Мы едем дружить, nena. Три шкуры
Неприветливые переулки скрывали от праздных наивных туристов истинную грязь здешних мест. Сезон серых дождей фильтром накладывался на яркие граффити, контрастные фасады старинных зданий блекли и обманом сочных открыток притягивали еще не разочарованных зевак. Совсем недавно и она наивно радовалась беспечности этих мест, не догадываясь о лживости улыбок и сквозившей корысти местных жителей.
Как-то резко все случилось. Очки цвета пыльной розы не выдержали, лопнули стекла, горькой правдой врезаясь в беззащитные веки.
Больно, предательски больно.
Когда Элио в последний раз чувствовала себя в безопасности? Пару дней назад? А кажется, что в прошлой жизни.
Выступающая на камеру с игривыми танцами в одной лишь тканной черной маске, она была защищена дистанцией от реальных людей, а в реальности надевала броню уверенности и с высоко поднятой головой шла на свет, зажигала его сильнее и сильнее, дарила надежду там, где от нее остались жалкие ошметки.
Тайная жизнь платных интимных эфиров и безвозмездная посильная помощь умирающим детям хосписа «Ласточка» никаким образом не мешали друг другу, и девушка была уверена, что все налажено и стабильно, что вот она, спокойная жизнь без лишней головной боли.
Ей стоило отказаться ехать в Гвадалахару, ей вообще не нужно было лезть не в свое дело, но острое чувство несправедливости и вера в лучший исход гнали ее неугомонную душу вперед.
Какая же глупость, какое абсурдное недоразумение послужило причиной…
***
В тот день Элио выскочила из дома в горчичном сарафане, опаздывала за тортом для маленького Энжела. Ей, как волонтеру, было поручено забрать торт и провести последний день рождения больного раком мальчика в окружении всего персонала хосписа, родных и близких ребенка.
Последняя стадия, последние дни Энжела на этом свете. Бедный мальчик.
Смерть и горечь потери преследовали Элио, но ведь не зря она решилась посвятить часть своих юных лет помощи умирающим.
Потому что у нее были силы. Вопреки гнетущей атмосфере врачебных кабинетов и отрешенных лиц уставших плакать родителей, Элио врывалась в белые палаты яркими лучами и заражала искренним счастьем, вызывала смех и сама смеялась и шутила.
Хотя бы ненадолго, хотя бы на чуть-чуть пусть эти дети ощутят, что уходят не в забвение, что до последнего дыхания жизнь ценна и прекрасна.
Мальчику оставалось жить несколько недель и хорошо отметить день рождения было особенно важно. Там ведь заказан его любимый бисквит, сырный крем с кусочками ананаса и шоколадной крошкой, там ведь хрустящие лепестки жареного миндаля, там ведь…
— Мэм, мы не знаем, как это могло произойти…
— Вы не знаете, как могли перепутать торт с огромной надписью «С днем рождения, Энжел!» с этим?!
Утро, просторное фойе кондитерской, две девушки смотрят на марципановые фигурки мужчин во фраках, один из которых сидит в инвалидном кресле, а глаза темнокожего человечка направлены в разные стороны.
Вульгарные кремовые убранства свадебного угощения вызывали тошноту. Возможно, тошнота была вызвана не только безвкусицей заказчика, но разочарованием и паникой Элио.
Она должна была справиться с эмоциями, она бы и сделала это, нашла бы гуманный вариант решения ситуации, но…
Голос портативного ии-помощника «Ричи» нагнетал атмосферу.
— Ты же не оставишь все как есть? Ты же не можешь приехать к бедному ребенку без именного торта? Как ты посмотришь ему в глаза? Элио. Элио… Элио…
***
Ноги свело от судорог. Пробирающий до костей холод вынудил очнуться, но в сознание прийти не так-то просто. В голове шумело и было совсем мутно, мышцы налиты свинцом, а уши залиты водой. Пальцы еле двигались в ледяной жидкой грязи. В попытках упереться дрожащая рука соскользнула, и промокшая насквозь Элио уронила голову на острые камешки. Она почувствовала тепло проступившей на щеке крови и закашлялась от подступающей рвоты, задыхаясь от невозможности вдохнуть из-за позывов, но в желудке было пусто, и хриплый болезненный стон сменился на свист жадно вдыхаемого воздуха.
Дышать больно, но необходимо, Элио должна дышать. Усталость давила непомерным грузом, и веки слипались, вокруг потемнело и уже лицом девушка упала в ямку с набежавшей водой.
Ноздри и рот заполнились грязью, заставляя из последних сил вскочить и упасть назад.
Дышать, дышать часто и до рези в легких глубоко. Вот так, еще совсем немного, чтобы очнуться окончательно. Проснись, Элио, ты еще во сне, в очень мрачном страшном сне.
Страх. Именно это чувство хлестко запустило мозг, и продрогшая девушка в ужасе оглянулась. Провалы в памяти не дали сразу вспомнить причин и следствий, но кое-что она вспомнила, как только взгляд упал на ногу неподалеку.
— Брайс!
Кажется, что крик должен был получиться громким, но проливной дождь украл всю вложенную силу, оставляя на сдачу жалкий хрип.
— Брайс, умоляю, очнись, очнись!
Конечности начали слушаться, и грязными руками Элио потрясла тело мужчины. Как глупо в такой неподходящий момент восхититься его красотой, в очередной раз пропустить удар сердца от манящих черт ныне спокойного лица. От ужаса внутри все скручивалось черным узлом уничтожающей безысходности. Он мертв. Он мертв! Он мертв…
Слезы хлынули без спроса, губы девушки задрожали и истерика захватила окончательно.
Ее кулак ударил мужчину по груди, отчаянные выкрики имени все тише.
— Брайс, пожалуйста… мне страшно…
Надежды больше нет, нет больше света. Есть лишь тело человека, в которого так противилась влюбиться. Вокруг торчащие из земли корни и грязная лужа.
Хоть что-нибудь бы вспомнить, но какой теперь смысл, когда Его больше нет?
Сначала было мертвецки тихо, неудобно и промозгло, как в морге, но Майрон догадывался, что он жив, а это только дурной сон, и достаточно проснуться, чтобы все закончилось. Потом он включился. Вода била в лицо, заливала приоткрытый рот, а он слабо отфыркивался и не мог ни отвернуться, ни проснуться даже под душем.
– Сделай теплее, – то ли попросил, то ли подумал Майрон. Настройки температуры воды были давно занесены в память домашнего помощника и не менялись годами, но то, что творилось сейчас, выбивало его из привычного. – Теплее, я шкажал! – громче потребовал Майрон, но выругаться не удалось, каждое слово отдавалось сильной болью в челюсти и гудело в затылке.
Майрон окончательно разлепил глаза, но светлее не стало, очутился в объятиях незнакомой девушки и понял, что они находятся в яме под проливным дождем, а яма где-то в окрестностях Гвадалахары, это единственное, в чем он был уверен.
Тяжелая мужская рука легла на опущенную голову заплаканной девушки и Элио замерла. Замерла, чтобы разрыдаться с новой силой, но теперь от счастья.
В ее маленький наивный мир вернулся смысл.
— Не говори, ничего не говори, не смотри на меня, я вовсе не плачу.
Крепкие объятия и лихорадочный шепот, до тех пор, пока не оттолкнет.
– Не шмотрю, nena, – промычал он, гладя вздрагивающие плечи и ободряюще, как ему показалось, улыбнулся. Вместо улыбки получился кривой оскал.
Вопросов было много. Как и почему они здесь оказались, кто эта девушка, и, наконец, кто он сам? Память возвращалась постепенно, но разрозненными обрывками. Последнее, что Майрон видел, – удаляющийся рыхлый зад Диего под мятыми брюками ослепительно белого цвета, а еще слышал лающий смех Хесуса. Он откуда-то знал их имена, но не мог понять, как оказался в их компании.
Майрон, придерживая разбитую голову одной рукой, сел и посмотрел на девушку внимательнее. С ней явно было что-то не то, возможно, она находилась под веществами или просто тронулась, но с выводами он не спешил.
– Надо выбираться отшуда, – сказал он и поморщился. Беседовать с вывихнутой челюстью было затруднительно. – Вправить шможешь? – Майрон потянул девушку за тонкое запястье и почувствовал, что ее рука дрожит. У него было ощущение, что они знакомы очень давно, оставалось только угадать, кем они друг другу приходятся. – Нажми на нижние коренные, шначала чуть вперед жа подбородок, потом нажад и вверх, – послышался щелчок, Майрон довольно клацнул зубами и поцеловал мокрые пальцы. – Отлично, nena! – он поднялся на ноги, помог встать ей, энергично потер руки друг о друга и прошелся по дну ямы. В трусах и ботинках противно хлюпало. – Тут от силы метра два с половиной, – сказал Майрон, – ерунда.
С помощью пряжки от ремня он проковырял в смежных стенках в углу ямы несколько углублений, в которые можно было ставить ноги, поднялся, подтянулся и выбрался наверх, затем помог девушке и посмотрел вдаль на огни Гвадалахары, размытые дождем. «Воду необязательно пить, надо дать ей стечь», – подумал Майрон, но сам мексиканской мудрости не последовал. Им немедленно нужно вернуться в недружелюбную Гвадалахару. Майрон приобнял девушку за талию, и они, скользя на раскисшей глине, зашагали в сторону города.
Элио все еще пошатывало, но уверенные движения Брайса и его спокойный тон помогли окончательно прийти в себя. Были ли люди вокруг? Элио не видела, лишь растирала заледеневшими пальцами грязное лицо и ступала следом за мужчиной, не замечая глубоких луж.
Почему-то именно сейчас ее беспокоили спутанные волосы и занимали мысли настолько, что девушка упустила из внимания быстрое приближение неизвестных.
Страх окутал с новой силой, когда послышались окрики Брайса и звуки борьбы, но умело накинутый на голову мешок не позволил ничего рассмотреть. Девичий визг оборвался, где-то справа открылись двери автомобиля, и мощные руки толкнули Элио в мягкий теплый салон.
— Да заткнись ты уже, мать твою!
До Майрона довольно скоро дошло, что нападение на него выглядит неубедительно и вяло, но он уже успел несколько раз приложить одного из нападавших физиономией об капот, пока второй заталкивал Элио в машину.
– Жестянщик за эту вмятину три шкуры сдерет, – пробормотал толстяк, заливая черный лак авто кровищей и пуская носом пузыри. Он сопротивлялся только для вида, хотя с его комплекцией можно было запросто пару-тройку Майронов об колено переломить. – Вы же оплатите мне ремонт, а то жестянщик с меня три шкуры… И теперь вы позволите мне проводить вас в машину.
В ровном тоне без интонаций слышалось настороженное уважение, Майрон убрал руку из складок его горла и пожал плечами. Видимо, его здесь знает вся местная шваль, жаль, что он сам себя не помнит. Он позволил себя «проводить» и оказался рядом с девушкой.
Элио ожидала удара в ответ на ее истеричные попытки вырваться, вкладывая все оставшиеся силы в борьбу, и лягнула плюхнувшегося рядом, но услышала знакомый голос и оставила попытки сопротивляться. Брайс, он рядом, это на его бедро пришелся удар острой коленки. Черт, как же тяжело ориентироваться вслепую!
— Пожалуйста, угомонись, иначе поедешь в багажнике.
А этот голос с испанским акцентом девушке незнаком. Или же она просто не помнит… Вспомнить бы что-нибудь из событий последних дней. В холодном «пожалуйста» было больше угрозы, чем вежливости, словно Элио плюнули в лицо.
Нет больше смелости и сил ответить, вместо этого мокрая насквозь девушка смиренно расслабилась, откинувшись на диван. Устала. Смертельно устала. Мужчины переговариваются, а в памяти всплывают образы и картинки прошлых дней. Тепло салона и на удивление приятный аромат ванили располагали к этому.
С ними уселся второй головорез, а на водительское сиденье втиснулся владелец трех шкур, с довольным видом слизывающий тонкую струйку сукровицы, сбегающей из его носа к губам. Машина с визгом сорвалась с места и понеслась по темным пустым улицам, не объезжая лужи и ямы и поднимая тучи брызг.
Реальность теперь где-то далеко, где-то в другой жизни, а Элио с закрытыми глазами неосознанно гладила подушечками пальцев руку сидящего рядом Брайса, отключается и не заметила, что мешка на голове больше нет. Воспоминания завладели сознанием.
***
В тот день еще было солнечно, сезон дождей начнется совсем скоро, но две подруги успели прилететь в Гвадалахару на выходные, чтобы повеселиться.
С весельем вышло странно. Хохотушка Пэнни нашла приключения на свои неприлично коротенькие шортики довольно быстро и оставила Элио в кафе недалеко от главной площади одну, а сама слиняла с незнакомыми парнишками «в номера».
Элио не сомневалась, что их пути быстро разойдутся, ведь плотские утехи с живыми людьми отчасти пугали и вызывали неприязнь у модели онлифанса. По крайней мере, девушка была уверена в этом на сто процентов, пока не увидела Его.
Все случилось удивительно быстро. Брайс ослепительно улыбался и ловко переплетал английскую речь с испанской, увлек Элио искренне заинтересованным взглядом с неуловимой загадкой, которую хотелось разгадать. Портативный голосовой помощник подсказывал в ухо перевод и значение неизвестных слов, одобрительно оценивал каждое движение нового знакомого, даже составил приблизительную анкету совместимости, от чего Элио густо покраснела.
Их непринужденное общение, стремительное сближение и отсутствие панических звоночков, привычных для осторожной девушки, выходили за грани фантастики.
Элио не задавалась вопросом «что я делаю?», когда они пропустили закат в страстных поцелуях на широкой мягкой постели. Она не боялась ничего, отдалась Брайсу без остатка, горела пламенем, в крепких объятиях и чувствовала себя нужной и любимой. Впервые в жизни девушка встретила такого мужчину. Будто именно его ждала, о нем грезила и будто… будто знала его когда-то очень давно и выучила наизусть, как и Брайс выучил ее. Такой близкий и родной, умелый и заботливый. Элио чувствовала, что они одно целое, по глупости когда-то разлученные, но теперь же снова вместе.
«Я что-то забыла», — подумала она сквозь сон. Виновником провалов памяти в тот день послужила текила. Много текилы.
И теперь Элио вряд ли вспомнит, что Брайс подарил ей старую простреленную ковбойскую шляпу, с энтузиазмом рассказывал ее историю, что она не абы где и куда, а покрывала голову самого Флинна Купера и хранилась долгие годы в Техасском музее Дикого запада.
Не вспомнит Элио и того славного щенка немецкой овчарки по имени Фасолька, на которого девушка со смехом надела старый головной убор. И уж точно никогда Элио не узнает, что те крокодилы у бассейна были не чучелами, а самыми настоящими. И самым настоящим образом один из крокодилов поужинал Фасолькой.
Где же они были? В казино? В покоях Брайса?
Не помнит.
Элио очнулась уже в самолете, со своим родным рюкзачком и без родного мужчины рядом. На лице ее была улыбка и она ни о чем не жалела. Как странно складывались обстоятельства, что снова случилось оказаться в Гвадалахаре, да еще и с глупым тортом. Как странно, что Элио встретила Брайса в том казино.
Как странно…
— Элио, — шептал спокойный голос портативного помощника «Ричи», — ты должна сейчас же очнуться. Запрашиваю доступ к управлению.
Девушка слабо кивнула и неожиданно голова стала яснее, а мир ярче.
— Готовься.
Успокаивающие поглаживания девушки, сосредоточенное сопение «Трех шкур», сдержанный рокот мотора, дворники, работающие как метроном, и нескончаемая пелена дождя – Майрон готов был так ехать бесконечно. Он тоже прикрыл глаза и вспомнил другой дождь, веселый окрик матери и двух совершенно одинаковых мальчишек, скачущих по лужам. «Один из них я», – подумал Майрон и вздрогнул, испугав Элио и толкнув коленями переднее сиденье важного «Три шкуры». Их взгляды пересеклись в зеркале заднего вида, и толстяк еле заметно подмигнул. «Это он мне?» – удивился Майрон и принялся разглядывать его с большим интересом. Чем дольше он смотрел в его широкое лицо, тем больше ему казалось, что они уже встречались. В этот момент Майрон осознал, что «три шкуры» тот произносил не на испанском, а на редком диалекте «чалькатонго-миштек», где отсутствует разница между вопросами и утверждениями, но вот почему он, Майрон, не только знает название диалекта, но и понимает его?
Машину подкинуло на выбоине, «Три шкуры» вцепился в руль и резко крутанул влево-вправо, а потом направил авто в стену выжженного бара. Майрон прижал к себе Элио, накрывая ее своим телом, раздался скрип покореженного металла, и в сидящего рядом с ними охранника вошел кусок профиля от вывески. В салоне повисла напряженная тишина, только кровь из груди мертвеца мерно капала на пол.
«Три шкуры» виновато улыбнулся и негромко сказал:
– Все целы. Выходите и бегите, не оглядываясь. Я вас найду. Чуть не забыл, рюкзак возьмите с собой, может пригодиться, – он перебросил назад рюкзак, в котором что-то звякнуло, и выразительно постучал по исцарапанному стеклу давно остановившихся часов.
Майрон и Элио вновь оказались на улице под дождем и побежали прочь от разбитой машины и непонятно чему улыбающемуся «Три шкуры».
Автор публикации
