Сентябрь
Жизнь стала похожа на прятки вперемешку с вялым равнодушием дней бесполезных часов. Ставка, какой высокой бы ни была, перестаёт что-либо значить, если игра не азартна и хода соперника приходится ждать по несколько месяцев.
Ангел с выщипанными перьями сидит на проводах с перекинутыми через них, связанными между собой, кроссовками и поводами к встрече. В руках его бутылка самого дешёвого вина, даже не в стекле, и сигарета.
Минуты стали часами, а часы стерлись в своей продолжительности до нескольких былых мгновений осени. Жизнь в свой ритм входить и не планировала. Стоило наступить осени и вступить в свои права, как ее мнимо, по образу и подобию третьеиюньской монархии, ограничили. Флёр мороза не фигурально завихрился циклоном с низким давлением внутри.
Цепляюсь к людям в компании — не замечают или делаю вид, что не замечают. Чувствую себя одиноко, но это не то приятное чувство насмешки над чужим одичалым одиночеством и далеко от того, когда растворяешься в человеке, что потом одному быть приятно и осознавать свою потерю.
Ее образ не могу найти ни в одном лице, ни в одной бутылке, потому с началом осени ушло то самое ощущение, которого ждёшь больше, чем собственного дня рождения. А после тридцати его уже никто не ждет. Мне тридцать.
Стоит подумать, и моя осень размывается мягкими волнами Балтики и теряется в верховом торфе, формируемом сфагнумом. Говорят, в этих болотах в ночи светит фосфор, пока под ногами скрипит лимонит и разливается ядовитый бром.
Уже несколько дней питаюсь только чужими обещаниями, проглатывая, не пережевывая. Жизнь прощает, но не обещает.
Чему я и рад вполне, потому что если бы все выполняли свои обещания, то в мире стало бы гораздо меньше людей, обещающих. По причине естественной атрофии. Я тот ещё коллекционер. Скопидом.
Photo by Anna Nesterova on Unsplash