Пудра
Мы знакомимся в интернете, ищем приключений, а находим друг друга. Переписываемся несколько дней, договариваемся о встрече. Она зовёт меня в гей-клуб. Очень милое место, как оказалось.
Лилька потрясающая. Золотистая, нежная, благоухающая. Я тайком разглядываю её, и мне не верится, что в нашем провинциальном городке можно найти такую женщину. Периодически возникает паника, что с нами что-то не так: мужчины нас игнорируют. Пьём, привыкаем к специфике заведения, болтаем.
На медленный танец меня приглашает некое мужеподобное существо, при ближайшем рассмотрении оказывающееся женщиной. Её руки сильно отличаются от мужских, но при этом она зажимает меня так, как не каждый юноша сумеет. Откровенно лапает. Не знаю, возможно, здесь таким образом принято выражать симпатию. За три минуты она успевает наговорить столько, что мне становится страшновато. Она приглашает опять. Лилька с любопытством наблюдает. Лепечу что-то про алкоголь, каблуки, усталость. Василий (её зовут Василий!) присаживается рядом, снимает с моих ног босоножки, делает массаж ступней. Приятно. Очень. Горячие ладони уже мнут колени, поднимаются выше.
Лилька предлагает свалить незаметно, мы выходим в прохладное после дождя утро, вызываем такси одно на двоих. Она живёт в доме, игриво розовеющем от первого солнца. Я провожаю её взглядом, пока не догадываясь, что скоро мне представится возможность изучить каждую трещинку на асфальте у её подъезда, каждую царапину на двери её дома.
Вместе проводим вечера пятниц, иногда субботние ночи. Ходим по клубам, зависаем в уютных местечках, ласкаем друг друга словами. Частые звонки, смски в любое время суток. Мы странная парочка. Она утончённо-чарующая, манящая, а я мрачная, недоверчивая. Но нам хорошо вместе.
Я читаю её книги, думаю её словами, пропитываюсь ею. А ещё нравлюсь её маме. Я кажусь ей тихой девочкой, а не злобной стервой и «сатанисткой». Лилька дарит мне серёжки в виде чёртиков, говорит, что сразу подумала обо мне, когда их увидела. Она сама надевает мне их, когда мы встречаемся в недавно открытом ресторане. Мы часто заходим сюда, у нас есть любимые мальчики-официанты, которые первое время краснеют при общении с нами.
Я любуюсь, как тонким пальчиком Лилька рисует себе «кошачьи глазки», придирчиво смотря в зеркало. Случайно (очень не случайно) касаюсь её руки. Нежность. Мой мозг, присыпанный сладко-пряной пудрой тончайшего помола, отказывается здраво мыслить, и я несу откровенную чушь. Откровенную. Лилька слушает и восхищается. Она умная, просто ей нравится, когда я болтаю всякую ерунду. Мы упиваемся собственными восторгами.
Мы пьём и не пьянеем. А потом я не могу понять, почему вырез на моей юбке стал длиннее в три раза, зачем какие-то незнакомые люди с самого утра названивают и спрашивают: «Ты проснулась, детка?», куда пропал мой любимый шарф и вообще, что было-то? Зато я помню, как Лилька танцует и пикантно подгибает ногу, обтянутую шелковистым чулком. Лилька просыпается вечером, изнеженно томится в ванне и жалуется, что мой шарф, которым я обмотала её на прощание, мешал ей спать, распространяя по всей квартире запах миндально-ванильного яда.
Лилька обожает шататься по магазинам. Я ненавижу магазины, но не могу без Лильки. Мы ходим вместе. Она примеряет кучи шмоток, крутится передо мной и зеркалом, я говорю ей правду или сомнительные комплименты. Впрочем, слова не особо нужны, она читает всё по моим глазам. Заставляет меня купить белую кофточку, похожую на «воздушное пирожное». Поправляет кружева и мимолётно чмокает мою кожу, оставляя на груди едва заметное розовое пятнышко с привкусом сладкого молока и ирисок. Уже не уверена, что это мне не приснилось.
Она показывает мне свой город. Он имеет историю, заполнен её воспоминаниями о детстве, любви, мужчинах. Я никогда не зову её с собой. В тех местах, где обычно брожу я, неуютно, некрасиво и грязно. Там нет светящихся рекламных вывесок, нет бутиков-ресторанов-музеев. Даже фонарей нет. Это улицы моего одиночества. Я всегда туда возвращаюсь.
В январе Лилька предлагает мне работать с ней. Обещаю подумать. И не думаю ни минуты. Прощаюсь со своими любимыми машинами, глажу разобранные вывернутые внутренности, последний раз поднимаюсь в их пустые обнаженные чрева. Я их предаю.
Преданные «птички» снятся каждую ночь. По привычке просыпаюсь рано, пялюсь в невидимый потолок до позднего рассвета. Каждое утро я встречаю Лильку у её подъезда, мы вместе идём на работу. Новый коллектив преимущественно женский. Не знаю, нравится ли мне, что никто не орёт, не швыряет стопки грязных бумажек, не доказывает пьяным матом свою правоту, не пытается обмануть и сделать крайней. Не знаю.
Сидим с ней вдвоём в одном кабинете, наши столы напротив. Я страшно ревную Лильку ко всем мужикам, они кажутся мне недостойными её. С цинично-придирчивым упоением любого красавца разбираю по косточкам и выставляю в нелепом виде. Но есть исключения. Я чувствую, кто её цепляет по-настоящему. О таких мужчинах я высказываюсь очень осторожно, мягко. Нельзя ранить человека, который доверяет тебе сокровенное.
Никто не понимает меня лучше, чем она. Лилька не пытается меня переделывать, подшучивает над моими глупостями, для неё я — это просто я. Она называет меня «своей любимой женщиной», а нашу дружбу – «духовным лесбиянством». Мы делаемся похожими друг на друга, оставаясь при этом абсолютно разными.
Я успокаиваю Лильку, когда она разочарована в любви, прикрываю её прогулы, давно уже делаю за неё всё, что могу. Я так остро люблю её, врывающуюся после обеда в распахнутой шубе, с колтуном на голове и потёкшей тушью. Наливаю ей чай, пытаюсь распутать волосы, выпроваживаю любопытных девочек из нашего кабинета. Она редко задерживается на своём счастливом облаке, но я часто напоминаю ей именно о таких моментах. Всем мужчинам мы даём прозвища. А единственный человек, которому мы не успели его придумать, забирает Лильку из нашего города. Навсегда?
Что у меня осталось? Её книги, которые я не успела вернуть. Вино, разбавленное минеральной водой. Горьковатый аромат грейпфрута. Воспоминания. Какие-то люди вокруг, но я не хочу их узнавать. Уродливые улицы. Пустота.
Photo by Anton Malanin on Unsplash
Автор публикации
