Амертюм. Хочу летать
Туманов и Хворостов вошли в ярко освещённую залу с длинным столом под пурпурной скатертью. Несколько десятков пар глаз обернулось к ним. Хворостов смутился и поспешил к дальнему краю стола. Туманов непринуждённо раскланялся и направился к Полине Никодимовне, даме в чепце, безошибочно определив в ней важную персону. Женщины из её окружения замолчали.
— Нашли вы своего приятеля? — спросила Полина Никодимовна скрипучим голосом, бесцеремонно оглядывая его из-под тяжёлых век.
— Нашёл, но прежде сам заблудился, — улыбнулся Туманов и придвинул обитый бархатом стул к креслу Полины Никодимовны, оттеснив её приятельницу Татьяну Францевну. — Не знал, что у вас званый ужин планируется, не то бы непременно…
— Да вы даже грязь не потрудились отряхнуть! — сказала Татьяна Францевна презрительно.
Туманов мельком взглянул на неё и вновь повернулся к Полине Никодимовне.
— Ах, эти ленты и кружева, — сказал он со вздохом и поцеловал руку Полины Никодимовны. — Всё же нет сейчас в дамских нарядах прежней таинственной недосказанности. Уходит эпоха, шелуха остаётся. Помнится, дядюшка мой на бал собирался — так недели на сборы мало было. А сейчас что? Иной сюртучок куцый нацепит, штанишки невпопад напялит, а туда же — к дамам катит, вальсы танцевать хочет.
— Весьма странно слышать подобные речи от человека вашего возраста, — сказала Полина Никодимовна со сдержанной улыбкой.
— Возраст это условность, — сказал Туманов. — Душа у меня зрелая.
— Каков хитрец… Что думали, сударь вы мой, я от ваших речей про старину последний ум потеряю? — спросила строго Полина Никодимовна.
Туманов рассмеялся искренне и задорно и поднялся.
— Вот спасибо, матушка, умыли хитреца и на место задвинули.
Татьяна Францевна фыркнула насмешливо ему в спину.
Туманов сел рядом с Хворостовым, потёр озябшие руки.
— Кто сия почтенная мадам? — спросил он, передразнивая интонации старухи.
— Полина Никодимовна, свекровь Марьи Сергеевны. Как же ты к ней под правую руку полез, а сам и имени не знаешь?
— Мне их имена запоминать ни к чему, — сказал Туманов. — Достаточно и того, что они моё имя знать будут.
— Мне бы хоть толику твоей уверенности, Андрей, — сказал Хворостов.
— Не велико богатство. Ну и по секрету тебе признаюсь: наглость не приносит счастья.
Слуги начали разносить кушанья. Туманов набросился на еду с жадностью изрядно проголодавшегося человека, и многие гости смотрели на него с удивлением. Туманов же вообще не заботился о том, какое впечатление производит на окружающих. Он не ел с самого утра, потом мотался по саду, и сейчас говяжья отбивная с трюфельным соусом была для него важнее приличий.
Хворостов апатично отломил кусок булки, положил его в рот и закашлялся, когда в зал вошла Омелина в сопровождении высокого господина, одетого в чёрное. Туманов похлопал его между лопаток, но сделал этим только хуже. Хворостов покраснел мучительно и схватился за горло, продолжая задыхаться.
Высокий господин быстро подошёл к Хворостову и хлопнул его по спине. Хворостов перестал кашлять, лицо его порозовело.
— Благодарю вас, Павел Эдмундович, — вымолвил Хворостов. — Иногда вы как нельзя кстати.
— Пустяки, не благодарите, — ответил тот с приятным едва уловимым акцентом и вернулся к Омелиной.
— Это супруг Марьи Сергеевны? — спросил Туманов, впрочем, догадываясь, что это не так. Не видел он, чтобы муж так смотрел на жену.
— Нет, это доктор Полунский. Вернее сказать, бывший доктор. Он был замешан в каком-то скандале, ему запрещено иметь практику.
— Занятный господин, стало быть, — сделал вывод Туманов. — Надо бы сойтись с ним поближе.
— Он заносчивый и необщительный. Не понимаю, почему Марья Сергеевна держит его при себе?
— Не ищи логику в женских поступках, — сказал Туманов. — Однако ты необъективен, потому что и сам не прочь занять место подле неё.
Омелина и Полунский к еде не притронулись, они выпили по бокалу вина и покинули зал. После их ухода за столом стало заметно оживлённее, и Туманов отметил этот факт.
— Вы будете участвовать в танцах, Андрей Венедиктович? — спросила Лариса, еле дождавшись, когда ужин окончится.
Во взгляде её влажных глаз читался неподдельный интерес к его персоне.
— Как удачно я приехал, — ответил Туманов после небольшой паузы. — Мясо, танцы и женщины — о чём ещё и мечтать?
В соседнем зале собиралась молодёжь. Музыканты настраивали инструменты, слуги расставляли подсвечники с зажжёнными свечами. Заглянула Татьяна Францевна и тут же вышла с недовольством.
Омелина разговаривала с Петером, танцмейстером, Полунский с непроницаемым лицом стоял за её спиной, словно Цербер.
Со спины танцмейстера можно было принять за юношу. Кремовое трико обтягивало его стройные ноги и округлый зад, который был едва прикрыт кружевом, выступающим из-под расшитого жемчугом колета.
— Начинаем, господа! — огласил Петер, плавно взмахнув руками, и Туманов увидел его лицо, обрамлённое серебряными локонами, лицо старика с бесцветными глазами.
Заиграла музыка, юноши и девушки встали в пары, Туманов остался один.
— Составите мне пару, господин Туманов? — спросила Омелина, оказавшаяся у него за спиной, хотя вроде бы только что он видел её на противоположной стороне зала.
— Почту за честь, — ответил Туманов, подавая ей руку.
Танцующие по взмаху руки танцмейстера двинулись вправо, Туманов резко развернул Омелину, подивившись её невесомости, и увлёк её влево. Они кружились по залу, словно не было вокруг никого, а музыка звучала только для них. Руки Туманова касались её обнажённой кожи, и он прижимал её к себе сильнее, чем положено было приличиями, но желал бы прижимать ещё больше. Он касался губами её благоухающих волос, вдыхая сладкий аромат и забывая, как дышать. Омелина смотрела на него с ускользающей улыбкой, и в её глазах завораживающе мерцали огненные всполохи. Туманов устремился с ней к дальней стене, краем глаза ловя их отражение в большом зеркале, и в какой-то момент ему почудилось, что он один, его визави отражения не имеет.
По зеркалу поползли мелкие трещины, и оно с грохотом рухнуло на паркет. Музыка смолкла. Одна девушка упала в обморок.
Марья Сергеевна невозмутимо стряхнула стеклянные осколки с края туфельки.
— Продолжайте, господа! — сказала она.
Петер хлопнул в ладоши, призывая танцующих занять свои места.
Омелина ушла вместе с Полунским, и Туманов потерял всякий интерес к танцам. Он сел на стул рядом с Хворостовым, который в силу своей застенчивости не танцевал.
— На твоём месте я бы не обольщался, — сказал Хворостов, заметив мечтательный блеск в глазах приятеля. — Этот танец ничего для неё не значит. Она и со мной танцевала, а теперь в мою сторону даже не смотрит.
— Не понимаю, как тебя угораздило влюбиться в такую женщину? — задумчиво проговорил Туманов. — Ведь ты, надеюсь, осознаёшь…
— Что я должен осознать? — вспылил Хворостов. — Что я жалок и неуклюж? Не так умён, не столь хорош? Должен любить равную себе, не помышляя о чём-то большем?
— Я не хочу, чтобы ты страдал, Михаил, — сказал Туманов как можно мягче. Хворостов сбросил со своего плеча его руку.
— А если я хочу страдать? Я хочу любить, и мне неважно, что будет потом. Боль так боль, но сейчас я влюблён и летать готов от этого чувства!
Photo by Sharon McCutcheon on Unsplash
Автор публикации
