Духота

Дверь была распахнута. Оголтевшие от первых жарких дней мухи носились из подъезда в квартиру и обратно. Дома были гости, которых пригласили на «юбилей»: местные алкоголики Юрка-Зелёнка и Пенкина.
Пенкиной было чуть за тридцать, но из-за алкоголизма она выглядела постаревшей и потасканной. Она была готова на любое унижение, только бы ей налили или дали немного денег. Элла её терпеть не могла.
Зелёнка, мужик лет пятидесяти-шестидесяти, считал себя умным, навязчиво делился своим желчным мнением с окружающими, за что периодически получал — а синяки он закрашивал зелёнкой, отсюда и появилось его прозвище.
Зелёнка взял книгу с полки, скривился, пролистал несколько страниц, пожевал губами.
— Хрень полнейшая, — сказал он.
Пенкина издала короткий смешок и замолчала, заметив Эллу на пороге.
— Слиняйте отсюда, поганки, — сквозь зубы сказала Элла.
Зелёнка осклабился, попятился к двери.
Элла легла на кровать, отвернулась к стене.
Пришли родители с выпрошенной в долг бутылкой самогона: раздались предвкушающие возгласы, зазвенела посуда, Зелёнка в нетерпении потёр вспотевшие ладони. Веселье продолжалось.
— Я же её вот такую… — Кирилл развёл руки в стороны, — этими самыми руками качал.
— Неблагодарное отродье, — многозначительно сказал Зелёнка. — В душу норовят плюнуть. Давай выпьем, друг!
Выпили.
— Я же её пестовал, — не унимался Кирилл, — пылинки сдувал.
— А она тебя «поганкой» назвала, — мстительно вставил Зелёнка.
— Родного-то отца! — поразилась Пенкина и громко икнула, прикусив язык.
— Платье подарил на день рождения. С во… с воланами, — вспомнил Кирилл.
Было платье. Только Кирилл его не подарил, а пропил. В его голове всплывали всё новые и новые «воспоминания», одно трогательнее другого, он бессвязно бормотал, смахивая крупные пьяные слёзы. Тамара спала, изредка всхрапывая, Зелёнка и Пенкина слушали сочувственно.
— На родного отца… руку подняла… Вот тварь, а…
— Она тебя не уважает, ни в грош не ставит, — зудел Зелёнка. — Меня отец, знаешь, как воспитывал? Я его на «вы» звал, пикнуть при ём боялся.
Бутылка опустела. Зелёнка пошёл искать ещё, Пенкину увела домой старая мать.
Кирилл раскачивался из стороны в сторону, ерошил засаленные волосы. Ему мерещилась Элла — становилась страшно. А дальше что? Того и гляди — из дома выгонит. Не уважает. Ни в грош… За что — не понятно. Томку доводит, его ударила вот… Родного отца…
Он решительно поднялся, взял со стола нож, вошёл в комнату Эллы.
Она лежала спиной к нему и даже не обернулась. Кирилл ткнул ножом её тёмный силуэт, ткнул второй раз и вернулся на кухню.
Опустился на колени, его долго и мучительно рвало на пол. Он отполз. Элла всё так же стояла перед глазами. Взорвался-загрохотал гром: грянула майская гроза, сквозняк распахнул форточку.
Кирилл сидел на полу, крестился и повторял: «Господи, господи, господи», и молния освещала его лицо. В окно ударился камень, потом ещё и ещё: Ваня звал Эллу. Кирилл зажал уши.
Вернулся Зелёнка, проснулась Тамара. Включили свет, стало не так жутко. Вытерли пол, продолжили пить. Постучали в дверь, Тамара открыла — Ваня спросил, где Элла.
— Гуляет где-то, — ответила Тамара.
Ваня искал её по Тростянке. Все собрались, Эллы нигде не было. Он зашёл ещё раз. Оттолкнул с пути мычащую Тамару, прошёл в комнату — удушливо пахло ландышами и кровью. Элла не дышала.
Photo by Zohre Nemati on Unsplash
Очень грустно, финал неожиданный, но, к сожалению, такова наша жизнь…
С уважением, Валентина
Валентина, спасибо, что прочитали эту историю до конца и за комментарий.