Срыв. Поза
На дачу они вернулись во втором часу дня. Ева умела сглаживать неприятные моменты, и от мрачного настроения Константина не осталось и следа. По дороге он читал ей Бродского вперемешку со своими стихами, Ева в поэзии особо не разбиралась и воспринимала всё одинаково.
Маргарита вышла им навстречу, сложив на груди руки. Эту её позу Владимир называл «позой Будды», сразу понимая, что мать сердится, но причины озвучивать не станет, наоборот, будет долго разыгрывать спокойствие и безмятежность.
— Я уж думала, так и сбежите, не попрощавшись, — сказала Маргарита. — Кому же это, интересно, в голову пришло?
— Мне, Маргарита Львовна, — ответила Ева. — Оказывается, Костя никогда в окно не лазил.
— И ничего не потерял.
— Сомнительный девиз, — сказала Ева. — Некоторое лучше попробовать и сказать, что не понравилось, чем поверить на слово тому, кто пробовал.
— Обед на столе! — крикнула Наташа, и Ева с Константином заторопились мыть руки, чтобы не продолжать разговор.
В керамической супнице, оставшейся от прежних владельцев дачи, стоял борщ, Наташа разливала его по тарелкам стеклянным половником. В центре стола аппетитной горкой возвышались чесночные пампушки, аромат был потрясающий. Ева взяла самую верхнюю и, обжигаясь, съела. Константин смотрел на неё щенячьими глазами.
Ева заглянула в тарелку: рубиново-красный борщ, тонкий полукруг лимона, мелко нарубленная зелень и тающая сметана. Она достала телефон и сделала фото.
— Распечатаю и дома повешу, — сказала она. — Как идеал домашнего обеда.
— А как вы обычно обедаете? — спросила Маргарита.
— Обычно никак, — улыбнулась Ева. — То некогда, то нечего.
Маргарита хотела ответить, но передумала. Когда-то и она питалась чаем с сушками и пирожками за пять копеек, купленными у метро. Всему своё время. И её удивляли чинные обеды дома у Миши, когда его отец садился за стол и с важным видом ждал горячего, держа в одной руке ломоть хлеба, а в другой ложку. Мишина мать суетилась у плиты, а потом несла на вытянутых руках наполненную до краёв эмалированную миску.
Константин копался в тарелке, убирая в сторону лук. Опять Наташа забыла, что он варёный лук не любит.
— Погуще добавить, сынок? — спросила Маргарита.
— Нет, я всё.
— Мужчина должен хорошо есть, — сказала Маргарита, ни к кому не обращаясь. — А то с ума посходили со своей модой на худосочность. Вот раньше свёкор мой бывший за обедом первого съедал четыре половника, второе, и всё с хлебом…
— Ну так он и работал, наверное, как вол, — сказала Ева. — Сейчас куда эту энергию тратить? На диване лежать и в телефон пялиться много не надо, лишнее в жир идёт.
Маргарита посмотрела на Еву испепеляюще, но та была слишком увлечена пампушками. Прикатила незваная и лекции по правильному питанию им читать будет?
— Знаете, Ева, у всех разная конституция…
— Да просто некоторым дуют в одно место, — усмехнулась Ева. — Выращивают тепличных мальчиков и нянчат, пока песок не посыпется. В армию им нельзя, делать ничего не умеют, зато ранимые…
— У Стюши зрение и плоскостопие!
— А я не про Костю, а в общем, Маргарита Львовна. И кстати, ему на речке плохо от жары стало, вы уж присмотрите, а мне пора. Хочу на электричку успеть. Спасибо за обед, очень вкусно.
— Я провожу, — подорвался Константин.
— Да ты горишь весь, нельзя тебе на солнце! — сказала Маргарита. — Заезжайте ещё, Ева.
Ева ушла собираться в комнату, села в плетёное кресло. Она понимала, что её занесло, но не смогла остановиться. Костя отличный парень, но мать сама портит ему жизнь своей излишней заботой. Им удобно прятать голову в песок, но кто-то же должен хоть иногда говорить правду?
За окном монотонно гудел шмель, после обеда и дня на солнце клонило в сон. Они могли бы уехать позже, но провести вечер с недовольной Маргаритой Львовной ей не хотелось.
Так бывает, что тебя кто-то терпеть не может. Заходишь ты такая красивая и улыбчивая, протягиваешь торт в подарочной коробке, а уже всё, ты не нравишься, хотя успела пару слов всего сказать.
Маргарита Львовна со своей гиперопекой вызывала лёгкую усмешку, а то и зависть, в которой Ева бы ни за что не призналась. О Еве никто так не заботился, булочки ей не пёк, по голове не гладил, складочкам не умилялся. Её бросили во взрослую жизнь и сказали: плыви как знаешь.
Ева переоделась, закинула на плечо сумку и вышла на веранду.
— Может, останешься? — спросил Константин, оглянувшись, далеко ли мать.
— В другой раз как-нибудь. Тебе отдохнуть надо, а меня в городе ждут, — соврала она. Никто её не ждал. — Всё, пока. Созвонимся.
Она ушла, и Константин сразу потух.
Он лёг в гостиной, укрылся пледом и подумал, что на даче невыносимо скучно.
Маргарита начала суетиться. Положила ему влажное полотенце на лоб, намазала спину и руки кремом от солнечных ожогов. Она видела во взрослом сыне ребёнка, и никто не вправе её за это осуждать.
Они услышали шум далёкой электрички и одновременно вздохнули. Владимир всегда смеялся над этой их способностью синхронно вздыхать.
— Не понимаю, что тебе могло в ней понравиться? — спросила Маргарита. — Она невоспитанная.
— Ева непосредственная.
— Нет, дорогой, она перешла ту грань. Да просто хабалка. Как язык только повернулся матери такое говорить?
— Ну а в чём она неправа, мам? Я вешу за сотню. Мы пошли с ней гулять, я вымотался через полчаса и ногу натёр. Я не служил, не дрался, не катался на роликах, продолжать можно бесконечно.
— Пусть так, но и она не идеал. Кто её родители? Чего она добилась? Что умеет, кроме как сидеть нагишом и осуждать нормальных людей?
— Я не знаю, мам. Ты же считаешь, что меня можно любить просто так, за то, что я есть? Так почему нельзя любить её за то же самое?
Photo by Märchen beginnen mit on Pixabay
Автор публикации
