Атмосфера гнетущая легла на плечи непосильным в подъеме грузом. Вся христианская религия в его понимании, да и семьи, они касались темы достаточно редко, но основана на культе смерти. Как факт тоже. Постоянная скорбь на лицах верующих и священников, чёрные одежды, нетленные мощи, страх постоянный. Что пред богом, что грехи не замолил, что пред дьяволом, что нагрешил, да и жить страшно. Он когда читал об отношении к религии, особенно в истории России ранней, волосы шевелились на затылке. Какое там вообще утешение и прочее, смех сквозь слёзы один. Да и все эти повсеместно пустые взгляды оловянных неподвижных глаз, безумно шевелящиеся губы в скороговорке и вряд ли молитв, скукоженные общим горем фигуры, а для кого-то лишь повод пожрать на халяву… На поминках начинается пьянка и обсуждение всего и вся, что превращается в пляску на костях, по опыту Романова и не только своей прабабки, когда обсуждали, что мать с любовником свела ее в могилу, а это был ее брат. Поэтому он никогда не ходил, противно было, а Рюмка водки в одно лицо в особо памятный вечер была символичнее и уважительнее. А так, как будто в дурдоме.

— Свечку рано ставить, — послышался скрипучий и неприятный голос бабки в чёрном платке на голове.

— Молчи, старая, без тебя знаю… — процедил сквозь зубы Зенин, что несмотря на обстоятельства в виде срочной командировки, категорически отказался не приходить. Он воткнул свечу в место и спешно выскочил на улицу под гулкую молитву святого отца, расплываясь в новых накатанных клубнях дыма от кадила.

— В гробу не он, — сказал неожиданно Королев в тишине, перешагивая то с ноги на ногу, то качаясь вперёд-назад. — У него была всегда характерная проседь, а это он весь чёрный и черты лица не такие…

— Не придумывай, Миш, — отрезал Зенин, точно говоря, что и так не сладко, а ты ещё на раны саднящие соль сыпешь с садистским удовольствием. — Черты лица покойников всегда меняются, а ты ещё нагнетаешь… И так хреново.

— Но он весь почернел за день? — дернул бровями Королев упрямо, тон его был язвительным, он тут же заткнул себя сигаретой.

И впрямь, как будто бы он неделю лежал в морге, подумал Антон, кожа была в каких-то мелких волдырях, что были плохо скрыты гримом. Но повреждений не было никаких видимых, как дальше начали спорить тезки, о разрушении гемоглобина и прилива крови, но каждый оставался при своём.

Романов лихорадочным взглядом поглядел вокруг себя, узнавая в одном из множества лиц серых девушку, что ему понравилась с самого начала, ещё в сауне. Только теперь она почернела от горя и едва ли выглядела столь прекрасно. Скулы заострились, лицо было измученным и синяки не только под глазами залегли, но фиолетовыми пятнами виднелись на шее, точно была намотана грубая бечевка. Мысли об этом покоробили естество.

Начали люди подходить к гробу, медленно стягиваясь в подобие беспорядочного клина, и тут резко девчонка практически навзничь припала к груди покойного, вцепившись в плечи, и слёзы брызнули из раскрывшихся безумных глаз. Она мотала головой, что-то едва шепча, но все резко переполошились. Двое быстро спохватившихся быстро отцепили ее, заламывая руки назад, а она не кричала, не орала, она просто немо выла и смотрела. Понимая, что все, нет человека. Нет и не будет, и это было слишком страшное зрелище… Когда ты видишь второго такого же мертвого человека, но пока ещё дышащего, хоть уже ничего и не чувствующего. Романов недолго думая пошёл следом, когда ее вывели на улицу на свежий воздух. Решили избавить ее от лицезрения закрытия дубовой массивной крышки, наверное, полагали, что так будет смириться легче, да и грузить его скоро должны были, отпевание не отпивание — дело непродолжительное.

Она стояла, кутаясь зябко в невесомую и тонкую шаль, поверх чёрной кофты, что совсем была не по погоде. Руки тряслись, она пыталась сигарету прикурить, но терпела неудачу раз за разом и едва ли не материлась сквозь зубы. Романов был уверен, что она просто не слышала, как он подошёл и положил свою куртку ей на плечи, слабо приподнимая в знак поддержки, ибо она отшатнулась с выражением неподдельного испуга.

— Холодно, — охрипшим голосом пояснил Антон, придерживая скользкую ткань, пока девушка не накинула ее удобнее.

— Какое-то издевательство, — голос девушки казалось на грани срыва слово от слова. Огонёк наконец соизволил выбиться и от сигареты поползла вверх струйка сизого горького дыма, теряясь в столь же пепельных красивых волосах, — он не верил и ненавидел все эти похороны и салаты, а в итоге… Ещё и понаехали…

— Мне кажется ему было бы просто приятно, что собралось столько близких ему людей, — боялся сказать что-то неверное или не попасть в нужную тональность Антон. Вдруг это вообще в большей степени просто вспомнившая массовка и обещанная ментура? Но он вложил в это попытку понимания ситуации искреннее желание поддержать, сочувствие и желание разделить.

— Ото всюду, как тараканы на мертвечину, для них это ещё один повод собраться и все… Он мало с кем хорошо общался, а половину я и вовсе в первый раз вижу… — спустя минуту полной тишины проговорила девушка, вытирая тыльной стороной ладони красные и без того глаза. — Ты его знал, он был твоим другом? Я тоже тебя не знаю, — спросила она, подняв взгляд.

— Антоха. Должны были вот познакомится, а так слышал больше, — соврал машинально Антон, даже не задумываясь, чего он слышал, да ничего, не до дум было.

— Королёв, небось, пи…ит, чего не история, то у него сказка. Все это так неожиданно и как в тумане… Мы даже не ожидали, он меня предупредил, но… — слова вылетали из уст девушки огрызками и обрывками, вырванными неровно листами бумаги с убористым почерком. — Я так была обижена, что он меня кинул и так и не прояснил, не мне позвонил первой, чтобы извиниться или объяснить, мы даже не расстались… И я скинула буквально за двадцать минут до случившегося его звонок…

— Не вини себя, не надо… — на последний бессильный всхлип Романов прижил девушку к себе, успокаивающе поглаживая по волосам.

— Почему я всегда ему все прощала… — замотала головой девушка. — Когда Саша возил деньги ментам, потому что Князев забыл, что пистолет забыл в бардачке, а менты нашли его, при уже висевшей условие… Они всех их при облаве мусорской закатывали в бетон, так до сих пор в стенке, и эти деньги сейчас… Не себя, его. «Закончил вышку там одни и пятерки и все эти карманы, где одни пятерки разве стоили того?»

— Тише, тише… — она начала практически кричать, все сильнее повышая голос с нажимом, сжимая пальцы на предплечьях и кофте Антона до неприятных ощущений, но он ее не останавливал. Это был не мощный и отчаянный рёв, это было просто на манер протеста, но понимания неизменного. Конечно, боль далеко не выйдет вся и сразу, но у неё самой резко ослабла хватка. Деньги сейчас? Причём тут это… Обрывки фраз не складывались в предложения.

Что-то дрогнуло в области грудной клетки — там, где у обычных людей располагался орган с аортой склизким и неприятным чувством.

— Возьми, — протянула девушка, достав из кармана своих брюк зажигалку, это была «Фото-молния» с портретом Есенина рядом, такая у Левина была в из компании, пока он ее не посеял на одной из дискотек ещё школьных, после зарекся, меняя на немецкие и импортные.

— Что, зачем?

— Я подумала, что хочу, чтобы ты забрал, это его… — Романов понимающе кивнул, облизнув потрескавшиеся губы, накрывая предмет и ее руку своей. В этот момент люди начали потихоньку выходить из церкви, кому пора было уезжать, кто-то на ходу кидал ещё очередные соболезнования и клал руки на плечи в слабом, но искреннем утешении. Антона все смеряли оценивающим и не слишком доверительным взглядом, точно только он вышел из тюрьмы и продавщицы оценивают продавать ему водку или сразу верёвку. Хотя со стороны это выглядело подозревал, что не успел умереть Князь, как… Думать было противно.

Девушка шла рядом с ним, получилось, что они размеренно проходились по узкой тропинке около церкви, что была ещё усыпана мелкой галькой, новые дизайнерские решения пугали. Рядом неприглядно ютился мусорный контейнер и Романов удивлённо посмотрел на маленькую иконку, сжатую в руках девушки, что сейчас должна находиться вместе с покойным и также опуститься на два метра под землю или быть отданной потом. В голове сложились два и два. Она размахнулась, что было сил и закинула ее в мусорный бак с торжествующей, хоть и ломанной улыбкой. Казалось, дай ей волю, так и гроб вынесет сама…

— Тох, поедешь с Элей, — на вопрос со стороны Королева это было совсем не похоже, когда процессия закончилась, поэтому осталось принять данное исключительно, как утверждение, и согласится, ибо варианта «Нет» у него при всем желании бы не появилось. Эля… Красивое имя.

Несли сначала роскошные и объемные венки, портрет покойного. С него смотрел средних лет приятный мужчина, но взгляд был жутким и леденящим душу, за ними крышку гроба, потом сам гроб изножьем вперёд, Зенин и Трифонов, выяснялось по ходу Антоном. Резкий стук о дверной косяк омрачил итак не радужное настроение, это было весьма нехорошей приметой, в лучших традициях Достоевского. Тот немногий, кого Антон читал не в кратком содержании и точно знал, что в жизни главное, если упираться, то до конца. Эле стало совсем плохо и она практически вся опёрлась на Романова. Антон мало был готов к такому стечению обстоятельств, но ситуация выровнялась, когда к ним подошёл Зенин.

— Едете в «Бережок» сразу, Антон, понял? — прихватил за локоть парня Миша, когда они уже садились в машину к неизвестному парню, которому их сдал Королев. — Эле на кладбище лучше не ехать, сейчас действуют успокоительные, но вилами писано, может раньше срока отпустить. Мы ее уже нашатырем приводили в чувство пару раз ещё с утра, — со стороны и не подумал бы Романов, что девушка под чем-то успокоительным жестким, обычно после них тянуло спать и становилось совсем ровно на все. Да и если все так плохо, зачем ее было даже в церковь тащить… Но Антон совершенно был не против и ему за себя было дико стыдно, что в такой неудобный момент все подобным образом складывается, а судьба, как смеется — К нему ведь ляжет, а этого нам не хватало будто… Плюс, мы не хотели терок по поводу похорон, но не жили спокойно и нечего начинать, как говорится… Зрелище будет не для слабонервных, подозреваю, так что найдёшь чего сказать ей, да и на тебя обратили внимание, а туда не сунуться, сохраним интригу. Езжайте. — хлопнул дверью звучно Зенин, взмахнув рукой, чтобы парень трогал с места.

— Мы не на кладбище едем, — смотревшая в окно Эля переполошилась, выглядывая в проем меж сидениями вперёд, — оно в другой стороне, останови… — она тронула водителя за плечо, но ее тут же вернул обратно Антон.

— Эль, мы не едем на кладбище, мы в кафе, — произнёс Романов, поведя головой.

— Это ещё почему?! — возмутилась девушка рассерженно, ударяя с усилием рядом. — Я хочу…

— Не стоит.

— Да нет же! — она замахнулась на него всерьёз, и Антону на секунду показалось, что ударит, но кулак остановился в нескольких сантиметрах от лица. Удар-то совсем не женский. — С какой стати вообще… Я заслужила право с ним попрощаться.

— Менты, Эль, — демонстративно хлопнул себе по лбу Романов. — Неровен час начнётся ещё чего и стрельба или поножовщина у стены коммунизма это ещё не самое страшное, что может. Даже свадьбы без драки не бывает, а-то хоронят криминального авторитета, а ты, как его… — он потерял мысль повествования и поймал себя, что не знает, кем ему приходится Эля конкретно.

— Девушка, уже бывшая, — уточнила она, складывая руки на груди. — Мы не были женаты, даже отношения-то… Но…

— В любом случае — привлекаешь внимание, — отрезал Антон. — С кем ты разговариваешь в первую очередь становятся объектами интереса, и так им сложнее тебя выцепить, — цыкнул Антон, усаживаясь поудобнее, ногу на колено закидывая. — А не одному мне за тебя страшно, что если даже все благополучно, ляжешь туда и добровольно себя закопаешь.

Он наврал. В это время ему вспоминались лишь история, которую он слышал ещё от отца, когда Егоров и Матвеев, два депутата, искали могилу своего недавно скончавшегося коллеги на Ваганьковском кладбище. Искали, искали, но не могли никак найти. Гениальна была мысль того, кто был ближе к Пятикрестам, где: может, он могилу на жену записал? Но на Пятикрестах, как и на Цемгиганте ориентироваться было легче лёгкого, там памятник был ростовой, под 180 сантиметров что ли, никогда к нему близко не подходил и не мерил линейкой, но его было видно с любой части кладбища, даже со Стены Коммунизма. То был памятник в виде звезды у полуразрушенной стены, что делила старую и новую часть кладбища и там лежали эдакие революционеры. Откуда Антон знал, не имея там ни одного похороненного родственника? Левин тогда ружьем разжился, решил показать, ну, а чего людей полошить в своём районе, они выехали с этой воздушкой на дальний участок кладбища и стреляли по всем найденным пластиковым от баклажек или металлических от стеклянных бутылок, крышкам. А девушка в этот момент прозрела будто бы, глаза стеклянные сначала помутнели, после и совсем прояснялись.

— Я жить ещё хочу! — рыкнула зло Эля, но он бы не поверил в такой хорошо сыгранный спектакль, удел богатых вдов… Эмоциональные качели шатались и просто тупили голову.

— Я вижу, — также грубовато, скорее из должного, сказал Романов.

— Почему по-твоему я отказалась от того, чтобы меня его дружки содержали, но при условии, что я замуж не выйду и больше никого искать себе не буду?! — прошипела буквально девушка, держа парня за предплечье. В глазах стояла влажная поволока, но выглядело это вовсе не безобидно. — Потому что новый человек — это новый лист и так больно… Я потеряла его ещё до того, как он умер… — машина резко сдала на тормоза, заставляя с размаха удариться об спинки сидений, прерывая незаконченную речь. Да просто жизнь и судьба повернулась тыльной стороной…

Послышался хлесткий мат со стороны водителя. Хотя показался уже издали уже пешеходный мост на ту сторону города, однако им придётся проехать до старой остановки машинного, ибо для разворотного манёвра пунктира нет — билет в один конец. Машина снова заехала много и ровно, точно не было этого странного инцидента. А там уж развернуться и до упора.

Теперь Антон узрел, что это за кафе уже изнутри, а не только с фасада. Фасад был самым обычным, точно здесь всегда были какие-то кафе, ресторанчики, но выгодно было расположение. Кто знал, тот знал, а случайно сюда забрести было проблематично. Сразу вспомнился диалог, монолог, в котором Королев грезил о бизнесе стройматериала, а Андрюха во время, пока он грезил, раз! И сообразил кафешку. Внутри она была просторной и светлой, минималистичной. Дубовые грубые сдвинутые столы, с порога видимый прибитый объемный заголовок «Пиво» над стойкой, освещаемый немногочисленными желтыми лампами, большие два ростовых окна, а за ними широкий балкон.

Антон обратил внимание на несколько столов неправильной формы, что стояли отдельно, но подал плечами. Мало ли. Его больше заинтересовала доска, завещанная множеством фотографий, сама огромная… Он остановился, вглядываясь в лица. Одна была сделана в сауне в тот самый день, но раньше… Однако Романов дотронулся до снимка ниже. Если бы изучал людей Антон, то стал бы неплохим паразитологом.

— Это на Мишкином дне рождения, — протянула Эля, становясь рядом и тоже глядя на памятную стену. Она там была с сигаретой, под лампой зелёного цвета, в отвратительно пошлых колготках сетчатых и короткой юбке.

И если раньше от этого было сладко, то сейчас было горько. От мятой пачки не менее горькой и противной «Примы», обжигающей пальцы своим огрызком под хриплое хойское: «Обугленный фильтр на пальцах мне оставил ожог». От пережаренной просроченной каши из жестяных банок, что ты умудрился кинуть на сковородку, а сами не откроешь, только открывашку испоганишь. От «Толстяка» на два литра, растворившегося в себе стандартную склянку девяносто шести процентного «Ферейна».

— Давно? — повернул голову к девушке Антон.

— Да год назад, — пожала плечами Эля. — Видишь вот эту, где синяк у Князева? Это, когда Королев и Ичевский его выкупали за двести сорок тысяч у ментов за наркоту, но ничего, отделался легким испугом… — она тепло улыбнулась, пока какому-то парню заказала кофе, видно, что давно знались.

— Рублей?

— Умоляю, пока ещё вроде не долларов, — засмеялась неприкрыто девушка. — А тут я с подаренным новым телефоном, — она тыкнула в фотографию выше. — Он их отнимал, когда мы только встречаться начали, мне дарил, романтика… В концертно-выставочном зале сидели приставы на Советской улице, прям на углу, а он внаглую… Весело было… — она резко тыкнула в самый низ. — А тут они с Сашкой, с братом моим, на заправке надо было заправится, а он с каждой заправки пачки денег собирал, самое главное «от Мишки» сказать было, а его не знали, не отдали ничего, так и прикольнулся до Королева!

— Вы долго были вместе, да? — спросил с полуулыбкой Романов, почувствовав себя участником всех этих событий. Потеплело.

— Очень… Это ещё со школы, — улыбка чистая тут же свернулась с подобие тонкой нити с плотно сомкнутыми челюстями — Но знаешь, наша любовь легко была описуема словами: Любовь-боль, а боль — это больно. Любовь — садист, ты — мазохист, гармония…

— Эль, а можно я спрошу одну вещь? Я понимаю, что вообще лезу куда не надо и невовремя, но ты честно ответишь, и только потом решишь какой рукой тебе будет удобнее съездить кулаком мне по лицу, — попросил Романов.

— Не нравится мне это, конечно, но давай, валяй, — она потянула Антона за руку к столику, куда уже принес кофе Ромка — их бариста, шеф, вообщем-то явно не всесторонне недоразвитая личность.

— Ты все же побольше меня знаешь… Я по поводу всего того движа, что происходит, мне никто ничего не объяснил. Кто такой Север, чего они с Королевым не поделили, как с этим его брат связан…?

— Воу-воу-воу! — вопросы бы без остановки продолжали сыпаться, как из рога изобилия, но Эля вовремя пресекая их череду. — Полегче, давай последовательно. Ты-то как в это влез и зачем тебе оно? — взгляд ее стал все более округлым, она мешала ложкой по кругу, растворяя осадок сладкого какао. За бортики цепляется противная пенка, она вылавливала кусочками её и вместе со столовым прибором выбрасывала на салфетку.

— Да я здесь за сомнительные заслуги. Не строил цель из себя что-то выказать, — мотнул головой Романов. — Севера замочил, кажется… Нужны, деньги нужны, в деньгах счастье.

— Кажется?! — она обнажила щербатую улыбку. — Нет, нет, нет, в чем, в чем, но точно не в них, у Ичевского спроси, он знает.

— Я не помню! Я в больничке в это время лежал с пробитой головой, — самому себе в этом признаться было даже стыдно, что умудрился тотально пролететь по всем фронтам, но если позориться, то уж до конца… На вторую реплику защемило, ей, конечно, об этом говорить было не удобно.

— Так… Ладно, — вздохнула, перестучав пальцами, Эля. Ей с его появления стало отчего-то легче, он был совершенно незнакомым человеком, но и казалось, что знала его целую вечность — То есть ты не понимаешь совсем? — она подняла бровь, поведя линией челюсти в сторону. — Это бизнес, Тох, это не какие-то развлекушечки, хоть так не думает тот же Королев. Бери у того, у кого есть что брать. Бери не все, ибо терпению человека приходит конец рано или поздно.

— Бери на дело работника правоохранительных органов, ибо мусор сора из избы не вынесет. Понимаю, конечно, что уже поздно в сторону уходить, — перебил Романов, заканчивая, и они подошли к окну. Эле было тяжело, но она будто была к этому готова, чему-то подобному или старалась заговорить, что внутри, заткнуть побыстрее.

— Север и Мишка — главари двух соперничающих группировок. Соседствующих. Север — это представитель таких старых понятий воровских в законе, сидевший, как положено, видевший и он стал таким по нужде. Миша — это дань традициям, оно уже вроде сходит на нет, но ещё нет. У него и батя мент, сам он там рос порядком и на глазах самого Севера… — она помедлила, закусив губу, съедая последние остатки помады. На щеке ее осталась ресничка, которую невесомо убрал Романов. Эля улыбнулась, заправив волосы за ухо и прокашлявшись продолжила — За каждым районом свой смотрящий же закреплен, вот за Фаустово и этой стороной был Князь, Генка, Трифон — сам город, Цемгигант и Рудник, Зенинский, они вот делили, а уже исходя из этого и Пятикресты, Пески или Красный Строитель… Синицын держит Шанхай, Розу Ветров, не касается, и ещё несколько, но компания держится на энтузиастах Мишке и Мишке, они с одной улицы, с Белинского, а вот районы разные. Раньше с ними ещё трое были постоянно, но попали мужики, на реабилитации сейчас. Да и они общались нормально, но со временем разлад пошёл касаемо того, что старые истоки начали подзабываться и фактически Мишка его как бы притеснял? Север так думал, Мише как-то было не до того, чтобы о его притеснениях думать, он налаживал бизнес и в открытую говорил что не надо оно ему, ибо Цемгигант поделился сначала меж ними, а потом и дальше пошло поднятие. У Миши все резко друзья по другим районам города расползлись и, фактически, все у них в руках сосредоточилось. Тогда дело о трупах Белой Горы было… — Антон мысленно сделал пометку, что знает. — Егоров-то наш, депутат, с этой стороны шёл, и это вообще стало каким-то нонсенсом. Сам он, Север, не от популярности и крутизны пошёл, вот и не укладывалось. Ну и дрались они частенько ещё в рамках кто на кого не так посмотрел, а знающие об их натянутых были провокаторы, сходилось бывали просто по привычке так, что несовместимые вещи… Собственно до поры вот до времени. После смерти Севера, считай, монополия, а то в сауне… Я вообще не понимаю, некому за ними стоять даже, чтобы так, еще и Чижа… — она показательно в недоумении сжала челюсти — Они теперь будут делить Виноградово, Фаустово, Белозерский ещё. Князь… — тонкая полоска слезы была сразу вытерта вместе с пропущенными вдохом-выдохом. Романову было уже совестно, что он это все начал, но и отступать было не вариант, как только прояснилось.

— А Восьмерка?

— Восьмерка, Железнодорожная, Цемгигант это все как бы к Чемодурово, на развязку, но автономно. Зенин пригреб, как до Натынки это железка, — они вышли на балкон, закуривая. Антон достал «Молнию», щёлкнув и приведя механизм в работу, пламя сразу появилось. — Ух ты, я думала там уже нет бензина, у меня не выбивалось, Князев вечно эту пружину там крутил. А брат — владелец казино. И теперь с него будут трясти деньги наши, ибо с них затрясут Московские или Ореховские, они понаглее Егорьевских будут. Все просто, — она стряхнула пепел за ограждение. — Ты же понимаешь, что ты никуда отсюда не уйдёшь?

— Как и ты, — вспомнил он ее реплику об отказе выходить замуж.

— Как мило, — сладко цокнула Эля, но фальшиво, — скажешь о спасении друг друга и нормальной жизни в далеком будущем, как в фильмах в «Победе»?

— Отнюдь, — отмахнулся Романов с выражением лица недоуменным, мол, как можно такое подумать, — я просто по жизни ненормальный и нормально со мной никогда не будет, поэтому я встречу свой конец в глубокой и одинокой старости, — он улыбнулся под смех тихий девушки.

— Мне нравится. А теперь подставляй правую щеку, — Эля похлопала по своей показательно, и Романову хотелось отбить себе смачный шлепок по лбу. Ничего умнее-то не придумал.

Он покорно приопустил голову из-за разницы в росте, разворачивая лицо. Не хотел видеть даже краем глаза. Есть те люди, которым непосредственно надо видеть кто их бьет, Романов к таким не относился. Вопреки ожиданиям вместо жгучего удара пощёчины — лишь мягкое касание и поцелуй в щеку.

— А вон и наши.

Photo by Raul Miranda on Unsplash

Продолжение: М.Л.Д.

Предыдущая часть: Почести по чести

Начало: Накануне

Хотите рассказать свою историю?
Зарегистрируйтесь или войдите в личный кабинет и добавьте публикацию!