Разбойничья дочь. Беда
Шибко скачут провожатые, назначенные Владимиром Юрьевичем, по дремучему лесу, поспешают за ними опричники лихие. Обещано провожатым золото, а того и не ведают, что золота своего не получат.
На подъезде к поляне затихли все, отправив вперёд нескольких ловких малых, чтобы дозоры сняли. Спят разбойнички, что угощения от атаманова брата попробовали, не суждено им света белого увидеть. Тихо в разбойничьем лагере. Подорвался Ждан, тень смутную завидев, да так и повалился, меткой стрелою сражённый. Набросились опричники со всех сторон, началась рубка. Свистят сабли, кони несчастных топчут, крики и стоны по поляне разносятся. Лишь несколько разбойников израненных уйти смогли.
Споткнулся конь Марьи раз, споткнулся другой, никогда такого не было. Упрямится конь, не желает дальше идти. Спрыгнула Марья наземь, обняла его, погладила.
— Да что с тобой сделалось, Воронок мой? — спросила ласково. — Попадёт мне от отца, если не явлюсь до свету.
Конь заржал тихонько, замотал умной головою.
Прислушалась Марья: скачет кто-то. Отпустила коня, бросилась в овражек. Пронеслись мимо всадники, голоса весёлые, незнакомые. Заметили опричники прекрасного коня, кинулись за ним, а он скачет-скачет, остановится, поведёт глазами горящими, взмахнёт хвостом пепельным, сверкнёт сбруей серебряной и снова вскачь. Далеко увёл опричников от Марьи, к гиблым болотам. Отстали преследователи, не до наживы, живым бы выбраться.
Увидела Марья мёртвых разбойников, вскрикнула и к поломанной берёзе прислонилась.
— Ох, ты горюшко моё, горе-горькое! Пришла беда нежданно, негаданно. Лютая смерть добрых молодцев не пощадила, одну-одинёшеньку меня на белом свете оставила!
Обошла она каждого, позвала по имени-прозвищу, никто не ответил ей, не отозвался. Отца меж них не было, может, ушёл атаман, схоронился в месте укромном. Села она посреди поляны без сил.
— Да что же сижу? — спохватилась Марья и поднялась. — Надо дядюшку, Владимира Юрьевича, предупредить. И ему беда грозит.
Побежала Марья по лесу. Ветви еловые руки царапают, терновник за летник цепляется, коса растрепалась, из глаз слёзы ручьём текут. Высоко солнце поднялось, да заволокло его тучами, когда показалась роща зоринская.
Сидят на берегу князья Загаринские, на воду тёмную смотрят, а у самих мысли тревожные.
— Пойдём, брат, прогуляемся до Владимирова терема, может, и ему помощь какая нужна. Тяжко на душе, как ночи дождаться не знаю, — сказал Василий.
А Андрей уж и коней ведёт, и ему тошно на одном месте сидеть. Привязали братья коней к частоколу, двинулись к пригорку на своих двоих.
Вокруг терема народ толпится, шумит. Ворота настежь распахнуты, во дворе стоят стрельцы с бердышами, царские опричники хозяйничают.
Проскакал отряд, за первым всадником на верёвке что-то кровавое по земле волочится. Ахнули девки, запричитали бабы: то человек привязан был.
Отвязали его и к воротному столбу прибили.
— Смотрите, люди, как царь со злодеями расправляется! — крикнул Мокша. — Это Афонька, был атаман разбойничий, а теперь им только ворон пугать! Ни одного злодея не осталось, никто от нас не ушёл! Выдь, Володимир, поздоровайся с братцем!
Вывели Владимира Юрьевича. Взвыл он, Афанасия Юрьевича увидев, повалился на колени, начал волосы на голове рвать.
— Да что же ты творишь, Володимир? — засмеялся Мокша. — Как к царю на пир с драными-то космами явишься?
Оттолкнул Владимир сопровождающих, бросился в терем, опричники за ним. Взбежал он до самого высокого оконца, увидал, будто шёлковая зелень промелькнула за берёзами, осенил себя крестом и из окна выбросился, на бердыши и упал. Закричали в толпе, заахали.
— Ах ты, каков Володимир, — покачал головой Мокша. — Не дал как следует позабавиться, вот как царь меня изругает, на пиру гостя не досчитавшись.
Посмотрел Мокша вниз, поднял глаза и тоже девицу увидал. Никому ничего не сказал, сбежал во двор, вскочил на коня и к роще бросился.
— Давай и мы за ним, — сказал Василий Андрею.
Бежит Марья по полю, вот-вот её опричник настигнет, не успеет она в лесу спрятаться. Совсем близко Мокша, стегнул кнутом по ногам девичьим, упала Марья, поднялась и снова к лесу-спасителю. Снова догнал её Мокша, за косу схватил, теперь ей не вырваться.
— Что же ты, краса ненаглядная, от меня бегаешь? — спросил Мокша, жемчужную нитку с неё срывая. — Уж давеча я тебя присмотрел, покоя лишился. Никому о тебе не сказывал, одному мне и достанешься.
— На берёзе удавлюсь или в омут прыгну, а тебе не достанусь, — сказала Марья.
— Говори, не говори, а по-моему будет! — повалил её Мокша на землю.
Тут выскочил из чащи чёрный конь, пена с него летит, глаза бешеные, зубами Мокшу рвёт, копытами топчет, тот саблею отбивается.
Отползла Марья в сторону, а идти не может. Подхватили её руки сильные, обнял её Василий.
— Не бойся, Мария Афанасьевна, теперь никто тебя не тронет.
Обнажил Андрей саблю, на Мокшу накинулся, упал тот замертво.
— Уезжай, князюшка, уезжай и ты, мил человек, — сказала Марья. — Не боярышню вы от злодея спасли, а разбойничью дочь от царева опричника.
— Это брат мой, Андрей Фомич, — сказал Василий. — А царёвы опричники и есть злодеи. Поедем теперь со мной, Мария Афанасьевна, нельзя тебе здесь оставаться, погибнешь, тогда и мне смерть.
Опустила Марья голову.
— Не пожалел бы ты, князь, о своём решении. И я княжна по рождению, да теперь отец мой на воротах распят.
— Много бояр и князей от царя понапрасну страдают, — сказал Андрей. — А уж о простых людях и говорить нечего. Не губи себя, Мария Афанасьевна, поезжай с нами.
Вздохнула Марья.
— Дождёмся ночи, ночью и двинемся. Хочу с отцом прежде проститься.
Спрятались они в лесу, а как стемнело в Зорино вошли. Прихватил Василий с плетня грубую рогожку, накинула её на себя Марья и сапожки с ног сняла.
Висят два брата на разных сторонах ворот, а терем уже гудящим оранжевым пламенем объят, подступает и к ним огонь. Скачут вокруг опричники, посмеиваются да посвистывают, стоят люди притихшие, крестятся. Как ни больно было Марье от беды-горюшка, не выдала она себя, один раз не выдержала, шагнула к воротам было, да удержал её Василий, собою заслонив. Превратился терем в пепел, осыпались ворота, осталась земля опалённая.
Носятся по Зорину опричники, кличут Мокшу, никак дозваться не могут. Собрались они в чёрную стаю и поскакали вон.
У леса заметили князья двоих молодцев, обнажили сабли, но остановила их Марья:
— Это брат мой, Светислав Афанасьевич, а с ним Проша, сам-друг.
Обнялись брат с сестрой, об отце и погибших разбойниках тоскуют, да нечто смерть вспять поворотишь?
— Прошу у тебя руки Марии Афанасьевны, — сказал Василий. — Безмерно её люблю.
— А ты, Марья, согласна ли за князя идти? — спросил Светислав.
Кивнула она молча, а сама испугалась, может, с братом ей податься, кто знает, как с князем да по чужому уставу жизнь сложится?
— Смотри, князь, обидишь Марью, на том и этом свете тебя достану, — сказал Светислав.
— Не будет такого, Светислав Афанасьевич, в надёжных она руках. Беречь и лелеять стану.
Отдала Марья брату своего коня верного, потрепала его гриву. Обняла Светислава крепко, попрощались брат с сестрою, на том и расстались.
Photo by mskathrynne on Pixabay
Автор публикации
