Дурман. Благоразумная женщина
Каурский сел на постели, с силой дёрнул ворот сорочки, дышать стало легче, в голове прояснилось.
«Я выбрал одиночество, а сам не могу быть один. Какой вздор!»
Дверь тихо отворилась, и он увидел женский силуэт в дверном проёме. В какую-то секунду ему показалось, что это Дарья Сергеевна явилась прямо из его сна, но это была Екатерина.
— Андрей, мне страшно. Пётр Илларионович мерещится мне из каждого угла.
— Иди ко мне, Катрин. Вот так, ложись. Тебе удобно? Я не спрашивал… Что с ним случилось? Удар хватил, рыбной костью подавился?
— Он свёл счёты с жизнью, — тихо ответила Екатерина. — Князь Таранин сумел сделать так, чтобы большого шума не было, но слухи… слухи ползут.
— Странно. Никогда бы не подумал, что этот дубовый человек способен на такое. Бог ему судья.
— А доктор Горичевский в бога не верует, — сказала Екатерина, убирая со лба Каурского тёмные пряди. — А у тебя на лбу морщинка.
— Горичевский ни во что не верует. Только я не уверен, что это в нём не напускное. Отрицать то, что для других значимо, легко, да взамен что?
— Знаешь, Андрей, а ведь я обрадовалась, когда это с Петром Илларионовичем случилось… Я тогда к его тётке на именины уехала, и вдруг вбегает посыльный и громко так сообщает новость. Тётка в обморок упала, а я, кажется, улыбнулась…
— Не вспоминай, не надо. Горичевский сказал, что тебе отвлечься нужно.
— Все думают, что я от его смерти страдаю, — продолжила Екатерина, — а мне плохо от того, что мне без него хорошо.
В дверь тихо постучали. Екатерина вздрогнула.
— Нас не должны видеть, Андрей, — прошептала она.
— Я могу не открывать.
Стук повторился.
— Нет, открой.
Каурский указал ей на ширму, Екатерина, путаясь в длинной рубашке, зашла за неё и села в кресло.
Каурский пошёл к двери, снова ожидая увидеть Дарью Сергеевну, распахнул дверь и показательно зевнул.
— Андрей Венедиктович! — прошептала Раиса. — Я подумала и вот… я готова…
— Готовы на что, Раиса Аркадьевна? — не понял Каурский.
— На то, что после.
— Ах, вот вы о чём… Видите ли, Раиса Аркадьевна, вы меня неправильно поняли либо нафантазировали себе… Не стоит идти на поводу у поспешных решений, вам придётся о них потом жалеть.
— Я не буду жалеть, Андрей Венедиктович! Я люблю вас! — Раиса зажмурилась и вытянула губы в ожидании поцелуя.
Каурский шумно выдохнул, провёл рукой по своим волосам и дотронулся до её плеча.
— Раиса Аркадьевна, одумайтесь, — мягко сказал он. — Вы юны и доверчивы. Влюблённость — это замечательное чувство, и его уж точно не стоит тратить на меня. Я вас не достоин.
Губы Раисы задрожали, лицо покрылось пятнами.
— Но ведь я люблю вас… Я жить без вас не смогу, — она развернулась и убежала.
— Чёрт! — вырвалось у Каурского. — Откуда здесь столько помешанных?
Он запер дверь на ключ и зашёл за ширму. Екатерина беззвучно смеялась.
— Я вас не достоин, — передразнила она. — А мне ты не говорил, что меня не достоин. Что же я, хуже этой девушки? И я тоже первая призналась тебе в любви. Ты привык к этому, Андрей?
— С тобой было иначе, Катрин, нечего и сравнивать.
— Нет, нет, всё было точно так же. У нас был приём, ты спорил о чём-то с чиновником Биркиным, а потом взмахнул рукой, дескать, спорить с этим остолопом бесполезно, и отошёл. А Биркин прошипел: «Каков наглец! Пётр Илларионович, запретите ему бывать у вас, такой жену уведёт, глазом моргнуть не успеете». Я тогда обратила на тебя внимание и сразу влюбилась. Пётр Илларионович тоже что-то почувствовал, но собственная гордость не позволила допустить мысль, что ему могут быть неверны. «Моя жена самая благоразумная женщина, которую я знаю, — сказал он с надменным лицом. — Балаганный повеса не угроза моему браку».
— И что же этот балаганный повеса, чем он обольстил тебя? — спросил Каурский, увлекая её на постель.
— Улыбкой. Когда ты улыбаешься, у меня перехватывает дыхание. Я весь вечер тайно наблюдала за тобой, как ты танцуешь, как разговариваешь, как смеёшься, откидывая волосы со лба.
— Тайно, Катрин? Да только слепой не заметил, что жена действительного тайного советника Соболева не спускала с меня глаз.
— Всю следующую неделю я ждала, когда ты приедешь, а ты не приехал. Я ходила среди гостей, улыбалась дежурно, а сама еле сдерживала слёзы. И вдруг Поля подала мне записку. Ты извинялся, что появиться у нас не смог, потому что…
— Потому что был с одной хорошенькой актриской и не следил за временем, — сказал Каурский с улыбкой.
— Ты врёшь, Андрей. А ещё через неделю ты приехал.
— Я увидел тебя на ступенях, в голубом платье со шлейфом. Ты стояла вполоборота, и я подумал, что никогда не видел такого безупречного профиля. В тебе было что-то такое античное, чистое, благородное…
— Просто рядом со мной стояли дочери генеральши Колбасовой, — рассмеялась Екатерина.
— О, да, не напоминай мне о них. Я увёл тебя от колбасовских отпрысков и, не поверишь, не знал, что говорить.
— Разве? Ты болтал без умолку.
— А ты меня слушала?
— Почти нет. Но я смотрела на твою улыбку, и голова шла кругом, я была безумно влюблена в тебя, не зная о тебе ничего. Мы танцевали, и вдруг подскочил Пётр Илларионович и схватил меня за руку. «Екатерина Владимировна, извольте уделить время и другим гостям», — холодно отчеканил он. Ты тогда сильно побледнел, и лицо у тебя сделалось такое злое, что я испугалась. «Держите себя в руках, господин Соболев, — сказал ты. — Подобные сцены неуместны в приличном обществе. И не мешайте, мы хотим продолжить танец».
— Нет, Катрин, не мог я ему это сказать, ты что-то путаешь.
— Что-то такое ты ему и ответил, Андрей. Как он потом кричал на меня… Топал ногами и кричал… А я невольно улыбалась. И тогда он сказал: «Извольте плакать, когда я изъявляю недовольство вами!» А следующая наша встреча была в городском саду. Я сильно опаздывала, потому что Пётр Илларионович раздумывал, пойти ли ему играть в вист к приятелю или остаться дома. Это было мучительно.
— Я стоял на усыпанной листьями аллее и мёрз. «Если она не появится сию же минуту, — думал я на протяжении полутора часов, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой, — то я ворвусь к ней в дом, огрею Соболева кочергой, а её закину на плечо и утащу в своё логово».
— Когда я вырвалась из дома и приехала в парк, то уже не надеялась тебя там увидеть. А потом увидела… Вот тогда я подошла к тебе со спины, обняла и сказала: «Я люблю вас, Андрей Венедиктович». Ты это помнишь?
— Я всё помню, Катрин.
— Та девушка… Раиса… она ведь может что-то сделать с собой, — задумчиво проговорила Екатерина.
— Глупости. Чего только не скажешь в порыве. Уверен, что она напилась чаю с маковыми кренделями и давно спит.
— Иди и проверь!
— Куда ты меня гонишь, Катрин? Я не знаю, где её комната, а если буду шарахаться по всем, то могу угодить в паутину Аполлинарии Николаевны или в пушистые лапы Евгении Васильевны. Этого ты хочешь?
— Хотя бы пойди и скажи Полетаевой, пусть она сама разбирается со своими неуравновешенными актрисами.
Photo by Juli Kosolapova & by Junior REIS on Unsplash
Продолжение: Импульсивная натура
Предыдущая часть: В выгодном свете
Автор публикации
