Дурман. Импульсивная натура
Каурский нехотя покинул комнату и дошёл до детской. С чего он взял, что Полетаева окажется здесь среди ночи? И как он ей объяснит причину своего визита? «Одной влюблённой в меня женщине внезапно показалось, что другая влюблённая в меня женщина решила что-то с собой сделать. Пойдите и разберитесь, Дарья Сергеевна, а я пока посплю».
Он не стал стучать и осторожно приоткрыл дверь. Полетаева сидела возле постели Арсения, опустив голову на сложенные перед собой руки. Каурский сделал два шага к ней, и она проснулась либо и не спала вовсе.
— Что-то случилось, господин Каурский? — спросила она, привычным движением поправляя одеяло Арсения.
«Я снова господин Каурский», — отметил он.
— Я не знаю, случилось или нет, скорее даже не случилось.
Они вышли из детской, Полетаева обернулась к нему.
— Рассказывайте, Андрей Венедиктович. У вас бессонница, голова болит?
— Если бы, Дарья Сергеевна. Я прошу вас сходить со мной и удостовериться, что с Раисой Аркадьевной всё хорошо. У меня есть причины беспокоиться за неё.
Они взяли с собой Машу и поднялись на второй этаж, Полетаева постучала в дверь Раисы, там послышалось движение и будто бы слабый стон, но она не открыла. Машу отправили за Горичевским, и через пару минут он появился, присел перед дверью и открыл её с помощью какого-то инструмента, похожего на отмычку.
Раиса сидела на постели с заплаканными глазами, вокруг неё валялись обломанные спички.
Горичевский и Полетаева переглянулись.
— Мой саквояж, воды, молока, — коротко бросил Горичевский Маше.
— Идите, Андрей Венедиктович, — мягко сказала Полетаева, — не надо вам это видеть.
Через час из спальни Раисы вышел Горичевский с засученными по локоть рукавами, Полетаева позвала Каурского.
— Раиса Аркадьевна хочет поговорить с вами.
— Не уходите, — попросил Каурский.
Полетаева встала у окна и посмотрела на жёлтую полоску рассвета.
Каурский сел на стул перед растрёпанной бледно-серой Раисой, попытался ей улыбнуться.
— Вы нас напугали, Раиса Аркадьевна, — сказал он. — Отчего вы не посоветовались прежде с кем-нибудь более опытным?
— Опытным в чём, Андрей Венедиктович? В отравлениях? — спросила Полетаева и задвинула штору.
— В чувствах.
— Опыт в чувствах делает человека бесчувственным. Раиса Аркадьевна, если бы Андрей Венедиктович знал, что вы так отреагируете на его слова, он бы обдумывал их тщательнее. Уверена, что вы несколько превратно их истолковали, а господин Каурский…
— Он хотел поцеловать вас, а меня не хотел, — сказала Раиса и отвернулась. — Оставьте меня, я не желаю вас видеть.
Каурский и Полетаева вышли.
— Что-то от меня много неприятностей, — с виноватой улыбкой сказал Каурский.
— Чего-то подобного можно было ожидать от Раисы Аркадьевны. Она натура импульсивная и недальновидная. Выпьете со мной и доктором кофе? А с ней Маша побудет.
Они вошли в кабинет в старой части дома. Вероятно, раньше он принадлежал отцу Дарьи Сергеевны. Мебель в нём была массивная, из тёмного дерева, отлично сохранившаяся, несмотря на давнее отсутствие хозяина. Горичевский сидел в кресле и листал книгу по ботанике, которую положил на стол при появлении Полетаевой.
В ожидании кофе взгляд Каурского блуждал по оружию, висящему на стене, по овальному зеркалу в позеленевшей раме, по книгам на нескольких языках, географических картах, сложенных стопкой, сувенирах, привезённых из разных стран.
Наконец подали кофе, и Горичевский предложил добавить в него коньяк.
— Вы же мне запретили, — напомнил Каурский.
— А теперь разрешил, — пожал плечами Горичевский. — Будто кто мои запреты слушает.
— Могу я узнать о здоровье Раисы Аркадьевны?
— Поживём — увидим. Я сделал что мог, дальнейшее от её организма зависит. Пока я считаю, что это отравление лёгкой степени, но надо наблюдать.
— Она могла погибнуть? — спросил Каурский.
— И сейчас может. Ждать надо.
Каурский закрыл лицо руками.
— Я этого не ожидал, совсем не ожидал. Я её заявления не воспринял всерьёз. Если бы не…
— Не вините себя, — сказала Полетаева. — Что Михаил Аркадьевич, что Раиса Аркадьевна одинаково не умеют справляться с эмоциями.
— Михаил, надеюсь, подобного не выкинет, — сказал Каурский.
— Да было уже, — ответил Горичевский и налил себе в чашку коньяку. — Сватался он к одной барышне, да неудачно, отказали ему. Вышел он от них и под телегу бросился с горя. После, правда, говорил, что в глазах помутилось, дескать, случайно это вышло. Вы-то чем Раису Аркадьевну расстроили?
— Она думает, что влюблена в меня.
— А вы что же, разве не тронуты её чувством? — спросила Полетаева, припоминая ему его упрёк в невнимании к Хруставину.
— Тронут, Дарья Сергеевна, но я её не люблю.
— Таким людям и правду говорить опасно, — сказал Горичевский. — Но у меня есть мысль, что себя они любят во сто крат сильнее. Идти у них на поводу — себя потерять. Разве то, что они любят, даёт им право мучить людей своей любовью? Но они тычут в глаза своими страданиями, и вот вы уже вынуждены что-то смягчить, где-то соврать, в чём-то подыграть.
— Я не люблю эти игры, — сказала Полетаева. — Твёрдое нет лучше зыбкой надежды.
— Вы так говорите, потому что имеете дело с мужчинами, — сказал Каурский. — А женщины жаждут надежд и обещаний.
— Так и пообещали бы Раисе Аркадьевне туманное счастливое будущее, господин Каурский, — сказала Полетаева. — Почему вы не пожалели её?
— Я же объяснял, что не воспринял всерьёз её признания и угрозы.
— Вы не должны перед нами оправдываться, — сказал Горичевский.
— Да, Андрей Венедиктович… Перед вами отнюдь не святые люди, — Полетаева прошлась по кабинету и остановилась за креслом доктора. — Как думаете, Павел Казимирович, скоро вода на реке спадёт?
— Если дождя больше не будет, то, вероятно, к вечеру.
— Надо будет поговорить с Евгенией Васильевной, чтобы дальнейшие репетиции проходили у неё.
— Раисе Аркадьевне бы полежать дня три… До полной ясности.
— Да пусть лежит, сколько угодно. Я её не потревожу и не прогоню. Надо бы сообщить Михаилу Аркадьевичу… Кто из нас принесёт ему дурную весть?
— Мне не сложно, Дарья Сергеевна, — вызвался Горичевский.
— Аполлинария Николаевна не упустит повода затянуть свою старую песню про проклятый дом, — сказала Полетаева со вздохом.
— Обожаю проклятые места, — сказал Каурский. — Какая нечисть у вас тут обитает?
— Нечисть, Андрей Венедиктович? — тихо спросила Полетаева, и Каурскому на мгновение сделалось необъяснимо жутко. — Нас с Павлом Казимировичем вся нечисть боится.
Каурскому вдруг показалось, что Полетаева не отражается в старом зеркале, но он быстро сообразил, что оно стоит под углом, и рассмеялся.
— Я готов проситься в вашу милую компанию, — сказал он. — Что потребуете в качестве испытания? Добыть невинной крови, сразиться с драконом?
— Полагаю, вы успели натворить достаточно, чтобы быть принятым за прошлые заслуги, — сказала Полетаева. — Пора расходиться, господа. Новый день настал.
— Могу я остаться здесь, Дарья Сергеевна? Я бы почитал что-нибудь с удовольствием.
— Оставайтесь, господин Каурский. Там на полке забавный роман есть про вурдалаков, господин Горичевский мне принёс.
Полетаева ушла вместе с доктором. Каурский опустился в глубокое кресло, открыл роман на середине и задремал.
Photo by Henry Be on Unsplash
Продолжение: В последний момент
Предыдущая часть: Благоразумная женщина
Автор публикации
