Разбойничья дочь. Чары
Три дня сама не своя ходила княгиня, уже и Фома Иванович не против венчания сына и Марьи, а её злоба душит, да так, что ни есть, ни пить, ни спать не может. Василий на Марью любуется, слова ей ласковые говорит, каждое его слово как острым ножом матери по сердцу.
Накинула княгиня платочек серенький, пошла на задний двор. Андрей это приметил и за нею двинулся. Явилась чернавка.
— Понадеялась я на тебя, Малуша, — сказала Ольга Петровна с укоризной, — а ты дела не сделала.
— Князь Андрей помешал, кабы не он — уж не было бы на свете твоей обидчицы. Ещё раз попытаюсь, есть у меня средство надёжное. Живёт за Чёрной речкой в домишке без печки колдун. Изведёт, чары злые наведёт, со свету сживёт неугодную, он толк в этом знает. Дозволь, княгиня, сей же час к нему отправлюсь.
Треснула ветка под ногой Андрея, вздрогнула Ольга Петровна, к терему побежала. Чернавка к калитке шагнула, а перед ней молодой князь стоит с саблей в руках. Ни слова она сказать не успела, полетела её голова с плеч.
Узнала о том княгиня, разбор учинила: как посмел её верной служанки лишить. Вышел на шум Василий, а Ольга Петровна и говорит, руки заламывая:
— Пострадала моя Малушенька, через твою Марью смерть приняла. Увидала она, как Андрей с Марьей любезничали да миловались, за то и лишилась головы.
Потемнело в глазах у Василия, набросился он на брата.
— Не верь, Василий, родной матушке, богом клянусь, что такого не было! — воскликнул Андрей.
— Никогда ты правды не скажешь, не хочу тебя и слушать! — сказал Василий.
— А сейчас выслушай! — прижал его к стене Андрей, не вырвется, в глаза прямо посмотрел. — То правда, что люблю я Марью Афанасьевну, пуще жизни люблю. То ложь, что и она ко мне с ответным чувством.
Разошлись братья, но не помирились. Андрей в стороне держится, да удержаться не может: хочется ему хоть издали Марьей полюбоваться.
Придумал Василий поселить Марью Афанасьевну подальше от родительского дома, чтобы ни мать, ни брат её не видели. Поставил Василий вокруг терема высокого охранников, наказал им никого не пускать без его ведома, а пуще всего — князя Андрея Фомича.
Сидит Марья в светёлке, жизнь свою вольную вспоминает, всей и радости — когда Василий приедет, а после снова одна-одинёшенька.
Собрался Андрей по свету странствовать, никто его не удерживал, не отговаривал. Проехал мимо высокого терема, издали посмотрел, мысленно с Марьей простился.
Не может княгиня достать Марью, а злоба её всё сильнее разгорается. Переоделась она в простое платье и за Чёрную речку покатила. По шаткому мостику перешла, цепляется репей за платье, не даёт идти, да разве такая мелочь её остановит?
Увидала Ольга Петровна избушку: брёвна чёрные, обугленные, вокруг клубки змеиные, шипящие, над дверью крест перевёрнутый. Ни одна птица над местом этим не пролетает, ни одна травинка на пепелище не растёт. Постучала она и вошла, ответа не дожидаясь, больно уж страшно ей среди змей стоять.
Сидит на земляном полу древний старик, борода до земли, в ней поганки завелись и плесень зеленеет. Одежда на нём травяная, ветхая, с подпалинами, ноги босые, ногти длинные, загнутые.
Взглянула Ольга Петровна ему в глаза мутные, покачнулась, так тошно да тоскливо ей стало, но не выбежала, а поклонилась в пол.
— Помоги ты мне, мудрый старец, уж я тебе золота не пожалею. Пусть мой сын порога Марьи-негодницы больше не переступит, а полюбит другую.
— Мне твоё золото без надобности, — леденящим голосом сказал старец и улыбнулся, показав сточенные до пеньков зубы. — Кого погублю, того жизнь моя станет, а душа твоя проклята будет. Принимаешь мои условия?
— Принимаю, деваться некуда, — ответила Ольга Петровна. Пока она жива, душа при ней будет, отмолить успеет.
Потянулся старец, взял горшок глиняный, зачерпнул в него землицы с пола, поводил над ним руками, слова непонятные бормоча. Постучал по полу, вползла змея, схватил он её, да разом голову ей перекусил, вылил в горшок кровь змеиную, размешал с землёю, а после пальцы облизал.
— Возьми горшок, закопаешь перед её воротами, твой сын порога не переступит.
Побежала княгиня к терему, где Марья жила, дождалась ночи и закопала горшок под воротами. Вернулась домой, на колени упала перед иконами и онемела: ни слова молитвы произнести не смогла, так до утра и простояла. Как душу-то отмаливать?
Засобирался утром Василий к Марье, а Ольга Петровна руки потирает:
— Готовься, Фома Иванович, скоро к соседской княжне сватов зашлём.
— А Мария Афанасьевна как же? — удивился Фома Иванович.
— А вот посмотришь, разлюбит её Василий.
Приехал Василий, у ворот колени у него подкосились, ухватился рукой за воротный столб, ладонь будто огнём обожгло.
Выбежала к нему Марья.
— Что же ты, мил сердечный друг, за воротами стоишь?
— Я, Мария Афанасьевна, не могу войти, — сказал Василий, опуская голову. — Занедужил. Отлежусь дома, подожди три дня.
Ждёт Марья три дня, ждёт неделю, уж и месяц к концу близится, нет Василия. Как о Марье князь подумает, так его в дурь бросает. Отправила Марья одну записку, отправила другую, нет ответа от князя.
Мать сидит с ним, волосы гребнем расчёсывает и нашёптывает:
— Не кручинься почём зря, Васенька, приворожила тебя Марья, лесными травами опоила, с лешими да с кикиморами болотными сговорилась. Ослабли её чары, вот и не можешь ты к ней подойти. А женись ты на нашей соседушке, уж на что хороша лебёдушка, сразу тебе и полегчает.
Взяла она сына под руку, прошла с ним у соседского терема, как раз навстречу Анна Дмитриевна, княжна молодая идёт.
Увидел её Василий, вмиг о Марье забыл. Ольга Петровна с женитьбой торопит, одно на языке: когда да когда сватов засылать. Тянет Василий время, решиться не может, вроде и Анна Дмитриевна ему по нраву, а поди же, не любит он её.
Лёг он в постель, ударилась об окошко берёзовая ветка, покатилось откуда ни возьмись по полу яблоко. Поднял его Василий, а оно светом ласковым светится, хочет он вспомнить что-то важное, забытое, да чернота память застила. Потянула его на улицу неведомая сила, то там, то там зелёная ленточка мерещится, а подойдёт — нет ничего.
Мечется по терему Марья, места себе не находит. И до неё молва про скорую свадьбу Василия дошла. Взыграла в ней гордость, бросила бы всё и к брату убежала, но прежде должна она Василию в глаза взглянуть.
Спрятался полумесяц за тучку, выбралась Марья через оконце, уловила момент и неслышно мимо охранников проскользнула.
На полпути увидела она Василия, остановился он, хочет к ней шагнуть, а шагу сделать не может.
— Что же ты, Василий, позабыл меня? — спросила Марья. — На другой жениться собрался? Скажи мне, князь, а так она тебя поцелует?
Подошла к нему Марья, положила руки на плечи и в губы поцеловала. Растеклось тепло по телу, разрушились чары колдовские, снова Василию никто, кроме Марьи, не нужен.
Photo by Free-Photos on Pixabay
Автор публикации
