Замкнутый круг
Мысли теперь слегка сменили свой курс в отношении того, что если деньги не идут к Ремингтону, то нужно ускорить процесс и пойти к деньгам самому, Возможно, даже по головам. «Или ты, или тебя», а в себе видел больше толка, чем в своих дорогих родственниках вместе взятых. По факту ведь не деньги нужны, а те, кто мешает эти самые деньги получить во владение и распоряжение… Он дорогой, но и Макс дорогой не только друг и товарищ.
Макса и Мелиссу, свою милую и ненаглядную кузину, он случайно застал в ресторане, буквально мазанув взглядом достаточно ровным, как третьесортные товары, что видны были не в первый раз. Он имел талант оказаться не в том месте, не в то время, да и вообще, как не услышал чего не надо — вопрос. Так что не было вопросом его появление, как факт, но только пошло осознание далеко не простоты этой коалиции, и ежели она имеет честь водить с ним знакомство…
Девочка не так проста, как хотела себя показать и позиционировать, ибо святую доброту и наивность он в ней не ходил никогда. Но тем не менее, убирать решено всё же кого было принято и осознанно достаточно твёрдо, быстро и не пыльно, а таких людей, как Броудс, видно по походке. Деньгами можно сманить на свою сторону, кажется, и чёрта, а не только человека, что любит свою работу, даже такую нелицеприятную. Помнил только смутный песочный образ взаимного уважения, да разумной опаски со своей ранней стороны, ибо его жизненные ориентиры и позиция не селили сомнений, только корябали. Не его дело. Лишь бы работу свою делал хорошо, а сомнений в обратном не возникало.
— …Как ты умудрился? — больше половины слов девушки не было услышано из-за рационального воодушевления Ремингтона, точно утопая в мелком торфянике он смог заглотить немного живительного воздуха, разрезающего острым клинком грудь, и шанс на спасение теплится ещё в обречённом и воспалённом мозге. Осталось только условиться о личной встрече, а свои руки он когда-нибудь отмоет и, наконец, научится принимать поражения, а не доставлять на шахматную доску фигуры во время игры. Хотя выбор его был максимально условным, ибо над ним тоже старуха с косой стоит достаточно давно, ещё с игры в русскую рулетку, и из желания показать чувство превосходства барабан был забит под завязку, за исключением одного углубления. Осечка была попросту бесценной и скорее всего бесцельной подаренной возможностью к дальнейшему переосмыслению жизни, что всё равно всегда возвращается в своё русло к вопросам о предназначении, судьбы и прочей ерунде, о которой вещают цыганки у вокзалов.
— Встал рано, — проговорил со смехом бархатистым Ремингтон, позволяя девушке провести по своей щеке, даже подаваясь на встречу прикосновению лениво.
— Винс! Ты вообще меня слушаешь? — поинтересовалась Оливия, поднимая на мужчину взгляд недовольный. — Тебе надо расслабиться, — повторила тягуче-карамельно после выжидающего взгляда, пальцами тонкими поводя по груди, пока Ремингтон заставлял на себя опираться ещё больше, глядя прямо в глаза напротив.
— Так помоги, — смешок вышел довольно задорным с выдохом в шею жарким, и Винсент даже не заметил, как в палец от необработанного деревянного подлокотника глубоко в кожу зашла куском лучинка, на манер занозы.
У него были занозы более глобального масштаба, но он нашёл и пинцет, и ром, и даже тряпку, дабы заткнуть рот.
Дело было времени и ежели только ещё умения обратить к себе внимание первым, резонно не напрягаясь… Но так как первым он не располагал, то второе становилось задачей дела техники, как и расстёгивание ловкими пальцами мелких пуговиц раздражающих рубашек цвета маренго. Все это лишний стресс.
Ремингтон решил все достаточно спешно, не сказать чересчур, не славился он обдуманностью решений. Поспешишь и людей насмешишь, конечно, но чуял за собой точно какую-то исключительность… Хотя, не исключено, что ничем это не закончится. Просто ничем. Ни успехом, ни промахом, ибо с разных углов позиции они фактически равны друг другу, но на ноль делить нельзя (оттого и исключительность), а дробь обращается в ноль только в том случае, ежели числитель будет равняться нулю. Как когда-то он и приобрёл обанкротившуюся компанию за сущий бесценок, увидев аукционную контору из Америки. Смех смехом, спонтанная случайность, что солдаты удачи именуют, как раз-таки ею самой, буквально через неделю в распоряжение пришли все бумаги. Удивительно было? Слишком.
От собственной сахарной закостенелости наконец откалывались частички не менее сладкого кристаллического толка, отметил не без наслаждения, поднимаясь и расправляя мышцы. Не ружья надо было ему выпускать, а леденцы. Ибо он понимал, что любовь в его сторону граничит с ненавистью неприкрытой и не будь в нем этой светской отвратительной ноты, как в терпких мужских духах табака. Просто нет открытого повода встать в оппозицию тому, кто обаянием пленяет и глаголом жжёт сердца людей, представляя оплот истинной дипломатии и накрахмаленного идеала со смутными жизненными идеалами. Руки от крови уже не ототрёшь, и мало кто поверит в фигуральную частоту.
Вещи свои собирал по разным концам небольшой комнаты лениво и без особого желания, было в нём что-то неотмытое до сих пор, что царапало в попытке выбраться из этих стальных тисков мыслей. Оливия без интереса смотрела вперёд, сквозь него, закуривая сигарету, что выудила из его чёрного пиджака и с наслаждением незаинтересованным болтала на пальце указательном, параллельно стряхивая пепел в пепельницу стеклянную рядом. Под ногами расплывалось пятно янтарное, но казалось действительно мелочью, пока Ремингтон позволял застегнуть себе кроме последних пуговиц рубашку, цеплять ногтями кожу, с которой успели сойти бордовые полосы и побледнеть, снова себя поцеловать настойчиво, но уже не жадно до кислорода и лёгкого кружения и разгорячённости, которыми пропиталась комната, а уже более степенно, закусывая губу до первых капель крови из прихоти.
Лоуд усмехнулась от приторности и такого негласного позволения начать вести, ибо инициативу никогда и ни в чём имел привычку не уступать, подхватывая и ссаживая на подлокотник, забирая недостающий элемент одежды. И принимая парную перчатку, хотелось даже засмеяться и спросить, почему не в лицо… Но всех устраивало положение дел.
И всегда приятно более честного иметь, но данная роскошь была просто непозволительной, однако вспоминался первым делом при мысли о честности Макса.
К нему Ремингтон испытывал двоякое чувство знакомого брода, но в то же время абсолютно неизведанной тихой гавани, но эта гавань, как мифы о молчании Тихого свирепого океана… Это какое-то с нотками стали и привкусом железа уважение, граничащее с не привычным желанием превосходства, быть или хотя бы казаться лучше всех… А на уровне повышенного интереса, что был в прошлом резон им потягаться, игра была бы излишне интересной, ибо точки столкновения были, но постепенно с двух сторон вычленилась одновременно мысль: выгоднее дружить, чем спорить, просто такое разумное. И гибкое избегание вмешательства в чужую епархию, и как говорится, когда двое, нас много, было в нем что-то далеко забытое и притягательное в своей неизбитости.
Его нельзя и одновременно нравится расценивать за такую оппозиционную силу, как монету вышедшую из обращения, но до сих пор принимающуюся, что может сыграть и переиграть, что если он захочет его убить, то другим этого сделать не даст. Максимум — никогда, минимум — трезвым. С ним это всегда неизвестность, а не четкий распорядок, сверенный с брегетом, и о такой жизни Ремингтон мог разве что изредка помышлять…
Хотя утром безусловно он бы сказал, что всё ему нравится, всё ему складно, но есть время ночью, когда ты думаешь, что ты всё просто делаешь не так… Не то, не так, не с теми людьми, да и вообще, по большому счёту, они не более чего-то промежуточного. Этапа или стадии… Круг замыкается и захлопывается, как капкан, ибо в одно лицо ничего Винсент не сделает. Но и привлекать надо тех, кто не навредит ещё боле, не наследит, а утром придёт в голову обычная резонная мысль, а зачем, в общем-то, что-то делать… Да и он просто единица, не более пыли, в которую превратятся вскоре после смерти его кости, ибо у времени нет счетчика. Пресловутых «много» или «мало» и востребован он, покуда это есть и особо никто ничего не заметит, если что, так это посудачат день-другой, но тщедушное чувство показательного неравнодушия душило его хлеще самого равнодушия открытого. Превосходный лицемер.
Пока шёл по мощёной мостовой успел ещё раз осознать, что нет какого-то пути обратно, встреча назначена, сумма в голове, заранее готовность, если не ко всему, то ко многому. С ним в эти моменты было проще, ведь разжечь интерес в авантюрном и азартном человеке, что на газовом производстве закурить, и не важно, что человек спокойно понимает и принимает, что его с трёх сторон могут убить.
Он же знал на что шёл с самого начала, почему пошёл? Почему не остановился? Будто бы правда не знал во что выльются игры со спичками. «Ты же знаешь, что шансы из этого выйти невелики объективно и уже ощутил перспективы, но при этом делаешь вид, что всё хорошо и при этом не игнорируешь даже самой сути проблемы. А мог бы и на глупость свалить, но нет… Ты так сгоришь. Не будешь долго тлеть, как торф на болотах в особенно жаркие лета, это будет мгновенно. Бочка с порохом или взрыв метана — один черт разница».
Photo by Kate Hliznitsova on Unsplash
Предыдущая часть: Много знаешь
Автор публикации
