Поднять веки. Знакомые лица
— Ден, вставай, давай, — Вишневский приоткрыл один глаз, потом второй, все ещё крепко зевая спросонок. Савицкий ещё пару раз на автомате ударил его в плечо, пока парень его не признал. Мышцы ныли, сам чувствовал себя смятым, как банка из-под газировки. Голова была ни к черту. — Ты сейчас это слышал же?
— М? — потянулся Денис, сожмурившись пару раз. Сквозь заколоченные деревянными досками окна сквозь прожилки на пол бил яркий желтый свет. — Утро уже?
— День без пяти минут. Так слышал или нет?! — Савицкий даже если и был только проснувшимся, то от неведомого и негаданного точно проснулся окончательно на раз-два, как примерный солдат. — лошадиное ржание, прямо вот. Как будто за стенкой на улице.
— Не игры воображения? — сейчас это стало звучать, как нечто невероятное. Чертовщина стала какой-то обыденной и привычной, что стрессующий организм чаще только лишь усуглублял имеющуюся и гиперболизировал. Лимит страха был близок к стадии исчерпания и ухода в минус. Происходящее выглядело, как необъяснимая череда совпадений, случайностей, стечений… Жаль звучит это, как оправдание. Чем быстрее смиряться, тем лучше, но долю здравомыслия даже смехом лучше было не терять.
— Ты на что-то намекаешь сейчас? — юмора сомнительного Савицкий явственно не оценил положительно, ухмылка вышла ядовитой. — Да чувствую уже не просто намекаешь, а в открытую говоришь…
— Да ничего не говорю я и не намекаю! Время сколько конкретно? — бросил про между прочим Вишневский, решая, что ежели диалог с утра приобретает такие оттенки, то чего ждать от дальнейшего, если не развернуть.
Савицкий хоть и не истерил, но его это плевание ядом счастья и радости жизни не прибавляло от слова «Совсем». А к тому, что как типичный городской житель Данил поднывает, привыкли, не так чтобы уж и раздражало. Да и затухал он быстро. В последнее время и вовсе стал отличаться от себя привычного. Неизвестно, как подступиться и нужно ли ему вообще. Будто есть пресловутая «Кнопка», когда его состояние спадает на более менее спокойное. И раздражает этим, эмоциональной нестабильностью, что льётся почему-то исключительно наедине, будто пыльный падает занавес. И одновременно нет.
Не мельтешит, не орет, пыльной тенью изредка напоминая о своей лепте, в окружении стараясь потеряться и стать незаметнее. Его и не должно с ними было быть, от его участия или неучастия, точно ничего и не поменялось бы. Наедине выбора такого не было. Наедине иногда создавалось впечатление, что ему максимально некомфортно и его кто-то к Вишневскому просто привязал, хотя, он сам привязался. Когда успел так… Как там, комплексом спасателя? Никогда не страдал глобально. Но с Савицким легко было, даже интересно, на фоне остальных уж и подавно, как если бы они друг друга давно знали и волей случая встретились, но тот закрывался будто каждый раз ложкой по лбу, отодвигался. Ни привязываться не хотел, ни признавать, что появился кто-то, по отношению к кому он может сказать, что да, не хочу привязываться. Не потому что говно, а потому что потом неприятно будет махать рукой на прощание, когда это все кончится.
— Одиннадцатый час.
Народ одиннадцатого, хотя Вишневский привык уже говорить одного и первого, (возникло это беспочвенности совершенно, как и привычка вместо щекóлды говорить щеколдá), часа — представшие пред Судом Божьим люди. Огнём, раскалённым железом, водой почти, как огнём, водой и медными трубами, что размозжат на паперти. Здесь же ни Бога, ни Черта. Если вообще есть что-то святое. В преддверии ночи Сварога и Страшного Суда звучит совсем удручающе, но при условии, что из двоих хотя бы нет друг у друга.
Совместными усилиями они разбаррикадировали дверь, что не казалась теперь хлипкой и хилой, как ещё тем вечером. Наоборот, очень тяжёлой. Не скрипнули ни разу петли, что отошли вечером с характерным хрустом ржавой ломки, — лоснились, будто только смазанные. Парни отодвинули и пришедшуюся под руку, наискось воткнутую под ручку лопату, и массивный тугой задвижной шпингалет.
Тёмные дела света боятся. Савицкий сощурился от чересчур яркого и насыщенного цвета улицы, рукой делая козырек. За завесой рассеянного пыльного карамельного света все было чересчур концентрированным. Листья слишком зелёные, коричневая земля. Не серость. Непривычно. Раньше выглянешь в окно, а там такой плотный смог, что вовсе ничего не видно, даже носа, не говоря о том, брать сегодня зонтик или нет, пойдёт кислотный дождь, может. Заложник грязного и душного Севера.
Ярче чем в дни «До». И гораздо ярче в дни его города, слишком сильно от вечно сине-серого, покрытого ледяной корочкой, грязной от пепла предприятий, отлично. Здесь дышалось тяжело и так и норовило вывернуть. А сейчас… Савицкому сдавило грудь и слюни вязкие заполонили ротовую полость. Жарко. Адски жарко. И даже дымно как-то, душно, как в печке. Так быть не должно. Как будто в центр мрачного полотна Васнецова плеснули ядовитой краски, что скоро разъест все, как кислота. Как лесной воздух и озон после дождя в предприятийном городе его организм, вопрос все тот же: насколько быстро?
— Дань, ты чего?
Дышать тяжело… Он упёрся затылком в грязную дверь, чуть набок голову разворачивая. Руки вперёд выставил, чтобы ещё чего ума собеседнику придержать его не хватило. Сам справится. Липкого пота не было, но чувство, как ежели упал сахар. Он побледнел лицом. Он не ответил, грудь заходила неравномерными толчками. Кашель сдавил.
Его реплику прервало лошадиное ржание в непосредственной близости, вызвавшее удивление у Вишневского и удовлетворение у Данила. Он поднял голову.
— Я же не в глаза долбился, — ломано улыбнулся, а после, привыкнув, уже спокойно Савицкий. — глянь, реально лошадь… Лошади. — животных было несколько, они все свободно расхаживали по территории, как хозяева. Его голос стал тише.
— У тебя они опухли, — прокомментировал Вишневский, глядя прямо в глаза собеседнику. Красные, с такого же цвета очерченной слизистой, обрамлённые тенью глубоких синяков. Только мутный белок и видно. Видок-то ни разу не здоровый, не знай Денис всей картины, сказал бы, что даже наркоманский. Но не уточнял бы, впрочем. — Точно все нормально?
— Нормально. Не нормально. Не включай мамочку. Грустно будет только тогда, когда, как вашего этого Лёню, к постели прикуёт. В остальном, что не убивает — сильнее делает, — хотя все дороги все равно ведут на кладбище, культ мертвого тела от мощей, ему же это не грозит, но, наконец, на него посмотрели не как на немощного униженного и оскорбленного. Данил понимал, что более неосознанно, но теперь с полуулыбкой и понимающим кивком. Он не герой Достоевского. Вообщем-то не герой.
Издали послышались какие-то крики, какие обычно при массовых народных гуляниях бывают, например, в день города. Разноголосая, шумная, нескладная толпа, что больше похожа на цыганский табор. Вон, даже лошади… Все по классике.
— Чего встали-то?! — послышалось недовольное бурчание незнакомого сухенького дедка из-за спины. Неприятного до зубного скрежета. Тот был хоть и сгорбившийся, но вполне себе живенький, особенно в ударе Савицкого по спине черенком от лопаты. — давайте, несите эти ящики на площадь, да поживее.
— Нет, ну, ты это видел… — хотел было возмутиться и разразится гневным негодованием Савицкий, как ему прилетело ещё раз. Он последовал примеру Дениса и молча взял в руки увесистый деревянный ящик с неизвестным содержимым, хотя он готов был признать, что ему и отдельное бы приглашение не помешало, а-то что-то бесплатно прибатрачили.
— Ты же не помнишь никаких тут мужиков вчера, да? Скажи, что да, — Вишневский оглянулся через плечо и ещё раз на здание. Оно выглядело совершенно по-другому и ни разу не горелым.
— Да не было тут никого. Но он поразительно похож на того мужика с…
— С церкви, — Савицкий был нагло перебит. Он закатил глаза, но согласно повёл головой.
— И чего за праздник? Казалось, что тут нет ничего же, а-то вот, как рукой подать будто гуляют… — Савицкий кивнул, слыша какие-то близкие и одновременно далёкие звуки гульбы, какие были в его понимании на «Сорочинской ярмарке» Гоголя, например. То отдаляющиеся, когда подходишь совсем близко, то приближающиеся, когда уже хочешь развернуться. Тот же дрожащий голос птички на фоне практически пустого беззвучия и яхонт солнца вдали. Денис сказал, что вроде как перепел. Вообще сюжет был гоголевский. — Гля, экий Солопий Черевик. Глянь, серьезно, там целый табун пасётся. — на манер украинского говора проговорил Данил, чтобы сбить атмосферу. Но его усмешка по мере течения речи падала, пока совсем не разбилась. — Они ж решили пойти, скорее всего к тому острову. Продолжают. Я не запоминаю названия. Что-то тут не то…
— Мне казалось, что у нас русские сказки, — засмеялся Денис. — сейчас про красную свитку заговори еще и заколдованное место.
— Почему бы и нет? Русских в России днём с огнём, а ты кого-то хохлами удивить пытаешься. Суть одна, названия разные, вспомни их этого… Ну, который смотреть должен…
— Выньниян, — вскинул записную книжку перед собой Вишневский с удовлетворённой ухмылкой человека, что выиграл эту жизнь. Или в карты у жизни.
— Вы как раз вовремя! — Денис только хотел было сказать что-то ещё, про Вия, как оказался перебит крупной женщиной. Во всех смыслах. Грубой в чертах лица и всем видом напоминающей кадушку с водой.
Они не уловили, как быстро получилось дойти, казалось, на глаз, что протяженность больше. Как море во время отлива, жалко, что это море ограничится ванной и сольётся с потоками воды в слив. Вечность это же расстояние, а, значит, — это скорость, протяженностью пополам…
Женщина резво перехватила без каких-либо усилий у них ящики, будто не весили они ничего. Хотя ее комплекция за сто килограмм не заставляла сомневаться в физической силе ровно столько же, сколько при взгляде на лицо Савицкого, что не съязвить — не ответить.
— Что здесь готовится… — осторожно проговорил Вишневский после расставляющего все на свои места тычка под рёбра локтем. Понятно, самому придётся отдуваться, пока напарник делает безучастны вид, в рот суя машинально мис.
— Так вы чьих будете?
— Это Николай? — нахмурил брови Данил, выглядывая из-за плеча Вишневского, протарабанив пальцами по плечу собеседника для привлечения внимания. — Вот сейчас он нам и объяснит…
— Так Вы с Николаем Алексеевичем Реутовым? Малого Медвежье… — произнесла собеседница, проглатывая тихо, но не столь, чтобы было неслышно, что не был бы невежей не ходил бы с мордой Медвежьей.
— Чего?! — «Какие мы ещё там?» — с негодованием подумал Савицкий, но Денис крепко сжал его руку.
— Приглядись, он как-то моложе выглядит и тот мужчина рядом с ним, — тихо проговорил Данил. — Чем-то Серафима напоминает, но без шрамов и отметил на лице…
— Да Серафим точно старше выглядит, но похож-похож. Родственники что ли?
— Пройдите к вашим местам, — улыбнулась с нотами нетерпеливой натянутости женщина.
Photo by Josh Clifford on Pixabay
Предыдущая часть: Фата Моргана
Автор публикации
