали и рассыпались со звоном по полу.
Он собрал их все до единой и снова двинулся к ней.
Ангелина выскочила на улицу под его лающий смех и чуть не столкнулась с дамой в изящной меховой накидке, что торопилась на постоялый двор, придерживая полы одеяния от ветра. Это была графиня Виданова, возвращающаяся из гостей и застигнутая непогодой.
— Ох и метель! Красота! — сказала она, обращаясь к девушке. — Насилу сюда добрались. А вы полюбоваться вышли?
— Я? Нет, я…
— Так идёмте пить чай и греться, — сказала Виданова, подхватила Ангелину под руку и втянула за собой в тёмные сени.
При появлении Видановой всё будто пришло в движение. Баба мигом скинула лук в плетёную корзину, взмахнула руками суетливо:
— Софья Александровна, матушка! Изволите чаю приказать? С кренделем? С медком липовым? — она цыкнула на юродивого, и он тотчас же скрылся из виду за занавесью, за ним, поклонившись Видановой, вышел и рябой.
На столе появилась чистая льняная скатерть, загудел огромный самовар, принесли свечи. Ангелина смогла рассмотреть наконец незнакомку. Одета она была прелестно, и мех, который мало кому действительно идёт, её украшал. Лицо, разрумяненное от стужи и ветра, начинало бледнеть. Глаза были умные, насмешливые, а улыбка скользящей, мимолётной, но поймав эту улыбку, Ангелина чувствовала себя так, будто её ласково по щеке погладили.
«Какая она красавица, словно фрейлина государыни-императрицы», — подумала Ангелина. Фрейлин никогда она не видела, но отчего-то в её воображении рисовались они самыми прекрасными женщинами на свете.
— Куда путь держите? — спросила Виданова, сбрасывая накидку и снимая перчатки.
— К тётке, в Лебяжку, — ответила девушка. — Позвольте назвать себя — Калинина Ангелина Михайловна.
— Ну а я Софья Александровна, — представилась Виданова. — Выходит, Варвара Ильинична — ваша тётка?
— Так и есть. Вы хорошо знакомы с ней? Признаться, я сама её видела всего один раз в далёком детстве. Какая она?
— Ничего старушка, — уклончиво ответила Виданова. — Вообще все тётушки, по моим наблюдениям, делятся на два типа: одни обожают вас, балуют и души в вас не чают, вторые же своей строгостью и придирками портят жизнь и вызывают лишь ненависть. И заранее этого не угадать. Надеюсь всё же, что ваша Варвара Ильинична окажется из первой категории.
— И я очень надеюсь, — простодушно улыбнулась Ангелина. Она не была искушена жизнью и легко верила в хорошее.
Принесли чай, подали к столу пышные крендели с маковой посыпкой, пироги, мёд и крупную подмороженную клюкву.
— Если бы не вы, осталась бы я здесь без чая, — сказала Ангелина, согревая пальцы о чашку.
— Они доброту вашу принимают за слабость, — сказала Виданова. — Скверные люди. Вы им улыбаетесь, они у вас воруют, а велите выпороть да спуску ни в чём давать не будете, так удивитесь — уважать начнут и в благодетельницы запишут.
— На это с характером определённым надо родиться, — печально проговорила Ангелина.
— Характер отчасти сама жизнь формирует. Если речь о выживании стоит или о душевном равновесии, то и характер под цели подстроится.
В печи завывал угрюмо ветер, да снег сухой крупой сыпал в маленькое оконце. В такие минуты забывалось, что может быть иначе, а бывает лишь бескрайнее поле и снег.
— Как же тоскливо здесь среди зимы, наверное, — вздохнула Ангелина, пытаясь представить себя в тёткином доме. И там будет всё то же: деревня в снегу и метель.
— Всё ещё будет, милая, — сказала Софья. — Побегут ручьи, запоют соловьи, и вы увидите, что никакая тут не тоска и целый мир улыбается вам. А метель через час-два закончится, успеете к тётушке к ужину приехать.
Photo by Tagoua on Pixabay
Автор публикации
