Разбойничья дочь. Тоска
Далеко от родного дома забрёл князь Василий, мать его все глаза проглядела, на дорогу выходя в надежде сына любимого встретить. Отец, Фома Иванович, на жену покрикивал, чтобы слёз не разводила, а самому на душе ох тошно было. Хороши же друзья-приятели, не спохватились вовремя, за Василием не поехали, пропал князь, ни самого, ни весточки от него который день нет.
Снова вернулись ни с чем люди, которых отправил Фома Иванович по ближайшим селениям, везде о Василии Фомиче расспрашивали, нигде о нём ответа не было.
— Уж как бы нашёлся такой человек, который помог бы моему Васеньке, ничего бы для него не пожалела. Помоги, Господь, — сказала Ольга Петровна, глаза к божнице возводя и частыми крестами лоб осеняя. — Дорогим гостем бы стал.
— Я бы коня ему лучшего подарил, — сказал Фома Иванович, вздыхая и тайком слезу утирая.
Ворвался в горницу разрумяненный Андрей, младший сын Фомы Ивановича, приобнял мать, к отцу подошёл:
— Едет, Василий едет!
Мать заохала, к окну подбежала, Фома Иванович на ноги вскочил. Отворилась расписная дверь, вошёл Василий. Ольга Петровна руками всплеснула, запричитала, на грудь к нему бросилась:
— Исхудал-то как, родненький! Дикие звери изодрали!
— Ну полно, мать, — сказал Василий с ласковой улыбкой. — Поистрепался немного да проголодался, зато по лесам набродился вволюшку.
Фома Иванович молча сына обнял.
Ольга Петровна засуетилась, забегали девки, пятками по полу застучали, стол накрывая. Каких только кушаний и закусок не наставили, будто не поздний ужин, а пир честной.
Вышел из жаркой бани Василий, за столом вся семья собралась, молча посматривают и рассказа ждут.
— И чего переполошились? — спросил Василий, вишнёвый взвар попивая. — Увлёкся да заблудился, в непролазную глушь попал.
— Матушка сулилась тому, кто тебе поможет, любые богатства дать, — сказал Андрей. — Сам ли выбрался, или сундуки с подарками готовить?
Посмотрел Василий на брата и не ответил, крепко задумавшись. Не шла из головы Мария Афанасьевна. Всю дорогу он о ней вспоминал, а не о доме. Хоть и рад он встрече с родными, а по голубоглазой девчонке тоска сильнее.
Потекла жизнь привычная, только Василий Фомич сам не свой. Ни к чему интереса нету, ни к чему душа не лежит. Фома Иванович и охоту соколиную устроил, и катания, и на пир с собой звал, а Василий всё словно через силу. Мать с расспросами приставала, да ничего не вызнала. Вздыхает и вдаль смотрит, совсем иссох весь.
Велела Ольга Петровна лошадку смирную ей запрячь да покатила на окраину. Среди крапивы буйной по тропке прошла к низкому домишке, в оконце стукнула.
Затрещала сорока с ветки, шум подняла, налетел порыв ветра, накидал в глаза пыли. Перекрестилась Ольга Петровна, а с места не сдвинулась.
— Жива ли ты, Божанушка? — спросила Ольга Петровна.
— Никак Ольга-свет Петровна пожаловала? — раздался позади неё скрипучий голос.
Быстрыми шагами приблизилась сгорбленная старуха. Сама трясётся от старости, лицо с кулачок, в морщинах, как печёное яблоко, а глаза чёрные, жгучие, словно насквозь видят.
— Беда с сыном приключилась, Божанушка! Помоги, на тебя одну надежда.
Прошли в избушку, Ольга Петровна на лавку села, всё, что знала, рассказала.
Защёлкала языком Божана, закрутилась по клети. Воды из кадушки в ковшик набрала, золы печной туда бросила, плакун-траву обмакнула и уселась, сухие руки под подбородком сложив. Зашептала Божана над водой слова тягучие, ногой под столом притопывая. Потемнело в избе, загудело в печи, дважды будто кто в заслонку ударил. Обхватила себя Ольга Петровна руками, зажмурилась, ни одна молитва на ум не идёт. Потом потеплело, словно солнышко выглянуло. Приоткрыла княгиня глаза, Божана ей улыбнулась.
— Что узнала, Божанушка? Не томи. Болен Василий? Али сглаз на нём?
— Дело молодое, сердечное. Увидала я, Ольга-свет, по ком сын твой чахнет.
— Вот ведь что, — выдохнула Ольга Петровна. — Время парню жениться, пора нам сватов засылать.
— Не доедут туда сваты ваши, заплутают, в болотах потопнут, — усмехнулась Божана. — Не боярышня зазнобушка его, не княжна, а самая что ни на есть нечисть лесная.
— Ах ты, Господи! — вскричала Ольга Петровна. — Как же быть? Вразуми, Божанушка, научи, не оставь в беде, матушка.
— Что суждено — то связано, — сказала Божана. — Смирись, Ольга-свет, не берись мешать и исправлять, только хуже сделаешь.
— Да как же так, Божанушка?! Любимого сына — и нечисти в зубы?
— Смирись, Ольга Петровна, — повторила Божана.
Ольга Петровна утёрла глаза краем платка, положила на дубовый стол монеты серебряные и пирог постный, поклонилась Божане и пошла вон из избы.
Photo by Mabel Amber on Pixabay
Автор публикации
