Банальность
Застряла в банальности, как узкая полоска стрингов в заднице той девицы, что танцует у барной стойки. Я давно не развиваюсь, а опускаюсь на дно, ударяясь лбом о каждый якорь. Я стала старше его, хотя когда его не стало, была моложе на сколько-то лет. У меня плохая память на числа, но я зачем-то помню число «пи» до пятнадцатого знака после запятой.
Он зашёл в бар после концерта или просто так зашёл, чтобы выпить пару кружек пива. Я была в приличном подпитии, потому что осень, грустно, а три дня назад в задний бампер моей машины въехала какая-то кривоногая овца. Когда она вышла в своём коротком полушубке, первое, что я увидела — это её ноги. И сразу поняла, что такими ногами, наверное, удобно обхватывать корпус лошади, а нажимать на педали, нет, неудобно.
Его узнавали, подходили за автографами, фотографировали. А он хотел спокойно пропустить кружку-другую пива.
— Идите ко мне, — позвала я. — Я вас спрячу.
Он обернулся на голос, но меня не увидел. Тогда я выбралась из своего укрытия и сделала дурацкий приглашающий жест, всегда мечтала так сделать.
Это было моё любимое место. Чёрт его знает, почему оно вообще получилось. Ошибка проектировщика, мечта интроверта, кошмар клаустрофоба? Стены сужались клином, но если пройти боком впритык к ним, то окажешься в маленьком тайном закутке со столиком на двоих, кусочком окна с видом на задний двор и иллюзией уединения.
Он сел напротив, заметил разъехавшуюся молнию на моих джинсах и усмехнулся.
— Тогда я свитер сниму, — сказал он.
— Ну да, а чего стесняться. Все свои, — разрешила я.
Под свитером у него оказалась майка. Обычная, немного растянутая, с парой дырочек с левой стороны. Запахло потом, потому что на улице без свитера холодно, а в помещении жарко, но это был приятный запах, и он отлично подходил к моим «Miss Dior».
В окно застучал мелкий дождь. Какой-то мужик пристроился у стены, чтобы справить нужду, резко распахнулась дверь, и его с ног до головы окатили грязной водой из ведра.
— Это тётя Паша, уборщица, — сказала я. — Ей сто раз говорили, чтобы она воду в унитаз выливала, но всё без толку.
— Паша? А какое у неё полное имя?
— Наверное, Павла.
— Нет, ты что-то путаешь, — не согласился он. — А тебя как зовут?
Я представилась.
— Идём к тебе, Ася, — предложил он, сократив моё свистящее на языке «Анастасия Станиславовна» до трёх букв.
И мы пошли в мою роскошно-убогую коммуналку. Я провела его длинным обшарпанным коридором, мы оказались в комнате, которая в высоту была больше, чем в ширину. Стены здесь пропитаны историей, потому совсем не впитывают клей, и обои издают приятный шелест от малейшего дуновения ветра. Ему здесь понравилось, и он остался и много раз сюда возвращался.
— Эта квартира когда-то целиком принадлежала нашей семье, — с загадочным лицом сказала я. Нагло обманула. Во мне кровь рабочих и крестьян, но это так не романтично. Всё, что они имели, дал им Советский Союз, потому что они умели только работать, но не зарабатывать.
— Давай поженимся, — однажды сказал он.
— Не хочу. Мне и так хорошо.
Мне действительно было хорошо. И я понимала, что он это предложил просто так, как приличный человек, который обязан жениться. Я отдала ему всё, что у меня было, правда, было немного: половину подушки, вид на проспект, душу, жизнь.
Со мной было удобно. Все прошлые любови это признавали, уходя в новую жизнь, а потом пытаясь возродить былое.
Я не заморачивалась с принципами и комплексами. Люди часто путают одно с другим. Мне не нужен был официальный статус, достаточно было смс-ки и поцелуя под мигающим фонарём.
Из его окружения я знала только Ивана. Он приехал из города, похожего на мой, и имел туманные перспективы. Они сидели на широком подоконнике и говорили о музыке, а я, как человек без слуха и голоса, в нужный момент предлагала кофе. Видимо, момент я выбирала удачный, потому что и Иван был частым гостем.
Потом он женился. Ему было под сорок, время, когда неудобно быть неженатым. Мы поговорили и пришли к выводу, что нам лучше расстаться. Оказалось, что у меня всё же есть то ли принципы, то ли комплексы. Иван тоже стал появляться реже.
Однажды я проснулась около пяти утра от бешеного стука в дверь. Я вскочила и побежала к двери, и тот стук больно отдавался в сердце. На пороге никого не было. Второй раз я проснулась около двенадцати, включила телевизор, и в новостях сказали, что он найден мёртвым сегодня утром. Снова оглушительный стук в дверь. Я побежала открывать, но ушла не далеко, потому что шага через три стучание сердца стало невыносимым.
Иван застал меня не в лучшем виде. Я умудрилась упасть в обморок и сломать себе нос. Он отвёз меня в больницу и сказал, чтобы я поправлялась, будто это так важно. Я подавленно лежала на продавленной кровати со своим сотрясением, потрясением, собранным носом, чернотой под глазами и пустотой в душе. Меня не было на прощании с ним, хотя там были тысячи людей.
Он словно не умер, потому что я продолжала с ним разговаривать. Мы говорили постоянно, каждую минуту на яву, а во сне он приходил и ложился на свою половину подушки. Я всё собиралась купить ему отдельную подушку, но не успела.
Этот город не любит неудачников, а я была именно неудачницей. Талантливая девочка, не оправдавшая ничьих надежд, упустившая все шансы. Таким не место под этими фонарями и пасмурным небом. Я вернулась в свой родной Заж-пинск. Здесь особая эстетика умирания, хотя и живых людей много. Старые дома, заставленные машинами газоны, убитый асфальт, полное отсутствие тротуаров, заброшенная промзона, сетевые магазины, поликлиника без врачей и ремонта, здание администрации с памятником Ленину перед входом, пропитанный обречённостью воздух — обычный город, таких в России сотни. Какая разница где жить, если ты одинаково нигде не нужен?
Иван стал звездой, как и пророчил ему он на той коммунальной кухне. Иван заслужил признание голосом, талантом и скромной улыбкой. Один раз мне очень хотелось ему написать, что-то банальное, разумеется. «Привет, как дела, а помнишь…» Но я знала, что ответит не он, а его помощник по связям с общественностью. А я не общественность, я тень себя прежней из города, каких сотни, из страны, что такая одна.
Была какая-то осень по счёту, я их давно не считаю. Я встала до рассвета и пошла пешком по обочине, затем поехала на автобусе, потом на электричке, на метро, на такси, потом долго шла пешком и оказалась на его могиле. Два парня в косухах пили водку под его песню, играющую на смартфоне. Я долго стояла, хотела поговорить с ним, но именно с ним, с живым, а не с его портретом на чёрном камне.
Только недавно я смирилась. Я бредила тем, что могла бы его спасти. Почему он оказался один в съёмной квартире? Почему рядом не было его жены? Почему вообще он должен был умереть? А если бы я была тогда с ним? Зачем-то же я закончила курсы первой помощи и даже сертификат получила.
— Всё произошло мгновенно, — сказал мне знакомый патологоанатом, когда я достала его своими «почему». — Лучший реаниматолог бы не спас. Это было неотвратимо. Фатум.
Дорога назад всегда пролетает быстрее. Мелькают за окном проспекты, дома, перекрёстки, и даже незнакомые улицы почему-то кажутся знакомыми.
— О! Остановите, остановите мне здесь, пожалуйста! — ору я таксисту, и он проезжает целый квартал, пытаясь найти место, чтобы меня высадить.
Я возвращаюсь к бару, нарочно иду медленно, потому что страшно. Возвращаться всегда как-то боязно, вдруг больше ничего нет, а ты годами мечтал о возвращении?
Интерьер изменился до неузнаваемости, и я с опаской и надеждой подхожу туда, где две стены стремились слиться в одну. Тайный ход всё ещё существует. Я сажусь за стол, покрытый слоем пыли, и заказываю мартини.
Иван зашёл в этот бар после концерта или просто так зашёл. Я набралась наглости и заманила его в своё логово. Он узнал меня, чихнул от пыли и улыбнулся. Посмотрел на недопитый бокал мартини, на три оливки на блюдце.
— Почему ты не попросишь, чтобы тебе не клали оливки? — спросил он.
— Чтобы не сбиться со счёта, — сказала я. — У меня проблемы с цифрами.
Влюблённая парочка заходит в подворотню, чтобы поцеловаться. Открывается дверь, на них летит грязная вода из ведра.
— Это тётя Паша, — объяснила я. — Она тоже непостижима, как фатум.
Мы ушли вместе. Может быть, ничего не будет, и Иван просто спросит, какое полное имя у тёти Паши, а может… Всё может измениться даже тогда, когда ты уже смирился со всем и готов доживать оставшееся в своём родном Заж-пинске.
Photo by Anna Hunko & by Elina Emurlaeva on Unsplash
Автор публикации
